их чистоты - высокой, изначальной...

Но я люблю, и сразу их двоих.

Как юность нам с небрежной простотою

Дарует единенье душ и тел,

так зрелость уязвима красотою

и чувствует сближению предел.

Ни слова лишнего, ни жеста, ни касанья,

а лишь случайный, робкий взгляд стремглав,

но исподволь глубокое вниманье

к великой сути их простых забав.

Что блага все, что вера и что слава?

Когда б на них двоих я променять все смог...

Двоих люблю - но разве это слабость?

И Зевс вот так страдал - а он был Бог.

И стал я им служить, и жизнь я строю,

Как их капризы мне велят порой.

Назвал я Музыку - любимою сестрою,

Поэзию - любимейшей сестрой.

Как клином журавли летят - взгляни,

Уже тогда их тучи провожали.

В тот дальний трудный путь, когда они

От прежней жизни к новой отлетали.

Они летят со скоростью одной

И журавли и тучи, в те же дали.

Журавль и туча делят меж собой

Просторы неба, рядом пролетая.

И продолжают свой полет двойной

Друг друга ни на миг не покидая.

И только ветер чувствуют сквозной

И лишь парят и тают эти стаи.

Так пусть несет их ветер в никуда

Соседствующих в дальнем поднебесье.

Им никакая не грозит беда,

Пока две стаи остаются вместе.

Они уберегутся без труда

От ливней ледяных и от кручины.

Летят они сквозь дни, как сквозь года, -

Неразлучимы и неразличимы.

Куда и от кого от всех на свете,

Давно ли так летят две стаи эти?

Недавно. А расстанутся так скоро,

Пусть ветер будет им в пути опорой.

В этой книге только лица, только музыка и свет --

Девятнадцатой страницы в этой старой книге нет.

Ты листаешь и листаешь, ищешь наши времена,

Натыкаешься местами на чужие имена.

Теперь это ясно -- мы жили прекрасно,

Не чувствуя времени бег,

Не зная покуда, что в этом и чудо,

Которого хватит на век. 

Узнаешь чужие лица, забываешь край родной,

Помнишь, там мы как-то жили жизнью, кажется, одной.

Ели хлеб и пили воду, говорили до утра,

В сумасшедшую погоду уходили со двора.

Ты листаешь бесконечно эту книгу прошлых дней,

Пробегая быстротечно жизни прожитых людей.

На исчезнувшей странице, девятнадцатой, мой бог,

Наша вечная столица под названием любовь.

Над мачтами клин журавлиный

влетает в медовый восход,

а прямо по курсу - дельфины, дельфины,

веселая стая плывет.

        Так дали зеленой долины

        мелькают на кадмии гор,

        над грузной волною

        взлетают дельфины,

        чертя траекторий узор.

        Дельфины, дельфины,

        дельфины, дельфины,

        чертя траекторий узор.

Как звезды, леса и равнины

чужды суеты и молвы,

вы дети Вселенной, дельфины, дельфины,

и меньшие братья мои.

        Не раз подрывались на минах

        плывя впереди корабля,

        дельфины, дельфины,

        дельфины, дельфины,

        не знавшие слово "земля".

В сомненьях и вере едины,

невидимы в стае своей,

мы тоже дельфины, дельфины, дельфины

огромных своих кораблей.

        В пути попадаются льдины

        и отмелей гиблых поля.

        Но все же дельфины,

        дельфины, дельфины

        плывут впереди корабля.

        Дельфины, дельфины

        Дельфины, дельфины

        плывут впереди корабля.

Пейзажи, ландшафты и виды в придачу,

поля и леса - благодать! -

Согретые солнцем курорты и дачи -

полжизни за это отдать.

И восходы - загляденье! -

и закаты я люблю,

но природа стоит денег:

каждый листик по рублю.

Запах сена, дух озона,

на веранде летний день

стоит денежного звона.

Деньги, деньги, деньги, деньги.

На березе все сережки,

корабли в морской дали

это "трешки", это "трешки"

и рубли, рубли, рубли.

Мы честно справляем наш долг, нашу службу,

но часто работа нам - казнь.

и нету прекраснее долга, чем дружба:

взаимная это приязнь.

Удовольствие простое

бретешь не без труда:

друг - он тоже денег стоит,

и не малых иногда.

За столом ночные бденья,

благомыслие земли,

потребленье, потребленье.

Все рубли, рубли, рубли.

Возвышенье, продвиженье,

если что-то есть в кармане, -

это дружбы продолженье.

Money, money,money, money.

Идеи и вещи на всем белом свете,

и грешная плоть, и святая душа

подвластны монете, монете, монете,

ни шагу не ступишь нигде без гроша.

И расчеты нас тревожат,

кто купил, а кто продал,

подешевле, подороже.

Люди гибнут за металл.

И за фирменную тряпку,

и за джинсы и дубленку

продаем родного папку,

дедку с бабкой и сестренку.

Голос страшный, голос вещий

нас зовет в свои владенья.

Вещи, вещи, вещи, вещи...

Деньги, деньги, деньги, деньги.

А по улочке ветер шатался,

А по улочке девочка шла.

Та, которую я дожидался.

Та, которая рядом жила.

Ясноглазый, худой и вихрастый,

Ничьему не подвластный суду

Для нее хризантемы и астры

Добывал я в соседнем саду.

Я с ней рядом гулял по аллее,

И дистанцию я соблюдал.

Лишь предательски щеки алели,

Будто кто-то пощечину дал.

Заикаясь от страха, смущенно,

Вдохновенно я так говорил

О четвертом законе Ньютона,

И о том, кто такой гамадрил.

Сердце SOS выбивало морзянкой,

Я до дома ее провожал,

Называл я ее марсианкой,

И ладонь на прощание жал.

Говорил я нескладно и жарко,

Что всю жизнь ее буду любить.

Был смешной я. А все-таки жалко,

Что таким мне уж больше не быть.

Мне часто гадали, гадали мне часто

Удачу, богатство и даже невесту,

А мне бы чуть-чуть беззаботного счастья

И детства, и детства, и детства в наследство.

Мне ни к чему и богатство и слава,

Ни так уж и очень нужна мне невеста,

Мне только вдохнуть бы,

Пусть маленький самый

Березовый ветер, простой словно детство.