Второй слой — коричневая супесь, которая обычно в здешних местах соответствует средневековому слою, — он копал не лопатой, а большой отвёрткой, причём каждый ком земли размельчал руками и пропускал через пальцы. Но и этот слой оказался стерильным и ничего интересного не дал.

Третий слой, из плотной глины, принёс четыре черепка. Когда Пал Палыч очистил их от приставшей глины, а ребята промыли, то все увидели, что черенки ярко-оранжевые, с ровным изломом. Это были черепки античной эпохи, времени, когда здесь была древнегреческая колония.

Черепки Пал Палыч сложил с бумажный пакетик, надписал на пакетике: «Совхоз цитрусовых культур, раскоп, квадрат Д-5, слой 3, глубина 60 см», поставил число, вытащил из планшетки длинный-предлинный альбом с надписью «Поэзия» и раскрыл его.

Когда ребята заглянули в альбом, то они увидели, что никакой поэзии там нет, а есть длинные странички. Пал Палыч перегнул один листик надвое, проложил между половинками копирку, написал на одной половинке: «Совхоз цитрусовых культур, раскоп I, слой 3, квадрат Д-5», нарисовал квадрат, указал на квадрате места, где были найдены черепки. После этого он оторвал одну половинку листика и, сложив её вдвое, рисунком внутрь, чтобы не стёрлись надпись и рисунок, сунул листик в пакетик. Туда же он положил спичечную коробку с образцом грунта этого слоя — всё это потому, что память может подвести археолога так же, как и любого другого человека, а кроме того, всегда может случиться, что результаты будут обрабатывать другие исследователи. Без общего плана раскопок, без послойных чертежей каждого квадрата в отдельности, без ярлычков, кулёчков, зарисовок и самых подробных записей подчас невозможно разобраться в находках.

Если художник, рисуя картину, ошибается, то он стирает нарисованное и начинает снова. Даже хирург иногда может повторить операцию. Но до сих пор ни одному археологу ещё не удавалось раскопать один и тот же культурный слой дважды. Лет сто назад известный русский археолог того времени граф Уваров занялся исследованием древностей Владимиро-Суздальской земли. Он не был невеждой, не был кладокопателем и искренне верил, что действует в интересах науки. Но он был молод, нетерпелив, стремился поскорее добраться до ценнейших кубков и перстней с драгоценными камнями и не вёл послойных записей. Он вскрыл более семи тысяч курганов — к сожалению, он был очень богат и мог позволить себе раскопки в таком большом масштабе. И в результате множество ценнейших находок было свалено в кучу. Вред, принесённый им науке, непоправим…

В четвёртом слое попалось много черепков — рыхлых, изъеденных оспинами, причём при ударе эти черепки не звенели, не ломались, а крошились. Эта керамика поправилась Пал Палычу больше античной. Во всяком случае, он очень тщательно очистил черепки кистью, сам промыл их в воде и, прежде чем сложить в пакет четвёртого слоя, завернул каждый черепок в отдельности в газету. В этот пакет он тоже положил образец грунта и план квадрата с указанием размещения находок.

Ниже четвёртого слоя лежал материк, а материк тем и отличается, что ни в нём, ни под ним нет никаких культурных слоёв. Теперь уж квадрат Д-5 можно было считать исследованным до конца, и Пал Палыч сказал, что надо будет раскоп засыпать, чтобы он не привлекал внимания прохожих, которые обязательно решат, что здесь учёные нашли клад и ещё, чего доброго, сами начнут копать и переворошат все слои не хуже Друга или графа Уварова.

Засыпая раскоп, археологи обычно кладут на дно его какой-нибудь современный предмет, из числа тех, которые не гниют и не портятся. Если потом какой-нибудь исследователь вздумает покопать на этом месте, то, натолкнувшись на современную вещь, он поймёт, что здесь уже побывали археологи.

Само собой разумеется, каждый кружковец захотел оставить память о себе. В ход пошли монетки, пуговицы.

И как только ребята засыпали раскоп, откуда ни возьмись — Друг своей персоной! Вместо того чтобы сидеть дома и охранять имущество, как было приказано, этот любитель археологии пожаловал сюда, на место раскопок, как будто без него дело не обойдётся.

Друг подбежал к Мише, положил ему лапы на плечи, лизнул прямо в губы, затем проделал то же самое с Леночкой и Адгуром, с остальными он связываться не стал, а подбежал к свежеразрытому квадрату. Он обнюхал все извлечённые из земли камешки, но, не найдя ничего достойного своего внимания, приступил к исследованию остальных квадратов, он бегал, по привычке петляя, уткнувшись носом в землю.

