– Вы, должно быть, Войчек, – произнесла Вероника, протягивая руку.

На мгновение он заколебался.

– Не ожидал, что вы черная. Она лишь слегка сощурилась.

– Да, некоторые люди этого не ожидают. Знакомьтесь, мой помощник Джон.

«Типичная восточно-европейская бестактность», – подумал я, а затем кивнул и пожал ему руку. Войчек не был расистом. Просто люди, приезжающие в эту страну, не знают, чего не следует говорить. Они не понимают контекста. На одном сталелитейном заводе в Чикаго русский ученый как-то спросил меня, довольно громко, как я отличаю мексиканских рабочих от пуэрториканцев. Ему действительно было любопытно.

– Их не различают, – ответил я ему. – Никогда.

Хозяйка провела нас по темному ковру, мимо рядов растущего в горшках бамбука, и усадила за стол. Официантка принесла напитки. Войчек снял очки и потер переносицу. Темные стекла, как я заметил, были корректирующими линзами. За последние десять лет хирургия в штатах стала настолько дешевой и доступной, что сейчас очки носили только иностранцы и любители старины. Войчек сделал большой глоток своего коктейля и перешел прямо к делу.

—  Давайте условимся о цене. Вероника покачала головой.

—  Сначала мы должны узнать, как это изготовить.

– За эту информацию вы и будете платить, – у него был сильный акцент, и он разговаривал достаточно медленно для того, чтобы его поняли. Он раскрыл кулак и показал нам маленькую серую флешку, которая стоит тридцать долларов в «Бест Бай» note 9 . Его пальцы снова сжались в кулак. – Эти данные здесь. Вы сможете их понять.

—  А вы? – спросила Вероника. Он улыбнулся:

—  Я понимаю достаточно, для того чтобы знать, чего это стоит.

—  Откуда это?

– Изначально из Донецка. Затем лаборатория в Кишиневе. Сейчас разработкой владеет компания, которая предпочитает скрывать свое название. Работа совершенно секретная. Всего несколько людей в компании знают об этом прорыве. У меня есть все файлы. Теперь давайте обсудим цену.

Вероника молчала. Она знала, что лучше не делать предложение первой.

—  Сто тринадцать тысяч, – объявил Войчек.

—  Довольно точная цифра, – усмехнулась Вероника.

—  Да, это ровно в два раза больше, чем я получу, сделав предложение первому встречному.

Вероника моргнула.

—  Значит, вы возьмете половину?

—  Вы предлагаете пятьдесят шесть с половиной тысяч? Мой ответ: нет. Но тут я почешу подбородок и, чувствуя себя щедрым, скажу, что мы можем разделить разницу. Мы же ведем переговоры, не так ли? Затем один из нас проведет расчеты, и мы придем к восьмидесяти пяти тысячам. Эта цифра для вас достаточно круглая?

—  Пятьдесят шесть тысяч мне нравились больше.

—  Восемьдесят пять минимум.

—  Это слишком много.

—  Вы что, хотите меня разорить? Вы уже отговорили меня от ста тринадцати тысяч…

—  Мы не сможем заплатить… Войчек поднял руку.

—  Восемьдесят пять в течение трех дней.

—  Не знаю, сможем ли мы достать эту сумму за три дня.

—  Если не сможете, я исчезну. Все просто. Вероника посмотрела на меня. Впервые за всю встречу я подал голос:

– Откуда нам знать, что мы покупаем? Вы хотите, чтобы мы заплатили восемьдесят пять штук за какую-то флешку?

Войчек посмотрел на меня и нахмурился.

—  Нет, конечно же, – он раскрыл второй кулак. – Еще и за это, – он уронил что-то на стол. Что-то, похожее на маленькую красную проволочку.

—  Люди погибли из-за этой вещицы, – он указал на проволоку. – Можете взять себе.

Я посмотрел внимательнее. Это была не одна проволока, а два отдельных куска. Два проводника, покрытых резиновой изоляцией, вроде тех, что можно найти под выключателем. Войчек заметил наше с Вероникой замешательство.

– Изоляция нужна для защиты и для того, чтобы сделать ее видимой, – пояснил он.

– Зачем ей защита?

—  Не ей. Вам. Изоляция защищает вас. Вероника встала и посмотрела на меня.

—  Пойдем. Он просто тратит наше время впустую.

