– Дело в том,что мой отец был испанцем, и от него я знаю вещи,которые могут погубить аббата вместе с его друзьями– папой и императором.Кроме того, он верит,что у меня дурной глаз, и боится моего проклятия.Все же когда‑ нибудь он может попытаться умертвить меня – кто знает? Но тогда я унесу с собой тайну драгоценностей, потому что это лишь моя тайна; даже не твоя – ведь,если бы ты ее знала,они бы вытянули ее из тебя. Он захочет сделать тебя монахиней, но ты отвергни это, только без резкости. Скажи, что ты подумаешь об этом после рождения ребенка. До тех пор он ничего не сможет сделать, а если последние новости матери Матильды верны, к тому времени, может быть, в Англии не будет больше монахинь.

В старый приемный зал, которым пользовались только когда приезжали гости или в других торжественных случаях, они вошли через боковую дверь совсем тихо и потому сразу же близко от себя увидели сидящего в кресле аббата; перед ним стояла настоятельница и отдавала отчет в своих расходах.

– Можете вы без него обходиться или нет,–услышали они его резкий голос, – но я должен получать ваш полугодовой доход. Времена сейчас плохие; нам, служителям бога,угрожает король‑прелюбодей и его гордые министры,поклявшиеся ободрать нас до нитки и довести до голодной смерти. Я только что из Лондона и, хотя нашему врагу, Анне Болейн, отрубили ее капризную голову², говорю вам– опасность велика. Нужны деньги, чтобы поднять восстание, ибо без них вооружаться нельзя, а из Испании поступают гроши. Я договорился продать земли Фотрелов за ту цену, какую дадут, но до сих пор не могу предъявить на них документы. Или эта упрямая девчонка должна дать расписку в передаче мне прав,или постричься,иначе,пока она жива, какой‑нибудь юрист или родственник сможет опротестовать продажу. Но готова ли она дать первые обеты? Если нет, я буду считать, что в этом большая доля вашей вины.

– Нет,– ответила настоятельница,– на это есть причины. Вы уезжали и не слышали.– Она поколебалась и, нервно оглянувшись, увидела Сайсели и Эмлин, стоящих позади нее.– Что ты здесь делаешь, дочь моя? – спросила она с такой строгостью, какой еще никогда не проявляла.

– Право,не знаю, матушка,– ответила Сайсели.– Сестра Бриджет сказала нам, что лорд аббат желал нас видеть.

– Я же велела ей сказать, чтобы вы ждали его в моей комнате… ‑сказала настоятельница раздраженным голосом.

– Ну,– прервал аббат,– похоже, что ваша посланная просто дура;если это та изрытая оспой ведьма, то у нее не осталось мозгов уже много лет назад. Опекаемая Сайсели, здравствуй.После горестей, постигших тебя, о которых, с твоего разрешения, мы не будем говорить, потому что бесполезно тревожить подобные воспоминания, я надеялся, что ты сменишь свою мирскую одежду на лучшую,и очень жалею, что это не так.Но,перед тем как ты вошла, святая мать говорила о каком‑то препятствии, стоящем между тобой и господом. Что это? Может, мой совет поможет тебе?Надеюсь,не эта женщина сбивает тебя с толку. – И он хмуро взглянул в сторону Эмлин, которая тотчас же спокойно ответила:

– Нет,милорд аббат,я не стою между ней и господом с его святыней; я защищаю ее от человека и его несправедливости. Все же, если желаете, могу сказать вам об этом препятствии– оно послано самим богом.

Тут старая настоятельница, покраснев до корней седых волос, наклонилась вперед и прошептала на ухо аббату слова, от которых он вскочил, как будто его ужалила оса.

– Порази его чума! Не может быть,– сказал он.– Что ж, если так, придется проглотить и эту пилюлю. Жаль, впрочем, что так случилось,‑добавил он с усмешкой на смуглом лице.– Много лет прошло с тех пор, как в этих стенах родился внебрачный ребенок,а теперь дело обстоит так,что это может расшатать их и наделать вам бед…

– Я знаю,что такое потомство опасно,– прервала Эмлин, глядя Мэлдону прямо в глаза.– Мой отец говорил мне об одном молодом монахе в Испании,‑я забыла его имя,–из‑за которого некие дамы по такому же поводу были подвергнуты пытке. Но кто смеет говорить о незаконности ребенка госпожи Сайсели Харфлит, вдовы сэра Кристофера Харфлита, убитого блосхолмским аббатом?

