— Сейчас нету, — ответил адъютант старший с таким огорчением, как будто отсутствие корреспондента было его грубым упущением, — но на прошлой неделе был. Гвардии капитан Бакунин… Нет, Бабурин.

«Ну, ничего. Все равно теперь скоро встретимся!» — подумала Наташа.

Разведчики успели попить чаю и подремывали разморенные, когда за ними пришел связной из штаба полка. Тай их ожидал незнакомый Наташе майор, который, не тратя времени на расспросы, усадил их в трофейный «мерседес» и повез в Краснодар.

Леонид Николаевич пробыл у своего начальства недолго. Вышел сияющий, оживленный.

— Все хорошо, — ответил он на немой вопрос Наташи, — остаюсь пока в Краснодаре.

— Очень рада за вас, — от души сказала Наташа, — передавайте привет тете и моей троюродной сестре, или как мне Лена доводится?

— Ладно, дорогая племянница, — посмеялся Леонид Николаевич, — давай уж я тебя поцелую, — может, не увидимся больше.

— Заходите, — сказал Наташе адъютант.

Генерал, ведавший действиями партизан в тылу врага, сидел за массивным письменным столом, на котором не было никаких бумаг, и чистил мундштук.

— Здравствуйте, товарищ генерал.

— Здравствуй, здравствуй. Садись, — генерал указал на мягкое кресло возле себя.

Мундштук был с фокусом: разборный, с приспособлением для улавливания никотина. Генерал попытался его продуть, отчего побагровели лицо и шея генерала и даже кожа на голове, просвечивающая сквозь седые, редеющие волосы, но мундштук был закупорен плотно. Тогда генерал с озабоченным видом пошарил в ящике, достал проволочку и прочистил забитое отверстие.

Собрав мундштук, он потянулся к папиросной коробке, но, вспомнив что-то, ограничился тем, что побарабанил пальцами по коробке, а папиросу не взял.

— Так-то, — неизвестно о чем сказал он и повернулся вместе с креслом к Наташе. — Ну, рассказывай, Наташа. Настроение, настроение меня интересует. Чем немцы дышат, — добавил он, заметив, что девушка в затруднении.

— За последнее время стали немцы оживать, — сообщила Наташа, — в связи с приходом подкреплений и с постройкой «Голубой линии».

— А что, много разговоров о «Голубой линии»? Большие надежды на нее возлагают?

— Да. Надеются за ней удержаться.

— Гм… Держалась и лошадь за оглобли, да упала, — скептически сказал генерал. — Нет уж, ничто им теперь не поможет… Ну, а как твое самочувствие?

Наташу удивил этот вопрос. Несколько секунд она молчала, не зная, что ответить. Генерал испытующе смотрел на нее.

— Устала? — спросил он. — Я говорю не о физической усталости, а о моральной. Работа у нас тяжелая, нервная, не каждому под силу… Есть еще порох в пороховнице?

— Есть, товарищ генерал.

— Ну, хорошо.

Он взял папиросу, закурил и с облегчением выпустил клуб дыма.

— Очень хорошо. Мы не имеем сейчас права на усталость. В «горах бывала, знаешь — высится вершина, кажется, близка, рукой подать, а до нее еще итти да итти. Так и в этой войне. Победа за нами. Это так же верно, как то, что существуют Казбек и Эльбрус… Никакие «голубые линии» немцев теперь не спасут. Мы вышвырнем захватчиков с нашей земли. И очень даже возможно, что фронт, передвигаясь все дальше и дальше на запад, дойдет и до Германии. Ведь может быть так?

— Так обязательно будет, — убежденно сказала Наташа.

— Ну, а разведка должна смотреть далеко вперед и сделать что в ее силах, чтобы облегчить нашим войскам действия на вражеской территории. Вот, почему мы и решили, Наташа, послать тебя на разведывательную работу в Германию, в самое логово врага.

— Я готова, — ответила Наташа после долгой паузы.

Генерал чуть улыбнулся:

— Нет, сейчас ты еще не совсем готова. Надо еще получить инструкции, а уж потом — в Германию.

— Понятно, товарищ генерал. Когда выезжать за инструкциями?