– Нет, подождите, – сказал Войчек. – Смотрите, – он взял одну из проволочек и аккуратно поднял ее за конец. Другая проволочка тоже поднялась, оторвалась от поверхности стола, словно это был трюк фокусника.

Тогда я понял, что ошибался. Все же перед нами была одна проволока, а не две.

– В середине не хватает десяти сантиметров покрытия, – объяснил Войчек, – вы должны видеть, что находится под ним.

Но в слабом свете видеть было нечего. Я наклонился поближе. Совсем ничего. В том месте, где покрытие было удалено, проволока оставалась невидимой.

– Что это? – спросил я.

– Одна из форм углерода, из структурного семейства фуллеренов. Забирайте, – предложил он. – Проводите тесты, подтверждайте. Но помните, что без этого проволока – всего лишь игрушка, – он достал флешку. – Здесь рассказывается, как производятся углеродные нанотрубки. Как из них можно делать листы, какая лаборатория ведет исследования и прочее.

Я уставился на собеседника:

—  Самая длинная углеродная нанотрубка, которую когда-либо удавалось сделать, была длиной всего в сантиметр.

—  Вплоть до нынешнего момента, – ответил Войчек. – Теперь их длина может достигать многих миль… Возвращайтесь через три дня. Вы даете мне восемьдесят пять тысяч, я даю вам информацию о том, где была сделана эта графеновая веревка.

Вероника взяла проволоку.

– Хорошо, – сказала она. – Три дня.

Мой отец был рабочим сталелитейной компании, как и его отец.

А мой прадед поселился здесь еще до того, как появились заводы. Он был строителем. Он жил в этих местах в те далекие времена, когда побережье озера Мичиган было нетронутой полосой песка – от Иллинойса до города Сент-Джозеф. В начале века он построил кладбище – большой каменный мавзолей, в котором хоронили первых поселенцев. Сейчас это место посещают туристы. Оно включено в список исторических достопримечательностей, и я вожу туда дочек своей сестры каждое лето.

Есть даже улица, названная в честь моего прадеда. Не потому, что он был важной персоной, нет. Просто он был единственным человеком, который там жил – до городов, до королевств огня и ржавчины. Эта дорога вела к его дому, и ее назвали его именем. Сейчас улицу наводняют двухэтажные автобусы.

Я пытаюсь представить, как в те времена выглядела эта часть Индианы. Леса, болота. Наверное, здесь было красиво.

Иногда я выхожу ночью на мол и наблюдаю, как в темноте раскачиваются корабли. Со стороны воды завод похож на город. Большой, расползающийся город. Видно сияние тысячи огоньков, слышен перестук вагонных колес и грохот тяжелых машин. А затем из домны выплескивается жар, фальшивый рассвет, сияющий оранжевым и красным. Языки пламени, отраженные в волнах озера Мичиган, подобны дыханию дракона. Они распугивают тьму, словно адское пламя.

Возвращаясь в Индиану, мы молчали. Дождь прекратился. Приоткрытые окна машины позволяли ветру проникать внутрь. Мы были поглощены своими мыслями.

Нить – так мы ее называли – лежала свернутой в ее сумочке.

—  Думаешь, она настоящая? – спросила Вероника.

—  Завтра узнаем.

—  Ты можешь провести тесты в своей лаборатории?

—  Да, – ответил я.

—  Думаешь, он действительно тот, за кого себя выдает?

—  Нет, он даже не пытается.

—  Он назвал сс графсновой веревкой, а это не совсем правильно.

—  Правда?

– Пучки трубок по своей природе действительно должны собираться в веревки, удерживаемые вместе силами Ван-дер-Ваальса. Эту ошибку мог допустить только тот, кто знаком с теорией.

– Значит, он знаком с теорией лучше, чем пытается показать?

– Возможно, но мы никак не сможем это выяснить, – заключила она.

Весь следующий день я ждал, пока коллеги разойдутся по домам, а затем достал нить из портфеля и положил ее на лабораторный стол. Я запер дверь в лабораторию и включил разрывную машину. Замерцал флуоресцентный свет. Нить была очень маленькой. Она лежала на столе и, казалось, ничего собой не представляла. Кусочек изолированной проволоки из ящика для инструментов рядового электрика. Но она тем не менее была точкой опоры, способной перевернуть мир. Если только она действительно была тем, чем должна была быть. И если это действительно так, мир уже изменился. Просто мы узнавали об этом только сейчас.