Мне не везло. Обычно мастер еще некоторое время и после окончания поддерживает ученика. Я радовался, когда ушел из мастерской Классика и меня взял другой мастер, тоже почти классик. Но он редко появлялся в мастерской, я одним из последних узнал, что он безнадежно болен. После похорон его мастерскую слили с мастерской Классика. И я снова попал к нему и к Великой Актрисе. Со мною уже не пытались расправиться, меня просто не замечали. Я держался. У меня все время уходило на учебу, и я все еще не расстался с иллюзией, что если ты достоин, то тебя заметят и оценят. Я ставил конкретные локальные задачи и решал их. В июне я решил главную свою задачу — защита диплома.

Вчера я получил диплом актера кино и театра, вчера меня бросила женщина, сегодня я был никем, в любой момент меня могли попросить выехать из общежития. Я подсчитал оставшиеся деньги. При жесткой экономии я мог продержаться неделю, следовательно, я должен начать зарабатывать деньги уже сегодня. Но лето в разгаре, актеры на роли утверждены, съемочные группы выехали в киноэкспедиции, показываться в театрах бессмысленно — начались летние гастроли. Просчитав все варианты, я поехал в магазин Альтермана-старшего. Я отработал две недели грузчиком в магазине Альтермана-старшего, получил больше, чем рассчитывал получить, и половину положил на сберегательную книжку. Поиграл в беспечного и щедрого — и хватит. Кто-то всегда надеется, что его лотерейный билет выиграет, я никогда не верил в случай, в удачу, в везение. На все, чего я добился пока, приходилось затрачивать время и энергию.

Получив деньги, я пришел в партком института, чтобы заплатить членские взносы.

— На съемках подработал? — спросил секретарь парткома Малый Иван, в моей жизни появится еще и Большой Иван.

— Грузчиком подработал.

— Да… — протянул Иван. — Несправедливо. Высшее все-таки образование.

— Нормально, — ответил я.

— Чего уж нормального, — возразил Иван. — Молодой, с образованием, да ты должен нарасхват идти.

— Пока не иду.

— Это «пока» может продлиться всю жизнь… И ничего сделать нельзя. Я пытаюсь помочь и другим актерам. Всех режиссеров же знаю, все были студентами. Говорю: возьми, хороший парень ведь. А он: не вижу его в этой роли. Тяжелая профессия у актеров. Как у женщин. И хорошая, и работящая, а не сватают. Другая — проблядь, негде печать ставить, а нарасхват. Послушай, на кафедре режиссуры идет прием в аспирантуру.

— Я в ученые не собирался.

— Ученые здесь ни при чем. В партийных органах, как и в актерском деле, тоже много неопределенного. Изберут, не изберут на очередном пленуме. Поругался с секретарем райкома или обкома, надо уходить в народное хозяйство. И я заметил, все в райкомах, обкомах и даже в ЦК стремятся защитить ученую степень, потому что сегодня ты начальник, а завтра никто, а ученая степень — это навсегда. Можешь преподавать, да и когда на должность назначают, есть два главных критерия: партийность и ученая степень. Ты член партии, русский, мужик, да если еще и кандидатом наук станешь, цены тебе не будет. Подавай документы, пока не поздно. Я с Афанасием договорюсь, чтобы он стал твоим научным руководителем. Он тоже классик, профессора ему и так бы дали, а он защитил все-таки диссертацию по своим книгам. Почему? Потому что умен. Без докторской диссертации нельзя стать академиком. А он уже член-корреспондент, а на следующий год будет баллотироваться в академики Академии педагогических наук. Завтра же подавай документы.

В этот же вечер я позвонил Науму. Он выслушал меня и сказал:

— Приезжай, обсудим.

Наум жил в новом микрорайоне в конце Ленинского проспекта. Двухкомнатная квартира в блочной пятиэтажке с обязательным набором мебели: раскладная тахта, раскладной стол, журнальный столик с двумя креслами, цветной телевизор. Полки с книгами от пола до потолка, обязательный шифоньер для одежды, переносный транзисторный приемник «Спидола», лучший из советских не по качеству звучания, — на «Спидоле» хорошо ловились вражеские голоса: «Свобода», «Голос Америки», — все как у всех.

