Когда Яцек спустился, Доротка выскочила за ним из дома.

— Сколько я тебе должна? Заплачу я, пусть она не видит, неудобно как-то. И извини, что так получилось, я и не предполагала, что тебе придётся…

— Успокойся, паненка, не суетись. Все в порядке. Заплатишь по счётчику и ни гроша больше. Если честно, то я ещё должен бы тебе приплатить, — давно я так не смеялся. И если у тебя в планах ещё одно такое представление, непременно вызови именно меня, договорились? А этот херувим в сандалиях, он кто?

— Протеже моей тётки, считает его работящим и благовоспитанным молодым человеком.

— А ты?

— А я кретином. Но сандалии носит не по доброй воле, его заставляют переобуваться, я, как честная девушка, должна это отметить. А теперь, боюсь, надо бежать, небось, меня уже хватились, ведь бабулю надо устраивать. Ещё раз, прошу прощения!

— Извиняться не за что, у вас и в самом деле весёлый дом, мне нравится. И подумать только, именно к тебе приехала такая музейная редкость!

— Ах, она прелестна! — растроганно вымолвила крёстная бабушка, выпуская из объятий девяносто шесть надутых и разобиженных килограммов Сильвии. — Все мы какие-то худосочные, она одна выглядит приятно, — и в руки взять — одно удовольствие. Именно такие женщины нравились в прошлом веке, сами знаете.

— Лично я сама этого не помню, — с достоинством возразила Меланья, но её язвительное замечание осталось не услышанным.

Крёстная бабуля безостановочно щебетала:

— Прелестная комната с видом на зелень, я очень хорошо помню ваш дом, у меня и фотографии сохранились, завтра распакую вещи, покажу. Мне помогут, правда? Боже, как же вы все молоды! Нет, не желаю в отель, я стосковалась по родным, а вы — моя семья, о Боже, а где же все архивные документы, у вас имеются нотариусы, правда? Ах, ну да, мне Антось говорил, ему удалось связаться с одним, очень порядочным, а вы с ним познакомились? Немедленно доставьте его, все, что у меня есть, отпишу вам, больше некому, никто никогда не любил меня, ну, возможно, Юзик любил, мой муж, да я уж и позабыла, и ещё моя единственная доченька Крысенька, хоть и не родная, а крёстная дочь, уж как я её любила, и теперь мне осталась от неё моя обожаемая крёстная внученька Доротка…

Меланья, ясное дело, не преминула вылить свою ложку дёгтя в бочку с мёдом, которым гостья чествовала Доротку. Когда они с Дороткой оказались в кухне вдвоём, тётка ехидно заметила:

— Если хочешь знать правду, так ей даже твоё имя было неизвестно! Попыталась как-то невзначай нас расспросить, я бы скорее лопнула, чем назвала, эта идиотка Сильвия по простоте душевной сказала: дочь Кристины зовут Дороткой. Так что не очень-то рассчитывай на её любовь и миллионы.

Странное дело, тёткины слова не ранили душу девушки, как это бывало обычно. Она даже не удивилась, даже не задумалась, почему это так. А все дело в Яцеке. Его забота, доброта, внимание, его откровенно восхищённые взгляды и тёплые слова.

И ещё одно — удовлетворение от того, что Фелицию поставили на место, Фелицию, главу дома, слово которой было законом, лишили её власти, заставили молчать и слушать. У Доротки словно сводило скулы от вынужденно-вежливой улыбки, которая не сходила с лица Фелиции, слушавшей богатую гостью, она сама чуть не задыхалась от слов, которые Фелиция вынуждена была глушить в себе и проглатывать, внутренне скрежеща зубами.

— А мне вовсе не нужны её любовь и миллионы, — беззаботно ответила Доротка, не отдавая себе отчёта в том, что блаженно улыбается, произнося это. — Пусть себе любит вас или Мартинека. Я даже согласна оплатить забронированный для неё номер в «Форуме», хотя у меня сейчас денег нет, ну да перехвачу у кого-нибудь.

Меланья бросила на девушку странный взгляд.

— Так ты полагаешь, она у нас поселится навсегда?

— Не знаю. Но при виде нашего дома у неё дух перехватило, и она замолчала. Это о чем-то говорит.

— Так ты считаешь?…

И опять Меланья как-то так взглянула на племянницу, что та первый раз почувствовала в тётке что-то человеческое.

