Расселись, выжидательно поглядывая на нее.

— С кого начнем? У кого самое неотложное?

Каждый сказал: «У меня!» Все трое посмотрели друг на друга, засмеялись. Кира Сергеевна тоже посмеялась, но не над ними, а над собой, над собственной наивностью.

Директор культпросветшколы, маленький толстячок с застенчивыми глазами, сидел, поджав под стулом короткие ножки, разглядывал ладони, вертел их так и эдак, потирал. В его позе вырисовывалась неуверенность, Кире Сергеевне все время казалось, что он хочет встать и уйти.

— Аркадий Устинович, слушаю вас.

Директор поднял голову. Он не ожидал, что придется говорить первым.

— Я, собственно… Я к вам как к члену комиссии по распределению… — И примолк, потирая ладони.

Так и знала, что он пришел с делом скользким, подумала Кира Сергеевна.

Директор вздохнул и выложил все в одной длинной, запутанной фразе:

— По предварительному распределению, как вы помните, хотя могли и забыть, весь выпуск распределялся на село, а с тех пор обстоятельства изменились, в городе есть вакансии, то есть появились, и часть выпускников можно оставить здесь.

Он вытер платком круглую лысину и опять посмотрел на Киру Сергеевну.

— Сколько выпускников можно оставить? — спросила она.

— Ну, пять… шесть…

— Как же мы выберем, кого оставить?

— Ну, кто лучше кончил…

— А кто хуже — на село, так?

Он не ответил. Пыхтел, жмурил глазки, промокал лысину.

— Кого, например, можно оставить?

Директор покосился на сидящих рядом. Те, деликатно отвернувшись, тихо беседовали.

— То есть фамилии назвать?

— Именно.

Он перечислял фамилии, загибая пальцы. Кира Сергеевна так и ожидала, что хоть одна окажется знакомой. С самого начала ожидала. Ради этой фамилии и затеян весь сыр-бор. Остальные четверо-пятеро пристегнуты за компанию.

— А мнение других членов комиссии?

— Большинство согласно! — выпалил директор. — Но все говорят: если Кира Сергеевна не против…

Святая простота! Уже всех обегал и признался в этом. Нелегкая миссия у человека, которому под пятьдесят. Возможно, у него уже внуки.

— Аркадий Устинович, в городе немало культурных кадров, они легко заполнят эти вакансии. А на селе в клубах с восьмилеткой работают, специалистов мало, и вы это знаете не хуже меня.

Он опять пыхтел, кряхтел, крутил головой. Все он прекрасно знает, но что скажет папаше со знакомой фамилией?

— Я против, Аркадий Устинович. Активно против. — Она сделала пометку в настольном календаре. — Казалось бы, мне выгоднее оставить специалистов у себя в городе, но наше с вами положение, Аркадий Устинович, обязывает нас мыслить шире и масштабнее.

Директор молчал, и вид у него был совершенно убитый. Похоже, он уже обещал тому папаше и теперь не знал, как будет выкручиваться. Кире Сергеевне стало жаль его, хотелось сказать: «Валите все на меня, на мою несговорчивость», — но каждый должен сам отвечать за свои поступки. Обещание — тоже поступок.

Директор поднялся, прихватил свою папку. Старался ни на кого не смотреть. И на него никто не смотрел — завгороно заинтересованно разглядывал этюд на стене, главврач озабоченно рылась в сумочке.

Как бы понять, что руководит этим человеком, немолодым и, наверно, не очень здоровым? — думала Кира Сергеевна. — Боязнь потерять директорский стул? Но неужели ему не понятно, что, всем угождая, скорее потеряешь этот стул? А может, все дело в вялости характера? Обещать легче, чем отказать.

Вошла Шурочка с подносом, уставленным чашками. Аромат кофе поплыл по кабинету.

— Аркадий Устинович, чашечку кофе с нами, — пригласила Кира Сергеевна. Он как-то жалко и вынужденно улыбнулся, сказал, что спешит.

Настроение упало — и оттого, что день растекался по мелочам, и из-за директора культпросветшколы, который не постыдился прийти к ней со своим неправым делом и ушел униженный, убитый. У Киры Сергеевны было чувство, словно унизили ее.

— Где же ваша чашка? — спросила у Шурочки. — Прошу не уходить, вы будете нужны.