Большинство советских интеллигентов с этим набором вещей прожили всю жизнь.

Мы пили хорошо заваренный чай с лимоном, редкость в те времена.

— Лимон от Альтермана-старшего? — спросил я.

— И чай тоже, — подтвердил Наум и спросил: — Кто тебя надоумил насчет аспирантуры?

Я пересказал Науму доводы Ивана.

— Что же, его доводы разумны, он не лишен наблюдательности. У нас нет реальной стоимости человека. Там, на Западе, говорят: этот стоит миллион, этот — сто миллионов. У нас никто не показывает своих доходов — могут экспроприировать. При рыночных отношениях популярный актер стоит дорого, потому что он популярен. Он всегда может принять более выгодное предложение и отказаться от менее выгодного. У нас даже популярного актера можно просто запретить снимать.

— Как это? — не понял я.

— Очень просто. В Комитете по кино приняли, например, решение не снимать Ролана Быкова в положительных ролях. Маленький, некрасивый, еврей. Не надо, чтобы он играл положительных коммунистов.

— А если режиссер не согласится? — спросил я.

— Ему не дадут денег на фильм. Деньги ведь дает государство. Но без реальной стоимости своих заслуг все чувствуют себя неуютно. Конечно, важно быть членом партии, партийная организация тебя защищает, ставит на руководящие посты, но можно ведь из партии исключить и наград лишить. Нужна какая-то абсолютная ценность, которая не пересматривается. И такой ценностью решили сделать ученую степень. Академика Сахарова лишили всех его наград, но академиком он остался, потому что академики не проголосовали за его исключение, думаю, что и партийные работники не очень настаивали, потому что секретари ЦК тоже баллотируются в академики. Но для тебя важнее степени стать если не другом, то хотя бы учеником Афанасия. Сегодня Афанасий влияет на заведующего сектором кино в ЦК, на председателя Государственного комитета по кино, потому что его ученики — секретари Союза кинематографистов, руководители главков комитета, инструкторы ЦК, он всегда поддерживает и поддерживал умных и талантливых. Дураков и бездарей не поддерживает, потому что умные могут руководить, талантливые — снимать, играть в фильмах. Я не знаю, талантлив ли ты, но то, что не дурак, — это точно. Значит, Афанасий тебе поможет.

— Я и сам себе могу помочь.

— Не выегивайся, — одернул меня Наум. — Всем, кто начинает, нужна помощь. Раньше этим занимались родители, твоя мать чем занимается?

— Заколачивает и обшивает посылки на почте.

— В кино тебе мать вряд ли чем может помочь. И вообще, у Афанасия можно многому научиться, он очень интересный и загадочный тип советского «хомо сапиенс». Я бы сам с удовольствием у него поучился. Поступай.

— Чтобы поступить, мне нужен реферат.

— Нет проблем. Реферат я тебе надиктую за три вечера.

— Нужно придумать тему реферата, — сказал я.

— А чего думать-то? Реферат будет называться «Герой в современной советской действительности». А в скобках — работа режиссера с актером. Все фильмы Афанасия о современности, будем в основном ссылаться на них.

— А не расценят это как грубую конъюнктуру?

— Конъюнктура негрубой не бывает.

Реферат я сдал в срок. За день до сдачи экзаменов мне передали, что меня хочет видеть Афанасий. Как и все студенты, я здоровался с ним в коридорах института, видел его изредка на партийных собраниях, но рассмотрел вблизи впервые. Афанасий хорошо пахнул. Я уловил запах крахмала, по-видимому от безупречной белой рубашки, незнакомого мне одеколона, не резкого, не отечественного. И костюм, хорошо сшитый, не очень модный — тогда входили в моду пиджаки с узкими лацканами, — галстук неброский, но дорогой — я уже научился отличать дорогие вещи от модно дешевых, в основном польских и венгерских. Поляки и венгры пытались делать вещи почти как в Европе, и это почти получалось для неискушенных. От моего учителя, Классика, ровесника Афанасия, пахло старостью и несвежим бельем — Актриса, вероятно, не очень следила за его бельем и одеждой. Почти всегда в джемперах, больше похожих на бабьи кофты, он уже не воспринимался нами как мужчина, так, нечто уже бесполое, исторический раритет.