Мартинек охотно воспользовался неожиданным приглашением нового дружка, тем более что из-за обрушившегося на дом катаклизма Фелиции было не до него. А он так старался, прибил-таки проклятую полку, сам себя взял за шиворот и заставил поспешить. Правда, вот с мусором не повезло. И ногу отдавили. Ну да ладно, появляется возможность отдохнуть и пивка попить, как не согласиться?

Когда сели за стол, Яцек опять взглянул на часы и решил — одно маленькое может себе позволить.

Мартинек мог позволить себе и два, и три и не замедлил воспользоваться случаем. Его пригласили, так что не обязательно ставить в свою очередь.

Тёплая, дружеская атмосфера воцарилась сразу же.

— Если честно, совсем меня заездили, работы невпроворот, — откровенничал Мартинек. — Не успеешь сделать одно, как тут же подбрасывают следующее. Вообще-то это неплохо, без работы не останусь, лишь бы платили, а они все такие скупердяи. Вот скажи, на что старым бабам деньги?

— Там и одна молодая есть, — заметил Яцек.

— А они у неё все отбирают. Хотя и она хороша — гроша у неё не вырвешь. И для меня никогда никакой работы не найдёт, все сама норовит сделать, представляешь? Может, теперь, как эта её крёстная бабушка приехала, хоть какую малость подбросит. А мне надо порядочно скопить, страсть как люблю путешествовать. В принципе у них за год поднакопить можно, только вот ишачить приходится…

Яцек ещё не знал, с какого рода трудягой имеет дело, и нехорошо подумал о Дороткиных тётках. Старые сквалыги, это же надо, парню приходится вкалывать целый год, чтобы на недельку махнуть за границу. Разве что херувимчик привык останавливаться лишь в «Ритцах» и «Валдорф-Асториях», более дешёвые гостиницы не по нему? Хотя вроде бы не похоже…

— Раз такие скопидомки, то и гостей у них не бывает?

— Да нет, заходят иногда, но редко, факт. Сейчас вот эта американская развалина прикатила, весь дом вверх ногами из-за неё перевернули. Знаешь, я очень на бабулю рассчитываю, они говорят — страсть какая богатая, интересно, сколько же у неё может быть миллионов, как думаешь? Парочка зелёных — это вещь! А они могут и прикарманить их, коли им наследство оставит. Ведь такая долго не протянет, как думаешь?

— Кто её знает… Старушка резвая, трещит без умолку.

— Мне без разницы, пусть трещит. Фелиция тоже трещит. Не скажу, что без умолку, но уж если начнёт, до вечера не остановится. А мне хоть бы хны, даже лучше, ужин человеку отломится, а Сильвия, ну та толстуха, скажу тебе, готовит — пальчики оближешь! И всегда прошибается, не может рассчитать, вечно у неё остаётся жратва, мне и на руку. Пока Фелиция трещит, они из-за стола не встанут, и тут только не зевать. Нет, говорю тебе, жить можно, я не жалуюсь…

За пивком Мартинек готов был просидеть остаток дня и даже часть ночи, но у Яцека имелся следующий вызов, да и узнал уже, что хотел. Доротка, кажется, свободна, во всяком случае с этим хухриком её ничто не связывает, общее представление об этом бабском семействе тоже сложилось. И Яцек, распростившись, покинул бар, а Мартинек ещё остался чуток посидеть, приканчивая четвёртую дармовую кружку.

И никто из них даже и подумать не мог, что невинный разговор очень скоро станет ключевым номером программы…

Все три сестры и их племянница ещё сидели за столом, когда приезжая гостья удалилась в ванную на втором этаже. Доротка успела узнать, что в любой момент можно отказаться от забронированного номера в «Форуме», который за сутки был заранее оплачен. Одной проблемой меньше. Зато возникло множество других. Ну, например, с вещами крёстной. Три громадных чемодана и две гигантские сумки не удалось распаковать, дом сестёр Вуйчинских оказался слишком мал для ручного багажа американки. У бедной Доротки, выделенной в помощь бабульке, руки опустились. Оказавшись между Фелицией и Вандой, она почувствовала — больше не выдержит или покончит с собой, или надо бежать из этого дома, куда глаза глядят. Бежать было решительно некуда, и девушка обречённо спустилась в гостиную.