Сайсели выслушала, потом без единого слова рассмеялась презрительным смехом и,повернувшись,вышла из комнаты,а следом за ней пошла настоятельница.

Но Эмлин не двинулась с места. Она осталась, и на ее смуглом красивом лице играла улыбка.

– Не повезло вам, хоть вы и бросали кости, налитые свинцом, – сказала она смело.

Аббат набросился на нее с ругательствами.

– Женщина,– сказал он,– если она ведьма, ты– демон‑искуситель, и ты наверняка сгоришь,даже если она избежит этого. Именно ты научила ее вызывать дьявола.

– Тогда вам лучше оставить меня в живых,милорд аббат, чтобы я могла научить ее, как обуздать его. Нет, не угрожайте мне: ведь на дыбе я, чего доброго, заговорю, а птицы небесные разнесут повсюду то, что я расскажу.

Его лицо побледнело; потом он вдруг спросил:

– Где драгоценности? Мне они нужны. Отдай мне драгоценности, и ты будешь свободна, и, возможно, твоя проклятая хозяйка тоже.

– Я сказала вам,– ответила она.– Сэр Джон взял их с собой в Лондон,и если они не были найдены на его теле, значит, он или выбросил их или Джефри Стоукс увез их туда,куда он уехал.Обшарьте болото,обыщите лес,найдите Джефри и спросите его.

– Ты лжешь, женщина!Когда ты и твоя хозяйка бежали из Шефтона, слуга видел у тебя в руках шкатулку.

– Правильно,милорд аббат, но драгоценностей уже там не было; там были только любовные письма моей хозяйки, а их она не хотела оставлять.

– Тогда где шкатулка и где эти письма?

– Нам не хватало топлива во время осады,и мы сожгли и то и другое.Когда у женщины есть муж,ей не нужны его письма.Уж вы, Мальдонадо,‑ многозначительно добавила она,– вы‑то должны знать, что не всегда благоразумно хранить старые письма. Хотела бы я знать, что бы вы дали за кое‑какие письма, которые я видела и которые не сожжены!

– Проклятое отродье сатаны,– прошипел аббат,– как смеешь ты издеваться надо мною? Когда Сайсели венчалась с Кристофером, она надела те самые жемчужины. Я слышал об этом от тех, кто видел ее с ожерельем на груди, с бесценными жемчужинами и ушах, похожими на розовые бутоны.

– Ого!Ого!– сказала Эмлин.– Значит, вы признаете, что она была обвенчана, а сами только что обозвали ее,чистую душу, распутницей! Ладно, милорд аббат, не будем больше кривить душой: да, на ней были драгоценности. Джефри ничего с собой не увез, кроме вашего смертного приговора.

– Тогда где же они? – спросил он, ударив кулаком по столу.

– Где? О,там,где вы их никогда не найдете,– взвились в небо,когда бушевал пожар. Боясь, чтобы нас не ограбили, я спрятала их за секретной панелью в ее комнате, в надежде вернуться за ними позже. Идите выгребайте золу; вы, может быть, найдете один или два треснутых бриллианта, но не жемчужины: они в огне испаряются. Вот вам, наконец, правда, и много она принесет вам пользы.

Аббат застонал.Как большинство испанцев, он легко возбуждался и ничего не мог с этим поделать; вся горечь, скопившаяся у него в сердце, прорвалась наружу.

Эмлин потешалась над ним.

– Видите, как мудрым и могущественным мира сего случается самих себя перехитрить. Клемент Мальдонадо, я знаю вас около двадцати лет. Когда меня называли блосхолмской красавицей и старый аббат,ваш предшественник,взял меня под опеку церкви,вы находили для меня более нежные слова,чем те, которыми обзываете сегодня, хотя я‑то всегда ненавидела вас– ведь вы затравили моего отца. Да, я следила за вашим возвышением и увижу ваше падение, и я знаю ваше сердце и все его желания. Деньги– вот чего вы домогаетесь и что хотите получить,иначе вам не добиться своей цели.Вам нужны были драгоценности, а не Шефтонские земли, которые теперь невысоко ценятся, а скоро совсем потеряют цену. Да, на одну из этих розовых жемчужин, если их продать евреям, можно закупить три прихода– и людей и дома. Ради этих драгоценностей вы послали на смерть одних,причинили горе другим, а свою собственную душу навеки погубили, хотя,если бы вы были благоразумны и посоветовались со мной, все эти драгоценности или по меньшей мере некоторые из них перешли бы к вам.Сэр Джон был не дурак.Он охотно расстался бы с одной или двумя жемчужинами, цены которых не знал, чтобы прекратить непримиримую вражду с церковью и отстоять права свои и своей дочери.А теперь,ослепленный безумием,вы сожгли их– сожгли драгоценности, которыми можно было бы заплатить выкуп за короля или, вернее, с помощью которых его можно было бы свергнуть. О! Если бы вы только об этом догадывались, вы бы отрубили руку, поднесшую факел к стенам Крануэл Тауэрса, потому что теперь вам не хватит золота,и все ваши грандиозные планы провалятся и погребут вас под собою,как вы хотели похоронить нас в Крануэле.

