После этого был праздничный банкет, правда, уже не в Георгиевском зале. После чего, ограниченные временем моего пребывания в 1937 году, мы со Сталиным на пятнадцать минут позднее, чем было нужно, покинули Кремль, вследствие чего я попала к Натанычу прямо из автомобиля в шубе, платье и фате.

Увидев меня, мой друг только что не закукарекал от восторга:

– Дама в соболях ко мне пришла! Там жены-то великих партийцев небось с зависти дохнут? Они яду тебе в свадебное вино не подлили?

Он даже не знал, как был близок к истине:

– Ой, Натаныч, это мой больной вопрос, – сказала я, сбрасывая на диван шубу. – Мне кажется, они все меня ненавидят. Это ужасно.

Он хихикнул:

– А за что им тебя любить? Ты у нас птица загадочная. Отцу народов голову вскружила. Заставила его в стране какой-то кордебалет устроить. Раньше им все ясно было, а теперь они встревожены. Из них небось больше половины считали себя великими партработницами и строительницами коммунизма. Теперь же, я так понимаю, они довольствуются даже не третьими ролями в этом театре… А так… Что называется, пол на галерке подметают.

Я совсем расстроилась и грустно дергала фату:

– Да, это надо было видеть, как они на меня смотрели. На той гражданской-то свадьбе в Георгиевском зале до них еще не дошло, что происходит. А сегодня они единогласно меня врагом признали, особенно после того, как я за столом с митрополитом Алексием вела оживленные беседы.

Натаныч прошелся по комнате:

– Ну, ты не переживай. Я тебе совет дам. Когда кто-то из них тебе особенно насолит, ты сразу Сталину скажи. Он с этим быстро разберется. Если он после войны жену Молотова дрова пилить отправил, то думаешь, в 1937-м ему кто-то помешает?

– Но… Это не мои методы… Я не умею, да и не хочу в эти игры играть…

– Да что ты говоришь? Эти твои разговорчики хороши для разведенной эмансипэ двадцать первого века, которая встречалась непонятно с кем. А для первой леди Советского Союза 1937 года, – Натаныч потряс у меня перед носом шубой, – эти рассуждения более чем неуместны. Ты не забывай, кто у тебя там в мужьях, и настраивайся на серьезные закулисные интриги.

Поняв, что настроение у меня окончательно испорчено, я забрала своего соболя и села на пол:

– Ой, ладно… Отправляй меня на дачу. Я хочу туда попасть до его возвращения…

Появившись в 1937 году, я сняла фату, отнесла на вешалку шубу и, услышав звук подъехавшей машины, прямо в платье выбежала на улицу.

– Что ты делаешь?! – сказал Сталин, быстро отводя меня в дом. – Холодно! Заболеть решила?

– Очень соскучилась, – сказала я, обнимая его в прихожей. – Так непривычно было здесь без тебя находиться… Больше никогда не буду сюда одна приходить.

– И не надо. Кто тебя заставлял? А на самом деле, почему ты такая расстроенная? – Он прошел в гостиную и сел на диван.

– Да так… – Я протянула ему пачку папирос и стала ходить по комнате. – Если признаюсь, то ты наверняка скажешь, что я надумываю… Сплетни собираю…

Он закурил и внимательно посмотрел на меня:

– Имена мне назови.

Я вспомнила разговор с Натанычем, и мне стало не по себе:

– Нет, нет… Ты… Я боюсь, что ты можешь…

– Я жду, – сказал он и стряхнул пепел.

Тогда я выдохнула и назвала ему фамилии тех дам, которые явно хотели подорвать мое устойчивое положение у вершины пирамиды власти.

– Вот и все, – сказал Сталин, улыбнувшись. – Отныне во время банкетов и прочих мероприятий они будут сидеть дома и заниматься хозяйством. Мне твое сильное душевное волнение ни к чему, а их политические потуги тем более. А теперь… Прежде чем наступит наш очередной медовый брачный вечер, я тебе хочу кое-что показать.

Он встал и вышел из комнаты. Вернувшись, он разложил на столе какие-то чертежи:

– Я тут в перерывах между политикой опять занялся реконструкцией Москвы. И знаешь, мне не давал покоя тот снимок, который ты принесла из 2010 года. Помнишь? Университет.