Генерал поднялся и взглянул на ручные часы.

— Выезжать немедленно.

Наташа не смогла удержать движения.

— Документы заготовлены заранее, — сказал генерал. — Я же не сомневался, что ты согласишься. Получишь пакет и — на аэродром. Через час вылет. И вот что: дело это сугубо конспиративное. Поэтому никому ни слова. От переписки тоже придется воздержаться. Понятно?

— Понятно, товарищ генерал.

— Будь счастлива, Наташа.

Она вышла в соседнюю комнату, где привезший ее майор, дуя на обожженные пальцы, заклеивал пакет чадящим, потрескивающим сургучом.

«…Вот и не пришлось нам встретиться, Миша. И долго еще не придется. Война… Будешь ли ты ждать и помнить? Или облетит пустоцветом вспыхнувшее было чувство? Ну, что ж, если забудет, значит и не любил по-настоящему. А для той, настоящей, большой любви, которая на всю жизнь, но страшны ни преграды, ни расстояния, ни время…»

Бои кипели, не утихая, по всему фронту, от кубанских плавней до Новороссийска. Пятого мая наши войска прорвали оборону противника на протяжении двадцати пяти километров и овладели железнодорожным узлом и большой станцией Крымская, превращенной немцами в важнейший, сильно укрепленный узел сопротивления. Продвинувшись в глубину на тринадцать километров, наши войска заняли также населенные пункты Красный, Черноморский, Запорожский, Веселый, Садовой, Благодарный, Мелеховский, Нижне-Греческий, Верхний Адагум и Неберджаевскую. Были захвачены трофеи.

В редакции гордились тем, что Крымскую взяли в День печати.

Яростными контратаками немцы пытались вернуть утерянное, но безуспешно. Наши части продолжали наступление и восьмого мая вышли к новой линии немецкой обороны. Слухи об этой линии ходили уже давно, и самые противоречивые. Одни говорили, что это типичный геббельсовский блеф, вроде «атлантического вала», которым немцы пугали наших чересчур осторожных союзников. Другие утверждали, что это мощные укрепления из бетона и стали со всякими подземными сооружениями. В действительности же, как это часто бывает, истина находилась посредине между этими крайними точками зрения.

«Голубая линия», как окрестило новые оборонительные рубежи жадное до пышных и звучных названий гитлеровское командование, начиналась у кубанских плавней и извивалась змеей до самого Черного моря. Она проходила по тщательно и заблаговременно выбранным господствующим высотам. Слухи насчет неуязвимых подземных сооружений распускали сами немцы. На самом деле была сильно развитая система траншей и дотов, минные поля, проволочные заграждения. Одним словом, серьезно, но ничего необыкновенного.

Редакция, которая быстро улавливала общественное мнение, определила и отношение армии к «Голубой линии». «Будь она хоть темно-синей в крапинку, — писали бойцы в редакцию, — все равно гитлеровцам на ней не удержаться».

Отношение было явно ироническим, но тем не менее все понимали, что немцы не для того строили и укрепляли эту линию, чтобы отдать ее без сопротивления, что бои предстоят жесточайшие и готовиться к ним надо очень серьезно.

Опираясь на свои укрепления, противник в течение мая предпринимал частые, но бесплодные контратаки, а затем на фронте наступило затишье, то есть началась кипучая, но невидимая для противника подготовка наших войск к новому наступлению.

Редакция за это время совершила еще один переезд и снова разместилась рядом с госпиталем, в котором работала Ольга Николаевна. Многим это было безразлично, но Тараненко уверял всех, что это очень удобно для редакции.

В конце июня был получен приказ о присвоении новых званий сотрудникам редакции.

Станицын и Тараненко стали майорами, а Серегин приколол к погонам еще по звездочке. Сперва он пытался было уверить себя, что ему все равно кем бы ни воевать, лишь бы воевать, — не в званиях дело. Но потом сам себе часто признавался, что нет, не все равно. И даже впал в другую крайность, решив, что «капитан» звучит еще внушительней, чем «майор».

Такое событие нельзя было, конечно, оставить неотмеченным. Ашот Бастанжиев сам съездил в военторг и привез вина, тягучего и сильно пахнущего спиртом.