И смотрит на меня с невинным видом. А я на него подозрительно, по не обнаружив ничего иронического во взгляде, на этом разговор заканчиваю. Хорошие ребята. Объясню, кто такие.

Но сначала об училище. Ему за пятьдесят. 14 февраля 1932 года вышел приказ и была создана 3-я пограничная школа. Сложное было время. Для пограничников. Только на северо-западной границе, той, на которой доведется мне позже служить, за один 1930 год задержали 1144 нарушителя, за 1931-й — 2488, за 1932-й — 7221 и т. д. А готовили пограничников-офицеров всего две школы. Наша стала третьей. С тех пор много было всяких преобразований. В 1968 году училище стало высшим, не раз награждалось. Курсанты, уж не говоря о выпускниках, воевали и с разными бандитами на границах, и с белофиннами, и конечно, с немецкими фашистами. Многие награждены, стали Героями Советского Союза.

Тысячи тех, кто окончил училище, служат сейчас на границе.

Когда его заканчиваешь, получаешь диплом, в котором записано: «Офицер с высшим военно-специальным образованием, преподаватель начальной военной подготовки», а если по иностранному языку «отлично», то можно получить и диплом переводчика. Уж мне-то грех такой не получить! Как, между прочим, и красный. Уж не знаю, потяну ли на золотую медаль, но на диплом с отличием — точно, расшибусь, но получу! Вот такое училище, такие планы.

Прохожу всю дорожку как положено: подаю рапорт по команде, заполняю все анкеты, получаю характеристики, обследуюсь на медкомиссиях и т. д. и т. п. Наконец вызывают.

Волнуюсь очень. Но как всегда, когда уже зачислен, удивляешься, чего было волноваться, раз, два — и готово!

Итак, май — начало июня. В Москве лето, все цветет, небо голубое, птицы поют, машины тарахтят, девушки стреляют глазами. Я ничего не замечаю.

На городском транспорте, сопровождаемый Зойкой (в качестве талисмана), прибываю в училище.

И целый месяц безвылазно готовлюсь там к экзаменам.

Экзамены сдаю на «отлично» (иначе и быть не могло).

Являюсь на решающую комиссию. Полночи чистился, драился, наводил красоту, вся грудь в знаках. Могучий, красивый, мужественный. Но с тревогой замечаю, таких, как я, не я один.

Докладываю: «Товарищ генерал-майор, абитуриент Жуков прибыл…»

Комиссия огромная, начальства множество. Задают всякие вопросы, по-моему, некоторые лишние. Например: «Вы понимаете, какая вас ждет служба?», «Какие будут трудности?», «Родители согласны?», «А жена?».

Отвечаю: «О службе мечтал с детства», «Трудностей не боюсь», «Родители во всех поколениях пограничники, как же они могут возражать!» (смех в зале). «Жены нет, есть невеста, но она согласна, вот ее записка». Протягиваю. Там Зойка написала начальнику училища, что всегда мечтала быть женой пограничника и что если меня в училище не примут, то замуж за меня не пойдет. (Опять смех в зале.)

— Ну раз семейная жизнь может разрушиться, придется зачислить, — говорит генерал, улыбается, но потом улыбаться перестает и добавляет: — Смотри, чтоб, когда на трудной заставе окажешься, не переменила жена своего решения.

— А она для меня женой перестанет быть, мне такая не нужна будет, — говорю. Опять смеются, веселая комиссия собралась.

Начало июля.

Мы объединяемся с гражданскими абитуриентами. Те поступали отдельно. Но теперь воюем всем скопом. Отправляемся в учебный центр, и месяц гражданские (уже бывшие) приобщаются к военной жизни, так сказать, проходят курс юного пограничника — друзей леса. Учебный центр недалеко от Москвы, и там есть все, с чем будущий пограничник столкнется на службе. Здесь, в училище, такое не соорудишь, тут любая собака, кроме выхлопных газов, ничего не унюхает — город все-таки.

В учебном центре мы — пограничные зубры, в смысле старослужащие — выступаем в роли начальства. Я, например, становлюсь командиром отделения. И вот в отделение ко мне попадают Андреев Николай и Свистунов Александр. Занимаемся уставами, тактикой, строевой. Начальная военная подготовка, так сказать. Я сначала не мог понять, зачем этот месяц нужен. Оказывается, чтоб абитуриенты с гражданки лишний раз проверили себя, утвердились в своем решении.

