Она пробыла у него в голове до заката, и, если сегодняшняя ночь будет такой же, как вчера, то будет в его голове до рассвета. Почему он не мог забыть о ней? Он ей не нравился. Ей нравился только секс с ним. Он хотел большего. Она нет. Она даже не хотела быть ему другом. Может быть, ей хватило ума отказаться от дружбы. Может быть, она видела его насквозь и знала, что он хочет больше, чем она готова дать. Или же она знала, что он отчаянно хочет сблизиться к ней, а она просто не хочет его ранить.

Когда горячая вода стала заканчиваться, он с неохотой выключил душ. Он вытерся, надел джинсы, пробежал рукой по волосам и вышел из ванной.

– Проклятие, как же долго ты принимаешь душ, – произнесла Искра. Ян заглянул в спальню, где в кожаном кресле сидела Искра. Он не видел ее полностью, потому что кресло стояло спиной к ванной. Однако до того, как он пошел в ванную, оно так не стояло, так что, вероятно, она его повернула. Он увидел, что ее ноги в красных пумовских кроссовках закинуты на подлокотник кресла. Конечно же, она носила кроссовки «Пума». Одной половиной Портленда владел «Найк», а другой «Адидас». Даже ее кроссовки были вредительством.

– Искра, какого черта ты делаешь у меня дома?

– Ты меня пригласил.

– Вчера. Я приглашал тебя вчера. И ты приходила вчера. А потом ушла. Это не было приглашением приезжать в любое время, когда тебе захочется.

– Мне уйти?

– Не знаю. Скажи мне, зачем пришла, и я скажу, уйти тебе или нет.

– Ты прилично одет?

– На мне джинсы.

– Облом.

– Ты пыталась застать меня нагишом? – спросил он, бросая полотенце в корзину для белья и подходя к девушке. На ней были узкие джинсы бордового цвета и белая бесшовная футболка, которую она называла майкой, несмотря на то, что он много раз просил ее не использовать это слово. Ее коричневый бомбер висел на столбике кровати.

– Нет, но я бы не жаловалась, если бы застала.

– Знаешь, это жутковато. Ты заявилась ко мне домой, пока я в душе? – Ему было ненавистно чувство, насколько ему понравилось, что она ведет себя, как дома. Особенно потому что технически она совершила взлом.

– А это так?

– Давай поменяемся ролями. Ты в душе…

Она начала снимать футболку.

– Не по-настоящему, – быстро добавил он.

– Хорошо. Продолжай. – Она опустила руки.

– Ты принимаешь душ у себя дома, выходишь оттуда, а я в твоей гостиной. Как бы ты себя чувствовала? – спросил Ян.

– Не знаю, – ответила Искра. – А что вообще ты делаешь в моей гостиной?

– Неважно.

– Важно. Если ты был в моей гостиной, чтобы ограбить, я бы испугалась. Если бы ты был в моей гостиной, чтобы удивить меня капкейками «красный бархат», я была бы счастлива. Если бы ты был в моей гостиной, потому что убегал от ниндзя, то я бы очень удивилась, потому что не уверена, что ниндзя вообще существуют, а если и существуют, то очень сильно сомневаюсь, что ты мог оказаться замешан в чем-то, ради чего ниндзя хотели бы тебя убить. Но я бы не злилась. Я была бы впечатлена, что ты сбежал от них. А потом я бы к ним присоединилась, потому что всегда хотела быть ниндзя, – сказала Искра.

– Искра.

– Да?

– Почему ты у меня дома?

– У меня для тебя подарок.

Если бы она сказала, что пришла с приказом убить его, потому что сама ниндзя, он был бы меньше удивлен, чем сейчас, когда Искра Реддинг, женщина, которая, как он был уверен, ненавидит его, сказала, что у нее для него подарок.

– Надеюсь, это не бомба?

– Нет, но я могла бы ее сделать, если бы хотела. Хотя раньше такими вещами не занималась. Это ложь. Я их делала. Много.

– Искра.

– Что?

– Ты очень странно себя ведешь.

– Как?

– Ты… прелестна, – сказал он. – И мила. Это сбивает меня с толку.

– Представь, каково мне.

Он вытащил простую черную рубашку из корзины с чистым бельем и надел ее. Этот разговор нельзя вести одетым лишь наполовину. Ему нужно быть одетым полностью и неплохо бы еще и пуленепробиваемый жилет надеть.

