Когда бы ты от слез не вспух,
Цеплялся меньше за колеса
И сдержан был со мной и сух.
Мезё-Тур, 1847 г.
ЛЮБЛЮ ЛИ Я ТЕБЯ?
«Люблю ли я тебя?» Справляйся
И спрашивай — ответ мой прям:
«Люблю». Но как люблю, насколько,
Я этого не знаю сам.
Озер нагорных глубина
Без измерения ясна.
Я вправе был бы дать присягу,
Что мысль любая, шаг любой
И каждое биенье сердца
Наполнены одной тобой,
И светоч верности моей
За гробом вспыхнет не слабей.
Я б мог предать себя проклятью
В том случае, когда б на миг
Тебя забыть был в состоянье,
Благословенье глаз моих!
Пусть буду громом я убит!
Пусть молния меня спалит!
Но горе тем, кто верен слову
Из робкой верности божбе.
И без взывания к святыням
Я всю тебя ношу в себе.
Мне радость наполняет грудь,
Как своды неба Млечный Путь.
Что верен я тебе навеки,
В том нет заслуги никакой.
Ведь тот, кого ты полюбила,
Не может думать о другой;
Земля не сманит уж таких,
Кто неба самого достиг.
Пешт, 1847 г.
У ЛЕСА - ПТИЧЬЯ ТРЕЛЬ СВОЯ...
У леса — птичья трель своя,
У сада — мурава своя,
У неба — звездочка своя,
У парня — милая своя.
И луг цветет, и чиж поет,
И девушка и небосвод
Выходят вчетвером вперед
В свой беззаботный хоровод.
Увянет цвет, звезда падет,
И птица улетит в отлет,
Но милый с милой — круглый год,
И всех счастливей в свой черед.
Пешт, 1847 г.
В МУНКАЧСКОИ КРЕПОСТИ
В годы давние Илона Зрини 1
Стяг свободы подымала тут,
Но, увы, пристанище героев
Ныне жалких узников приют.
Кандалов унылое бряцанье,
Каменная прочная стена...
Без боязни я взойду на плаху,
Но тюрьма... Ну нет, тюрьма страшна.
1 Зрини Илона — мать Ференца Ракоци II (1676—1735), борца за национальную независимость Венгрии, три года героически выдержала в Мункачской крепости осаду австрийских войск.
С гордо поднятою головою
Все шагает узник молодой,
В дальних далях что-то ищет взором,
И за взором он летит мечтой.
Это гость еще, должно быть, новый,
И душа его не сожжена.
Без боязни я взойду на плаху,
Но тюрьма... Ну нет, тюрьма страшна.
В каземате рядом — старый узник,
Он уже не ищет ничего,
Высохло и легким стало тело,
Цепи много тяжелей его.
Сломлен он тюрьмой, и, как могила,
Глубь пустых зрачков его темна.
Без боязни я взойду на плаху,
Юный узник, будет лес зеленым
В день, когда на волю выйдешь ты,
Но ты сам засыпан будешь снегом
Горестей своих и нищеты.
Старый узник, тяжкие оковы
Ты до вечного не сбросишь сна.
Без боязни я взойду на плаху,
Но тюрьма... Ну нет, тюрьма страшна.
Тихий стон из-под земли я слышу,
Он пронзил мне сердце, как кинжал.
Прочь отсюда! Я еще на воле,
Но уже почти безумным стал.
Черви там грызут и дух и тело...
Темная, сырая глубина...
Без боязни я взойду на плаху,
Но тюрьма... Ну нет, тюрьма страшна.
Мункач, 1847 г.
Я ВИЖУ ДИВНЫЕ ЦВЕТЫ ВОСТОКА...
Я вижу дивные цветы Востока —
Природы восхитительный гарем.
Как глаз, мигающий кому-то сбоку,
В разрывы туч мигает солнце всем.
Я вижу пальм таинственные чащи,
Где ветер еле слышно шелестит
И птицы голосят в листве дрожащей,
Иль это хор поющих звезд звенит?
С горы вдали я вижу остров синий,
Укачанный морскою синевой.
У нас здесь осень, там весна в долине
И журавли летят над головой.
Они летят в весну, и вслед за ними
Летят желанья прошлых дней моих,
И так как все сегодня достижимей,
Я там уже, я тех краев достиг.
Я вижу ночи лунные, как в сказке.
Жизнь спит, но мертвецы настороже:
Вон пляшут духи, задевая в пляске
За тополя на полевой меже.
Нам эти привиденья не враждебны.
Они в довольстве прожили свой век,
Сошли по лунной лестнице волшебной
И к милым в дом спустились на ночлег.
Они сошли возлюбленных проведать,
Чтоб поцелуй на них напечатлеть
И дать во сне блаженство им изведать,
Которое их ожидает впредь.
Я вижу то, что недоступно глазу
И что бывает ночью — дня ясней,
И эту тьму чудес я вижу сразу
В мечтательных глазах любви моей.
Сатмар, 1847 г.
ПОЭЗИЯ
Как ты унижена, поэзия святая!
Растоптано достоинство твое
Глупцами, что, стремясь тебя возвысить,
Безмерно унижают каждый раз!
Такие самозванные жрецы
Повсюду проповедовать берутся,
Что будто бы поэзия — чертог,
Парадный зал, великолепный терем,
Куда входить позволено лишь тем,
Кто разодет по моде и любезен...
О, замолчите! Правды ни на грош
Нет в проповеди вашей, лжепророки!
Поэзия не зал и не салон,
Где избранное общество расселось,
Как лук порей в салатнице... О нет!
Поэзия — такое это зданье,
Куда войти свободно могут все,
Кто хочет думать, чувствовать, молиться...
Что знаете о храме вы таком?
Поймите: это храм, в который можно
Войти в лаптях и даже босиком!
Сатмар, 1847 г.
ПРЕКРАСНОЕ ПИСЬМО
Милая, ты написала
Мне прекрасное письмо.
Это след ума немалый,
Прямодушие само.
Пишешь — я тебе дороже
С каждым часом, но, дружок,
Веришь ли, мороз по коже
Пробежал от этих строк.
Пролегла на лбу морщина,
И она как след ножа.
В этом ты, мой друг, повинна —
Я читал письмо, дрожа.
То письмо — как куст на грядке.
Под которым спит змея.
Не найду ее, но в пятки
Был тайком ужален я.
Объясни мне: неужели,
Друга за любовь казня,
С умыслом или без цели
Оскорбила ты меня?
И рукою той же самой
В сердце всажен мне кинжал,
От которой я бальзама
Исцеляющего ждал.
Звал тебя я, утопая,
Руку помощи подать.
Подошла ты, но не знаю, —
Чтоб спасти иль вглубь загнать?
Приходи, рассей сомненья,
Иль безумья не сдержу,
И себе о скал каменья
Голову я размозжу.
Сатмар, 1847 г.
ВИДАЛ ЛИ КТО...
Видал ли кто на свете
Такого великана?
Я на коленях небо
Держу — и не устану.
Обвей рукой мне шею,
Мой светлый свод небесный,
И кругозор закрой мне
Своей красой прелестной!
Зачем грудная клетка
Заключена в границы?
В таком пространстве счастье