Совсем недавно автор случайно подслушал в московском троллейбусе разговор двух чрезвычайно загорелых и самоуверенных дам. Они говорили о такой необыкновенно умной овчарке, которая обнаружила около тридцати захоронений Золотого Руна, оставленного ещё каким-то древним греком и его аргонавтами где-то на Кавказе. Успехи собаки настолько потрясли одного археолога, что он сошёл с ума, он завёл всю школу — около пятисот мальчиков и девочек в пещерный грот, в котором не было ни входа, ни выхода. Так вот эта чудодейственная собака спасла их всех вместе с археологом.

Зная законы распространения слухов, автор почти не сомневается, что дамы говорили о Друге и его подвигах.

Как бы то ни было, а редко какой ребятёнок в совхозе пропускал Друга мимо, не прокричав ему вслед: «Ищи джихов, Дружок! Ищи прохиндеев!»

Но Друг был всего-навсего собакой, и поэтому успех не вскружил ему головы. Он по-прежнему бегал, уткнув нос в землю, разыскивал кротовьи норы, гонял кур по соседским дворам, не гнушался приносить из-под кровати туфли своего хозяина, как бы грязны и рваны они ни были, и позволял Кляксиным котятам играть со своим хвостом и ушами. По-прежнему он не отказывался от огурцов и арбузных корок и вообще никак не зазнавался, чего никак нельзя было сказать о его хозяине.

Со стоянкой Друга, что у огородного участка, ребята провозились очень долго — больше месяца. Конечно, раскопки пошли бы гораздо быстрее, если бы Пал Палыч так неё легко уступал в археологии, как во всём остальном, и разрешал бы копать самостоятельно. Но в археологических делах он был неумолим: скажет «нет!» — и тут хоть уговаривай, хоть не уговаривай!

Спора нет — нельзя выделять квадраты, скажем, таким пигалицам, как Линючка. Но ведь в общество входят ребята и повзрослее. Есть там, наконец, Миша, Адгур и Архимед. Миша, как-никак, председатель. Адгур сам, без чьей-либо помощи, открыл целый грот, о котором не знали даже взрослые. Ну, а Архимед — он тоже надёжный человек.

Пал Палыч говорил: да, действительно, ребята уже овладели техникой раскопок подобного рода. Но ведь одной техники недостаточно. В каждом из них сидит азарт, а ничем не сдерживаемый азарт — это смертельный враг археолога, ибо когда он овладевает сердцем, то археолог уже не в состоянии тщательно исследовать верхние, менее интересные слои и стремится закопаться поглубже, ожидая там всяческих сюрпризов…

Ну, хорошо, допустим, Пал Палыч прав и в сердцах ребят ещё слишком силён этот самый азарт. По ведь Зоя Николаевна и Арсен достаточно взрослы, чтобы сдерживать свой азарт. Разве нельзя было бы проводить раскопки под их руководством? А Пал Палыч никому не разрешал копать в его отсутствие, вот и приходится, хочешь не хочешь, проводить раскопки вечером и то только по вторникам, четвергам и воскресеньям, потому что в другое время Пал Палыч занят на стационаре. В остальные же дни любителям археологии было дано только одно право — бродить по полям и огородам, опустив очи в землю, ворошить каждый камешек, каждую стекляшку и черепушку или же перекапывать уже перекопанные места.

Но вот изучен последний квадрат — можно приступить к камеральной обработке материалов. Пал Палыч сказал ребятам, чтобы они постарались и отвоевали на воскресенье класс побольше и принесли все кулёчки четвёртого, самого нижнего, самого интересного слоя. Что же касается второго и третьего слоёв, то они могут подождать до зимы — обычного времени камеральных работ.

В воскресенье ребята отодвинули к стене все парты, разложили кулёчки на полу в порядке квадратов на раскопе, высыпали из кулёчков содержимое, или, как говорят настоящие археологи, «раскопочный материал». Пал Палыч выбрал кучку, где были черепки покрупнее, взял самый большой фрагмент и стал прикладывать к нему и так и этак осколки из соседних квадратов.