– Что ты здесь делаешь, Вероника? – повторил мужчина, надеясь, что, если назовет ее настоящее имя, он поговорит с ней по-настоящему.

– Ты хотел быть друзьями, и я отказалась. Я передумала. У меня есть друзья, которые приходят ко мне и чувствуют себя как дома. Я думала, что близкие друзья так поступают. Прости. Я не хотела тебя напугать. На улице минус шесть, и ты не открывал дверь, когда я стучалась, хотя знала, что ты дома, потому что видела твою машину через окно в гараже. Поэтому я решила войти, чтобы не замерзнуть до смерти в своем грузовике. Я услышала, что ты в душе, поэтому осталась ждать снаружи спиной к душу в случае, если ты выйдешь нагишом, как это обычно делаю я.

– Хорошо, – произнес он. – Это очень продуманно. У меня тоже есть друзья, которые поступили бы так же. Итак... мы теперь друзья?

– Может быть. Я не знаю. Может, и нет, но я хотела кое-что подарить тебе в качестве извинений за мое плохое поведение последние несколько месяцев. Ну, знаешь, эти яйца на тачку и все такое. Поэтому, вот. – Она подняла коробку, которую поставила на пол у кожаного кресла, и сунула ее ему в руки. Потом она взяла куртку и собралась уходить.

– Подожди. Куда ты?

– Я отдала подарок, – объяснила она.

– Не хочешь остаться и посмотреть, как я его открою?

– А ты этого хочешь? – поинтересовалась она.

– Я… думаю, да? И, потом, если это бомба, то пусть и тебя заденет.

– Хорошая идея. Но это не бомба.

– Что это?

– Открой, – приказала она.

– Хорошо. Я открываю. – Он сел на стул и сорвал коричневую бумагу с коробки и открыл крышку. Внутри лежало что-то, завернутое в белую упаковочную бумагу. Слишком большое для сюрикена. Слишком маленькое для бомбы. Если только это не была очень маленькая бомба.

Осторожно он стянул обертку.

– Это подсвечник, – сказал он, вынимая его из коробки.

– Это Хануккия, – пояснила девушка.

– Что?

– Это как менора, подсвечник. Ты зажигаешь свечи, чтобы отпраздновать Ханнуку. Поэтому... Счастливой Ханнуки.

– О том, что я еврей, я узнал только вчера.

– А сегодня первый день Ханукки. Я ее сделала. Видишь, подсвечники из плюща?

Она показала на восемь подсвечников, которые были похожи на самые обычные подсвечники, но, если приглядеться, были обвитыми плющом.

– Ты это сделала?

– Вчера вечером и сегодня, – призналась она. – Мне больше нечем было заняться. Подожди. Это неправда. У меня было много дел, но я на все забила, потому что мне было важно подарить тебе подарок, который будет иметь смысл и займет мое время. И он занял много моего времени. Не супер много, потому что я хороша в этом, но много. Надеюсь, тебе нравится. Я считаю, он красивый.

– Она... вау. Он прекрасен.

– Я сделала ее из плюща в честь твоей мамы. Я подумала, у тебя должно быть что-то, что бы вас соединило. Моя мама и я очень близки. Ужасно, что ты никогда не знал свою.

Ян сделал глубокий вздох и воспользовался менорой, чтобы избежать взгляда Искры. Она была настоящим произведением искусства, эта менора. Он ничего о них не знал, ни как ими пользоваться, ни что они означают, но мужчина понимал, что она особенная, и был благодарен, что она у него есть.

– Спасибо, – поблагодарил он, подняв, наконец, на Искру взгляд.

– На дне коробки свечи. Миссис Шайнберг сказала, что ты можешь использовать их только для меноры. Это часть ритуала. Если хочешь поговорить с ней по поводу иудаизма, она сказала, можешь позвонить ей или прийти. Она очень милая.

– Кто такая миссис Шайнберг?

– Она моя восьмидесяти восьмилетняя соседка снизу. Она еврейка. И она мой лучший друг.

– Твоему лучшему другу восемьдесят восемь?

Она кивнула.

– У тебя все ненормально, да? – спросил он.

– Нормально – это скучно. И миссис Шайнберг просто супер. Она была сварщицей во время войны. И она даже фотографировалась для пинап-календаря, который отправляли войскам, можешь поверить? Я видела фото. Такие ножки, что Бетти Грейбл отдыхает.