И оказывается, не зря. Кое-кто выпадает в осадок, уходит. Они-то поступают в училище в семнадцать лет, так что, кто передумал, возвращается на гражданку, у него до призыва еще год остается. Есть и восемнадцатилетние, так их отчислят в строй. Ну что ж, отслужат и уволятся. Хорошо, вовремя поняли, что на всю жизнь в армии, хоть и офицером, им не по плечу. Скатертью дорога, лучше поздно, чем никогда. Впрочем, таких единицы.

Так вот, среди этих единиц оказался и один из моих подопечных. Кто? Честно говоря, я долго не мог в них разобраться. Наверное, опыта педагогического (или психологического) не хватало.

Андреев — парень серьезный, честный и искренний. Что думает, то и говорит. Но не грубо, деликатно. Свистунов — погорячей. У него слово порой опережает мысль. Но, что интересно, Андреев парень здоровый, сильный, разрядник по футболу, а устает быстрей Свистунова, у которого разряд по стрельбе. Это для пограничника важно, но особой силы на нашем уровне не требуется, не чемпионат мира все же, не по шесть часов стреляем. Свистунов, смотрю, и на полосе первый, и марш-бросок для него легче, чем рок отбарабанить, а главное, такое впечатление, что он от всего этого удовольствие превеликое получает.

Как-то отзываю Андреева в сторону, болтаю по-дружески о том о сем и между прочим спрашиваю:

— Николай, а ты что в пограничники подался?

— Я сам об этом все время думаю, — отвечает помолчав, — вероятно, все-таки романтика главное. Я не люблю больших городов. Родился и жил на Урале. Люблю леса. Думаю, буду служить где-нибудь на лесной заставе. По части следов — специалист. Буду рыбу удить — обожаю по лесам бродить. И потом в мирное время где еще с врагом столкнуться?..

— Ну, видишь ли, — охлаждаю его, — лесных-то застав как раз не так уж много. Снегов и песков, морозов и жары — куда больше. И диверсанты тоже сейчас толпами не ходят. Бывает, годы прослужишь, раньше чем нарушителя задержать придется. А вот побегать, попотеть, померзнуть придется. Да еще как.

— Я уж вижу, — отвечает и мрачнеет. — Взялся за гуж, не говори, что не дюж.

— Ну-ну, — говорю с потаенным смыслом. С каким?

Что касается Свистунова, тут проблем нет. Носится, бегает, всюду первый, всюду на виду. Уставы наизусть выучил. Строевую подтянул. В стрельбе на мастера движется. Учится ножи метать, кирпичи ребром ладони рубить. В свободное время. Однажды застал его за этим занятием. Он в укромном уголке оборудовал себе «полигон». — К глухой стене подставил фанерный силуэт и с приличного расстояния всаживает в него ножи. Приноровился, прямо в сердце, из десяти раз — десять! И отходит все дальше, скоро из другого города попадать станет.

Понаблюдал я, подхожу поближе, присматриваюсь. Что за силуэт? Аккуратно покрашен, со знаками различия, все честь по чести. Вглядываюсь — американский офицер, лейтенант!

— Ты что ж, — говорю, — другого силуэта не придумал?

— Никак нет, товарищ старший сержант, — спокойно отвечает, — сначала хотел их генерала или полковника изобразить, потом подумал — генералы врукопашную не дерутся, а лейтенанты попадаются…

— Ты что ж, такой-сякой, — говорю, — не мог эсэсовца изобразить, на худой конец вермахтовца?

— Никак нет, — объясняет, — с покойниками чего воевать, я не с прошлыми противниками, а с будущими драться тренируюсь.

— Мы, между прочим, — толкую, — с американцами пока еще, насколько мне известно, не деремся.

— Когда начнем, товарищ старший сержант, поздно будет тренироваться. Да и не мы с ними драться будем, они с нами. Так что самое время сани готовить. И-эх!

И всаживает нож в самое сердце силуэта. Постоял я, постоял и ушел, что я ему скажу?

А дня через два, когда он был на занятиях, пришел бросить взгляд — разговор наш тот подействовал ли? И что ж вы думаете? Перекрасил-таки силуэт. Вместо лейтенанта намалевал… главу того, ну, вы понимаете, государства! А? Как вам это нравится?