Поравнявшись с ямкой, которую выкопал в прошлый раз. Друг бросился к ней, как к старой знакомой. Он запустил в неё нос, зафыркал и стал рыть, да с такой силой, что можно было подумать — этот пёс опасается, как бы черепки не скрылись в глубине земной.

— Ребята! Смотрите, Друг копает! — закричал Миша.

Все бросились к Другу. Раздались крики:

— Проседи его по всем клеткам! Может, здесь нет ничего интересного. Тогда зачем копать?

— Давай его сюда! Вот какой-то черепок. Пусть скажет, джиховский он или не джиховский.

Пал Палыч приказал убрать Друга. Даже когда ребята объяснили ему, что Друг не просто копает, а занимается археологическим поиском, даже тогда он не разрешил допускать Друга к раскопкам, потому что наука пока ещё не признаёт собак-археологов.

За ошейник, за уши, за хвост ребята оттащили Друга от раскопа и привязали его к эвкалипту. Но, видя его печальные глаза, слыша его жалобное повизгивание, каждый понимал: «Нет для этого пса большего удовольствия, чем раскапывать древние стоянки».

В этот вечер Адгур отдал Мише нож с таким количеством лезвий, что для них названий не хватало. Адгур имел полное право сказать: «Подумаешь! Твой Дружок искал стоянку джихов, а нашёл неизвестно какие черепки. Так и каждый может — искать одно, а находить другое. Отдавай мне свой спиннинг. Я выиграл».

Но Адгур не сказал этого. И не стал он напоминать о том, что Миша не считает его настоящим исследователем на одном лишь основании, что он, Адгур, искал клад, а нашёл грот. Нет, Адгур не был ни злопамятным, ни мелочным. Он вытащил свой нож, открыл все лезвия одно за другим, прощаясь с каждым по очереди, и протянул нож Мише:

— Бери, да не теряй! А то будешь иметь дело со мной.

Получение ножа Миша ознаменовал тем, что провертел ножевым штопором дыру в скамейке парты, вырезал рядом с дырой слово «Друг», вывинтил ножевой отвёрткой все шурупы в спинке парты, так что сидеть на ней стало небезопасно, и за этот ущерб, нанесённый школьному имуществу, и был оставлен после занятий в классе для приведения парты в прежнее состояние.

Когда же Миша вышел из школы, у ворот его встретили Адгур и Друг.

— На, возьми! — сказал Миша, протягивая Адгуру нож, а потом, поколебавшись, добавил: — Ты только никому не говори… Ты как думаешь, по каким признакам Пал Палыч определил тогда, что там — древняя стоянка? Ну, помнишь, когда мы его за шпиона приняли?

— Не знаю. А что?

— А я знаю. Он тогда натолкнулся на кротовью нору и увидел черепки, выброшенные кротом на поверхность. Это он сам сказал.

— Ну и что?

— А вот что. Ты небось думаешь, Друг патину учуял? Вовсе нет! Он крота нанюхал. Я это ещё вчера понял. Да только никому не сказал. Боялся, что ребята смеяться над Другом будут.

Адгур взял нож, открыл все двенадцать лезвий, почистил о рукав самое большое, подышал на него, а потом протянул нож Мише, не смотря ни на нож, ни на Мишу.

— Мы как условились? Если Друг найдёт хоть какую-нибудь стоянку, то я отдаю нож. Так ведь? Ну вот он и нашёл стоянку. А крота он искал, или сусликов, или джихов, это уж его собачье дело. Так что бери нож!

Ребята погорячились, поспорили, чуть было не разругались навеки, но домой всё-таки пришли друзьями, заключив договор, по которому нож переходил к Мише, а спиннинг — к Адгуру. С этого дня люди стали говорить об археологах совхоза цитрусовых культур. Причём больше всего говорили не о Мише, хотя каждому понятно, что, не будь у Друга такого опытного дрессировщика, как Миша, никаких археологических находок он так бы и не сделал. Нет! Больше всего говорили они о Друге. Слава Друга, слава собаки-археолога распространилась не только по цитрусовому совхозу, но и по Адлеру и очень скоро достигла Сухуми в южном направлении и Туапсе — в северном, причём была замечена одна любопытная закономерность: чем дальше от совхоза происходил разговор о Друге и его успехах, тем количество найденных им стоянок первобытных людей и ценность его археологических достижений становились всё больше и больше. Так, например, если в совхозе и в Адлере говорили, что Друг якобы нашёл только два клада — джиховский и прохиндейский, то в Сочи и Гагре количество кладов, найденных и откопанных им, уже доходило до шести.