– Молчи, женщина! Где нет законного брака, там не может быть законного ребенка…

– Который смог бы получить законно унаследованное имущество. Скажите, милорд аббат, разве сэр Кристофер тоже сделал вас своим наследником?

Тогда, не дав ему ответить,Сайсели, молчавшая все это время, вдруг заговорила:

– Осыпайте меня какими вам угодно оскорблениями.Милорд аббат, вы отняли у меня отца, мужа, сердце вырвали мне из груди, отнимите у меня также и мое богатство,если сможете. Мне это все равно. Но не клевещите на моего ребенка, если он у меня родится, и не смейте затрагивать его права.Не думайте, что вы сможете сломить мать так же, как сломили девушку: перед вами окажется разъяренная волчица.

Он смотрел на нее да и все смотрели на нее, потому что в глазах Сайсели было что‑то, заставившее их отвести взгляд. Клемент Мэлдон, знавший жизнь и понимавший, как волчицы могут бороться за своих волчат, прочел в них предостережение, принудившее его изменить тон.

– Ну,ну,ну,дочь моя,–сказал он,– какой смысл говорить попусту о ребенке, которого нет и, может, никогда не будет? Когда он родится, я его окрещу, и мы поговорим.

– Когда он родится, вы не коснетесь его и пальцем.Я бы предпочла, чтобы он лучше сошел в могилу некрещеным, чем отмеченным вашим кровавым крестом.

Он махнул рукой.

– Есть другой вопрос или скорее два,о которых я должен поговорить с тобой, дочь моя. Когда ты дашь свои первые обеты?

– Мы поговорим об этом после того, как родится мой ребенок. Это дитя греха, вы говорите, а я, неисправимая, безнравственная женщина, не готова для того, чтобы дать святой обет, и вы не можете меня к нему принудить, ‑ответила она с горькой насмешкой.

Опять он махнул рукой, потому что волчица показала зубы.

– Второй вопрос,– продолжал он,– заключается в том, что мне нужна ваша подпись под документом. Это всего лишь формальный документ, и я боюсь, вы не сможете его прочесть, как и я, по правде сказать.– И с какой‑то лицемерной улыбкой он вытащил неразборчивый документ и развернул его перед ней на столе.

– Что?– засмеялась она, отшвыривая пергамент в сторону.– Вы забыли,что вчера я стала совершеннолетней и поэтому не нахожусь больше под вашей опекой, если даже когда‑либо и была? Вам следовало продать мое наследство поскорее, потому что теперь ваши права стоят не больше, чем прошлогодние гнилые яблоки,а я ничего не подпишу. Будьте свидетелями, мать Матильда и ты, Эмлин Стоуэр, что я ничего не подписала и ничего не подпишу. Клемент Мэлдон, аббат Блосхолма, я свободная совершеннолетняя женщина, даже если, как вы утверждаете, распутница. Какое вы имеете право заковывать в цепи распутницу, не являющуюся монахиней? Отоприте ворота и дайте мне уйти.

Теперь он почувствовал всю остроту ее волчьих клыков.

– Куда бы ты пошла? – спросил он.

– Прямо к королю,чтобы изложить перед ним мое дело, как собирался сделать мой отец в прошедшее рождество.

Речь эта была смелой, но безрассудной. Волчица не сдержалась и зарычала – зарычала на охотника с окровавленным мечом.

– Кажется, твой отец не добрался до короля со своим лживым доносом, не доберешься, пожалуй, и ты, Сайсели Фотрел. Времена сейчас жестокие, пахнет восстанием,в лесах и на дорогах бродит много отчаянных людей. Нет, нет, ради своей безопасности оставайся здесь, пока…

– Пока вы не умертвите меня.О! Это у вас на уме.Знайте, я просила у бога помощи, милорд аббат. И какой бы тяжкой ни была моя судьба, какой бы близкой ни представлялась мне смерть,я не боюсь вас– и я и мой ребенок,– ибо господь уже приготовил камень, который упадет на вашу голову. Этот камень похож на топор.

Тут старая настоятельница воздела руки к небу и открыла от ужаса рот, но аббат вскочил со своего места в ярости или, может быть, в страхе?

– Ты назвала себя распутницей,– воскликнул он,– но я назову тебя еще и ведьмой, и если ты заслуживала снисхождения, то теперь должна погибнуть в огне как ведьма. Мать Матильда, я приказываю вам, во имя данных вами обетов, хорошенько стеречь эту ведьму и докладывать мне о ее колдовстве. Не годится, чтобы подобная тварь ходила повсюду и причиняла зло невинным. Ведьма и распутница, уходи к себе!