И что ни слово, то солдат!

Пускай в дерюге, а герои, —

Они дерутся до конца!

Ведь не мундиры, а отвага

Есть украшение бойца.

Меня переживет ли песня —

Такой вопрос не задаю,

Но знаю — иногда солдату

Бывает нужно пасть в бою.

Да будут святы эти книги!

Пусть это — кладбище идей,

Но кладбище, где спят герои,

За счастье павшие людей!

Пешт, 1847 г.

СТОИТ МНЕ...

Стоит мне о милой замечтаться,

Как в цветы все мысли обратятся.

Из пристрастья к этим-то растеньям,

Занят я весь день их разведеньем.

Солнце, заходя, исходит кровью.

Горы все лиловей и лиловей,

А любимая недостижимей

Даже этих гор в лиловом дыме.

Солнце ходит на закат с восхода.

Я б ходил не так по небосводу:

Я ходил бы с запада к востоку

К самой лучшей девушке далекой.

И вечерняя звезда сегодня

Льет свой свет щедрее и свободней,

И в наряде праздничном, пожалуй,

Оттого лишь, что тебя видала.

О, когда же я тебя увижу,

Сяду пред тобой либо приближу,

Загляну в глаза и их закрою,

Небо, небо ты мое седьмое!

Пешт, 1847 г.

АИСТ

На свете много птиц, по-разному их славят,

По-разному хулят.

Одним всего милей красивый голос птицы,

Другим — ее наряд.

Моя — бедна, как я, не знает звучных песен,

Не блещет красотой:

Наполовину бел, наполовину черен

Убор ее простой.

Чудесный аист мой! В семье друзей пернатых

Он многих мне милей,

Крылатое дитя моей земли прекрасной,

Моих родных степей.

Быть может, аиста лишь оттого люблю я,

Что вырос вместе с ним,

Что забавлял меня, еще младенца в люльке,

Он щелканьем своим.

Со мной делил он жизнь. Когда, бывало, с поля,

Подняв веселый шум,

Мальчишки вечером в деревню гнали стадо,

Мучительно-угрюм,

Я уходил грустить под камышовым стогом,

Часами наблюдать,

Как дети моего любимца просят пищи,

Как пробуют летать.

И там я размышлял, досуг мой коротая,

В сгущающейся мгле:

Зачем, бескрылые, всю жизнь обречены мы

Влачиться по земле?

Любая даль земли ногам людей доступна,

Простор любых широт.

Но не в земную даль — в небесные высоты

Мечта меня зовет.

Взлететь бы к солнцу, ввысь, и поглядеть, умчавшись

В лазурные поля,

Как в шляпе, сотканной из воздуха и света,

Красуется земля.

Когда же, все в крови, закатывалось солнце,

Тьмой ночи сражено,

Я думал: верно, всем, кто людям свет приносит,

Радушной осени ждут не дождутся дети,

Она идет, как мать,

С корзиной, полною плодов и винограда,

Питомцев угощать.

И только я врага в ней чувствовал: на что мне

Подарки сентября,

Когда мой лучший друг, мой аист, улетает

За дальние моря!

Следил я, как шумят, летят, несутся стаи

Неведомо куда.

Не так ли ныне я слежу, как жизнь и юность

Уходят навсегда!

Чернели на домах покинутые гнезда,

Сквозь слезы я глядел,

И мне предчувствие, подобно ветру, пело:

Таков и твой удел!

Когда ж весною вдруг земля освобождалась

От шубы снеговой

И надевала вновь свой доломан зеленый

С цветами и травой,

О, и моя душа, ликуя, надевала

Свой праздничный наряд.

Я за околицу бежал, чтоб видеть первым,

Как аисты летят.

Но детство минуло, и юность удалая

Грозой пришла ко мне.

Вот у кого земля горела под ногами!

На диком скакуне,

Поводья опустив, любил я вольно мчаться

Один в глуши степей.

И, подкатав штаны, за мною гнался ветер...

Но конь мой был быстрей.

О степь, люблю тебя! Лишь ты душе приносишь

Свободу и простор.

Среди твоих равнин ничем не скован разум,

Не ограничен взор.

Не тяготят меня безжизненные скалы,

Как неотвязный сон.

Звенящий водопад на память не приводит

Цепей унылый звон.

Иль некрасива степь? О нет, она прекрасна,

Но надо знать ее.

Она, как девушка, стыдливо под вуалью

Таит лицо свое.

Она решается, подняв вуаль, лишь другу

Открыть свои черты,

И ты в смятении внезапно видишь фею

Волшебной красоты.

Люблю я степь мою! Я всю ее объездил

На огненном коне.

В глуши, где, хоть умри, следа людей не сыщешь,

Скакать случалось мне.

Я спрыгивал с коня, над озером валялся

В густой траве степной.

И как-то раз гляжу — и вижу: что за чудо!

Мой аист предо мной.

Он прилетел ко мне; с тех пор мы полюбили

Вдвоем в степи мечтать.

Я лежа созерцал вдали фата-моргану,

Он — озерную гладь.

Так неразлучно с ним провел я детство, юность.

Он был мне друг и брат.

И я люблю его, хоть не поет он песен

И прост его наряд.

О милый аист мой, ты все мое богатство,

Все, что осталось мне

От незабвенных дней, которые провел я

В каком-то сладком сне.

Пора прилета птиц! Зимой твержу, тоскуя:

«Приди, скорей приди!»

А осенью, мой друг, тебе вослед шепчу я:

«Счастливого пути!»

Салонта, 1847 г.

ДОРОГОЮ...

Дорогою — пустынные места.

Ни деревца, ни травки, ни куста,

Где б даль перекликалась с соловьем.

Пустынные места в пути моем.

И темный вечер в облака одет,

И кажется, что звезд на свете нет.

Но вот я карих глаз припомнил взгляд —

И ожил я, и я дороге рад,

И будто все другое, не узнать, —

Мерещится такая благодать.

И будто вдоль дорожной колеи

Цветущие кусты и соловьи,

И небо за чертой земных борозд

Полно бесчисленных огромных звезд.

Кёрёш-Ладань, 1847 г.

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО АЛФЕЛЬДУ

Да, нечего сказать, поездка!

Навис и давит небосвод,

За шляпу туча задевает,

Как из ведра за шею льет.

Чтоб шубы не мочить, я отдал

Ее за четверть табака.

Я вымок до последней нитки

И превращаюсь в судака.

Что за дорога, право! Едем

По черной и густой квашне,

Вполне готовой для печенья

Ржаного хлеба сатане.

Да не стегай коней, извозчик!

Ведь не теряю я надежд,

Что до пришествия второго

Мы все-таки приедем в Пешт!

Я, Алфельд, так тебя прославил,

И мне в награду этот мрак?

Быть может, эта грязь и ливень

Твоей признательности знак?

Ты тянешься руками грязи

К ободьям вязнущих колес,

Чтобы обнять их на прощанье

И окатить потоком слез?

Я тронут, Алфельд, что разлука

Тебе тоскою душу ест

И что в уныние такое

Тебя приводит мой отъезд.

Но я бы радовался больше,