Шурочка, пряча удовольствие, свела свои строгие брови, вышла и вернулась с пухлым блокнотом. Пристроилась у окна.

Пили крепкий кофе с коричневой пенкой, хвалили и благодарили Шурочку. Она сидела с непроницаемым лицом, прямая, строгая, с откинутой назад головой. Похвалы, как, впрочем, и ругань посторонних, оставляли ее равнодушной. Она реагировала — и то сдержанно — только на отношение к себе Киры Сергеевны.

На шкафу тихо гудел вентилятор, гоняя густой воздух, Кира Сергеевна покосилась на папки, взглянула на часы.

Время шло, пора прервать затянувшуюся паузу.

Главврач онкологического диспансера, худенькая немолодая женщина, обиженно моргая маленькими глазками, жаловалась на роддом, который намерен оставить за собой и старое здание, а между тем, давно обещано передать его онкологии.

— Какова позиция горздрава? — спросила Кира Сергеевна.

Главврач завела новый монолог плачущим растянутым голосом: горздрав намерение роддома поддерживает, между тем, освобождающееся здание прилегает территориально к стационару диспансера — стенка к стенке — стационар задыхается, работает в чрезвычайно стесненных условиях, и передача освобождающегося помещения — единственная возможность расшириться в обозримом будущем.

Ну и дела, думала Кира Сергеевна, еще новый корпус гинекологии и не закладывался, а уже старый считается освобождающимся помещением и за него идет драка! Как тесно становится городу! Впечатление парадоксальное: чем больше строим, тем больше надо!

— Связать с горздравом? — Шурочка поставила свою чашку, намереваясь выйти. А Кира Сергеевна уже взялась за трубку.

Темпераментная заведующая горздравом, узнав, в чем дело, первой кинулась в атаку.

— Кира Сергеевна, миленькая, что они там ходят, жалуются? У меня нет пасынков, мне все родные — и роддом, и онкология, но городу нужен абортарий! Где же мы будем проводить подобные операции женщинам?

— А где мы их делаем сейчас?

— В гинекологии несколько коек… Но, Кира Сергеевна, миленькая, так продолжаться не может! Огромные очереди, это единственный выход, мы буквально задыхаемся!

И здесь задыхаются. Похоже, все задыхаются.

— Самый лучший выход, чтоб рожали, — сказала Кира Сергеевна.

— Не хотят! Нет, старое здание роддом не отдаст. И я не отдам, пойду в облздрав, грохну кулаком по столу!

Кира Сергеевна улыбнулась, представив себе грохот крошечного кулачка. Незаметно в нужной деловой суете поднялось настроение, все неприятные мелочи отлетели, она, конечно, знала: не назад они отлетают, а вперед, в завтрашний день, с ними еще предстоит встреча, ну что ж, она не боится таких встреч.

— Обойдемся без кулаков.

Полистала календарь, черкнула на нем.

— В пятницу после обеда прошу ко мне. С цифрами.

Кивнула Шурочке, но та уже записывала в свой блокнот: «Пят. 14 час. Горздрав».

Главврач онкологии скосила глаза к носу, прижала платочек:

— Где же тогда правду искать?

— И вас, Нина Васильевна, прошу в пятницу. И тоже с цифрами.

Когда она ушла, Кира Сергеевна попросила Шурочку:

— Не пожалейте для нас еще по чашке.

Попросила отчасти потому, что в самом дело хотелось кофе, но и для того, чтобы вежливо удалить на время Шурочку.

Человека, оставшегося в кабинете, она знала давно, когда-то вместе работали в школе. Он тоже был учителем математики и завучем. Кира Сергеевна, когда уходила в гороно, рекомендовала его на свое место.

Сейчас, прежде разговоров о делах, хотелось поболтать о жизни.

Говорили о семьях, о детях, о школе, в которой работали. Сколько воды утекло с тех пор! Его Никитка в десятом классе активно «бегал» за Ириной, а теперь у каждого — семья, дети…

Тихо жужжал вентилятор, сквозь штору просачивалось солнце, заливало пол и степы лимонным светом, желтые блики играли на дверцах шкафа, задевали лицо сидящего перед Кирой Сергеевной человека, он щурился, прикрывался ладонью.