Аббат, терпеливо слушавший эту длинную и горькую речь, снова застонал.

– Ты умная женщина,– сказал он.– Мы понимаем друг друга, потому что мы одной крови. Ты знаешь, в чем дело; какой совет ты бы мне дала?

– Тот,которого вы не примете,будучи заранее обречены за свои грехи.Все же вот он– мой искренний совет. Освободите леди Сайсели, верните ей земли, сознайтесь в ваших злодеяниях. Уезжайте из королевства, прежде чем Кромуэл отвернется от вас,а Генриху станет все известно, уезжайте, взяв с собой все золото, какое вы сможете собрать, подкупите императора Карла, чтобы он дал вам епархию³ в Гренаде или еще где‑нибудь,но не близ Севильи, по причинам, вам известным.Там вы будете жить в почете, и наступит день, немало времени спустя после вашей смерти, когда многое забудется, и вас, возможно, канонизируют, как святого Клемента Блосхолмского.

Аббат посмотрел на нее задумчиво.

– Если бы я искал только покоя в старости,твой совет мог бы мне пригодиться, но я играю по более высокой ставке…

– А проиграть можете свою голову, – прервала его Эмлин.

– Не совсем,женщина, потому что в любом случае эта голова выиграет игру. Если она останется у меня на плечах, то будет носить архиепископскую митру или шапку кардинала,а может быть, и еще более гордую тиару; если же она упадет с плеч, то– небесный венец мученика!

– Ваша голова? Ваша голова?– воскликнула Эмлин с презрительным смехом.

– Почему же нет?– ответил он угрюмо.– Тебе случилось узнать о некоторых ошибках моей юности, но в них я давным‑давно раскаялся, и эти грехи отпущены мне полностью.– И он перекрестился.– Если бы это было не так, кто избежал бы адских мук?

Эмлин, стоявшая все это время, уселась, облокотившись на стол и положив подбородок на сложенные руки.

– Верно,– сказала она, глядя ему в глаза,– никто из нас не избежал бы их. Но, Клемент Мэлдон, как насчет грехов, в которых вы не покаялись и которые совершили уже в зрелом возрасте? Сэр Джон Фотрел, например, сэр Кристофер Харфлит, например, леди Сайсели, например; не говоря уже о черной измене и еще кое о чем.

– Даже если бы все эти обвинения были справедливы, что я отрицаю, это не грехи,– ведь все они вместе и каждый в отдельности совершены были мною не ради себя,а ради церкви,ради того,чтобы одолеть ее врагов, воздвигнуть вновь ее разрушающиеся стены, навеки укрепить ее в этом королевстве.

– И вознести вас, Клемент Мэлдон, на самый высокий шпиль ее храма, откуда сатана покажет вам все царства земные, клятвенно обещая, что они будут ваши.

Очевидно,аббат не обиделся на эту смелую речь;действительно, искусно нарисованная Эмлин картина,казалось,понравилась ему.Он только мягко поправил ее, сказав:

– Не сатана,а господь– властитель сатаны.– С минуту он помолчал, оглядел комнату, чтобы убедиться, что двери закрыты и они одни, и продолжал: – Эмлин Стоуэр, ты умнее и мужественнее любой женщины из тех, кого я знал. Ты знаешь жизнь и ее тайны,почему суеверные дураки и называют тебя ведьмой, а я считаю пророчицей или ясновидящей. Это все у тебя в крови, я полагаю,– ведь твоя мать была из цыганского племени, а отец– высокородный испанский дворянин, очень образованный и умный, хотя и мерзкий еретик, поэтому ему и пришлось для спасения жизни бежать из Испании.

– Чтобы умереть в Англии при весьма странных обстоятельствах. Святая инквизиция терпелива, и у нее длинные руки. Если я верно припоминаю, именно это дело о ереси моего отца впервые привело вас в Блосхолм, где, после его гибели и публичного сожжения его книги, вы многого достигли.