– Да, конечно, – улыбнулась я, подумав о том, что в тот момент даже представить себе не могла, сколько всего со мной произойдет за какие-то несколько месяцев моей реальности.

– Так вот, – продолжил он. – Хочу сразу оговориться. Меня не волнует то, как, когда и почему эти высотные здания, о которых ты мне рассказывала, появились в твоем мире. Здесь их будет восемь. Проекты уже подписаны. И строительство начнется в ближайшее время. Посмотри, это именно они?

Я наклонилась над столом и стала внимательно изучать листы ватмана. Это, несомненно, были знаменитые сталинские высотки, которых в моей реальности было семь. Мне они всегда очень нравились, и увидеть момент их зарождения было приятно.

– Да, – улыбнулась я. – Это твой знаменитый сталинский ампир.

Он обнял меня.

– Ну а раз так, я хочу, чтобы ты знала, что все эти здания я посвятил тебе. Конечно, на них не будет этого написано, но по легенде… А я так понимаю, что вокруг моей личности в будущем будет много этих народных сказаний… Так вот, по легенде, которую из уст в уста станут передавать архитекторы и журналисты, высотное строительство Москвы будет посвящено последней жене великого диктатора и богопоставленного вождя Иосифа Сталина, – засмеялся он. – И хотя в твоей реальности это не так, я все равно хочу, чтобы ты, проезжая по своей столице, каждый раз об этом вспоминала…

Прошло еще несколько недель. За это время по Политбюро прокатилась волна кадровых перестановок. В результате этого процесса некоторые фигуры бесследно исчезли, появились какие-то новые персонажи, ни малейшего упоминания о которых в 2010 году я найти не смогла. Хотя меня и мучило любопытство, но после незабываемой истории с Хрущевым я уже не решалась спрашивать о том, куда делся тот или иной политический деятель и чем вызваны эти перетасовки. По этой же причине для меня оставалось загадкой, что происходит с Берией, фамилию которого последний раз я видела только в газетах, которые мы изучали с Натанычем.

Страна уверенно шла новым курсом. И поскольку Сталин перестал посвящать меня в свои дела, я поняла, что он всерьез занялся военно-промышленным комплексом. Однажды, после того как мы провели прекрасный выходной, он обязал меня явиться днем в Кремль для короткого разговора…

– Что-то случилось? – спросила я, садясь за стол. – Снова изменения во внутренней политике?

Он посмотрел на меня и, захлопнув какой-то блокнот, сказал:

– Небольшие изменения будут происходить постоянно, иначе государство в болото превратится. Но сейчас речь вообще не о том, что происходит в 1937 году.

У меня сердце екнуло:

– Я тебя прошу… Только не отправляй меня в 1952-й. Я этого не перенесу!..

– Успокойся! – перебил он меня. – Никто тебя никуда не отправляет. Помолчи немного и послушай. По моему мнению, на сегодняшний день я сделал все, чтобы заложить основу для гармоничного развития общества и обеспечить нам стабильную международную обстановку. И теперь только время может показать, прав я или нет. Однако, как ты понимаешь, на этом этапе мне уже недостаточно знать, что произойдет с Советским Союзом в ближайшие пятнадцать лет. Меня волнует дальняя перспектива, в том числе и положение дел в твоей реальности. Я бы, конечно, мог закрыть на это глаза, поскольку параллельный мир существует для меня лишь в твоих рассказах. Но, во-первых, там живешь ты и близкие тебе люди, а во-вторых, это тоже наша страна, судьба которой мне небезразлична. Поэтому… Мне надо еще раз поговорить с твоим другом. Думаю, будет достаточно четверти часа. Передай ему, что я буду ждать его здесь сразу после того, как ты вернешься домой. Сколько ты еще пробудешь здесь?

– Минуту.

– Хорошо. Тогда с тобой мы увидимся через три дня на даче в одиннадцать вечера. И не волнуйся. Я прекрасно понимаю, что ты придешь туда из своего 2010 года не сразу, как это у нас с тобой заведено, а через некоторое время…