Но вот два черепка словно приросли друг к другу. Пал Палыч сейчас же поставил на внутренней, вогнутой стороне их цифры 1 и 2, затем пропел поперёк места соединения карандашную линию — это для того, чтобы облегчить себе последующую сборку и склейку сосуда. Достаточно будет совместить карандашные линии, и осколок станет на место.

Скоро нашёлся третий черепок, который сошёл углом между первым и вторым. Места соединения Пал Палыч пересёк лилиями: первое соединение — волнистой, а второе — пунктирной.

Когда набралось около десятка смежных черенков. Пал Палыч намазал края их столярным клеем, снова, теперь уж без труда, совместил их по карандашным линиям и склеил.

Получился странный пузатенький сосуд — не то графинчик, не то кувшинчик. Тулово вроде тыквы, горлышко расходится граммофончиком, а на ручке — вмятина для мякоти большого пальца и поперёк шейки идут волнистые линии. Ни у одной хозяйки из совхоза не бывало такого кувшина. У него, правда, не хватало нескольких кусков, но их очень скоро нашли в соседних квадратах и благополучно подклеили.

Когда клей подсох, Пал Палыч поставил графинчик на парту и разрешил не только любоваться им, по и потрогать, что ребята и сделали с превеликим удовольствием: ведь далеко не каждому удаётся коснуться сосуда, из которого в последний раз пили сколько-то там тысяч лет назад. Трогать же отдельные черенки совсем не так интересно.

Скоро ребята получили разрешение работать самостоятельно. Но, хотя все работали на совесть, никаких кувшинов, графинов или горшков у них не получалось, потому что черепки были от разных сосудов и не подходили друг к другу. Лишь у одной девочки из седьмого класса и у Зои Николаевны получились два кувшинчика-графинчика, и они были как две капли воды похожи на Пал Палычев.

Наконец приступили к важному делу — датировке стоянки.

— Нам, новичкам, эти находки пока ничего путного не скажут, — начал Пал Палыч. — Но я издавна дружу со всякой древней керамикой, и всякие кувшины с большой охотой рассказывают о себе.

Кувшины добротны и, по всему видно, изготовлены на гончарном круге и обожжены в гончарной печи, а не на костре. Значит, они не могли быть сделаны до эпохи бронзы, так как человек каменного века не знал ни гончарного круга, ни печей для обжига. Но, может, эти сосуды завезены сюда из Греции? Ведь, когда греки основывали здесь города-колонии, они завозили в здешние края много своей керамики. Греческие они? Отнюдь нет. Во-первых, эти черепки найдены ниже третьего, античного слоя, а во-вторых, достаточно их сравнить с находками третьего слоя, чтобы увидеть разницу. Черепки третьего слоя звонкие, ярко-оранжевые, на изломе чисты. Наша же керамика пористая, относительно рыхлая, и на изломе видны кусочки неразмятой глины. Затем, греки не знали сосудов с горлышком-раструбом и вмятиной на ручке для пальца. И ещё одно соображение говорит, что греки непричастны к этой керамике, — среди находок не попалось ни одного черепка чернолаковой посуды. Что это за посуда такая? О, это очень интересная посуда и весьма ценная для археолога, так как позволяет не хуже монет датировать стоянки. Древние греки, изготовив сосуд, обычно рисовали на нём изображения богов, героев, животных, а фон между изображениями покрывали чёрным лаком — отсюда название «чернолаковая» керамика. Фигуры они не покрывали лаком. После обжига изображения принимали цвет обожжённой глины — это дало второе, уточняющее название — «краснофигурная»… Так вот, где бы греки ни селились, они всегда оставляли после себя такую керамику. В нашем же слое такой керамики не попадалось. Вот и выходит, что стоянка скорее всего не принадлежит к периоду греческой колонизации. Но, может, она более позднего происхождения? Нет. Отсталые народы всегда перенимают более передовую культуру. Если бы стоянка принадлежала к послеколонизационному периоду, то в ней скорее всего нашлись бы чернолаковые сосуды греческого происхождения, либо их местные подделки, да и их кувшины не сохранили бы своей оригинальной формы. Вот и выходит, что народ, создавший эти кувшины, не был связан с античной культурой.

— Это были джихи? — прервал рассказ Адгур.