Тогда Бурый спрятался наконец в туалете, а дура за руку вывела из конурки Лизу.

— Ты, главное, молчи! — приказала она. — Молчи, пока он не покажется. А потом только говори ему эти свои два слова. Поняла?

Лиза кивнула.

— Теперь нужно зажечь сорок свечек и поставить их на полу.

Молчи, говорю! Я сама не знаю, куда их ставить, и в конспектах ни хрена нет! Куда поставишь — туда и ладно! Лучше вдоль стенки, а то мы их собьем.

Почти на четвереньках Маша вывела мелом на полу круг диаметром около полутора метров и даже не слишком кривой. Потом, поразмыслив, нарисовала еще один, вокруг первого, диаметром метра в два. Я только вздохнул — в юные годы побывал я в гостях у старика, который вызывал тени, и навеки запомнил, что круг чертят не мелом, а ножом по земле. Но ведь дуре непременно нужно проводить вызов в салоне — тут у нее амулеты, талисманы и прочая дешевая ахинея, в мои юные годы такое приобретали горничные из небогатых домов у бродячих торговцев.

— Так надежнее будет, — не слишком уверенно сказала дура. —

Иди сюда, становись. Вот тебе шпаргалка. Лучше бы, конечно, наизусть, но, может, и по бумажке сойдет.

Она взяла черную ткань, которую притащил дурак, и стала драпировать портрет на столе.

Лиза тем временем утыкала свечками пол справа и слева от стола, взяла зажигалку — и вспыхнул первый желтый огонек. Когда их стало с десяток, дура выключила электрический свет и продолжила наставления:

— Если полезут злые духи — главное, воду с хлебом на пол скинуть и бежать. Так, что еще? Возьми кладбищенской земли в обе руки…

Молчи! Сама вижу. Значит, так. Кладбищенскую землю будешь держать в одной руке, шпаргалку — в другой. Молчи! Землю — в левой…

нет, в правой. Тогда бумажку — в левой. Погоди, я одну свечку повыше поставлю, а то ты ни фига не разберешь.

Дура прилепила свечку к краю стола, установила Лизу посреди круга, дала ей землю, сама встала рядом со свечой в руке и пятаками в горсти.

— Ну, давай, что ли… — прошептала она и быстро перекрестилась.

Я приготовился.

— Вызываю и выкликаю из могилы земной, из доски гробовой! —

звучно заговорила Лиза. — От пелен савана, от гвоздей с крышки гроба, от цветов, что в гробу, от венка, что на лбу, от монет откупных, от червей земляных…

В дверях туалета появилась голова Бурого. Очень хорошо, подумал я, ему тоже полезно будет посмотреть.

— От веревок с рук, от веревок с ног, от иконки на груди, от последнего пути, от посмертной свечи… — старательно читала Лиза. —

С глаз пятаки упадут! Холодные ноги придут по моему выкрику, по моему вызовуДура бросила пятаки об стену. Как раз туда, где я притаился. Попадание пятаков я ощутил — все-таки исковерканный обряд придавал предметам некоторую силу. Я невольно встряхнулся. Пятаки, прилипшие было, посыпались.

— Ой, мама дорогая… — прошептала дура. Она уловила момент подвисания монеток. Но Лиза ничего не поняла.

— К кругу зову-призываю, с кладбища приглашаю! Иди ко мне, раб Александр! Гроб без окон, гроб без дверей, среди людей и не среди людей.

— Ой, Лизка, перестань, прекрати, я боюсь! — вскрикнула дура.

Но Лиза уже вошла в то состояние, когда море по колено.

— Сюда, сюда, я жду тебя! — потребовала она. — Слово и делоАминьТеперь нельзя было терять время. Я окружил себя белым свечением и выступил из стены. На мне был настоящий саван, я позаимствовал его из гроба невесты, которая умерла девственницей. Кладбище находилось как раз у городской стены, когда на месте моего дома ставили новый, прихватили порядочный кусок кладбищенской земли.

Вот теперь все это и пригодилось.

Я знал, что белое сияние съедает всякие мелкие подробности, в том числе черты лица. Так что разоблачения я не боялся. Но моей задачей было перепугать обеих дур, чтобы впредь им неповадно было затевать безобразия в моем подвале, и я, точно направляя голос, завыл:

— У-у! Гу-у! Гу-уПодвал наполнился страшным гулким воем. Для полноты картины я принялся еще размахивать руками.

Дура моя в ужасе спряталась за Лизу. Бурый высунулся из туалета и тут же спрятался обратно. Но дверь не прикрыл полностью. Я знал, что он подглядывает в щелочку, и порадовался — впредь дурак не будет связываться с потусторонними силами и дуре своей не позволит.

— Господи, господи, иже еси на небеси… — забормотала дура. —

Ой, не могу, забыла…

— Гу-у! Вау-у-у! Кыш, кыш! — изощрялся я.

Тут Лиза опомнилась.

— Сашка! Сашенька! — закричала она. — Сашка, милый, только одно слово! Ты куда деньги спрятал?Я окаменел. Разумеется, первым делом я подумал о своем сундучке. Какие еще в мире могут быть деньги?! А она продолжала бесстрашно вопить:

— Сашенька, только одно! Где кейс? В Москве у Кравчука, да? На даче? В Питере? Сашенька, только одно слово! Деньги где? Кому ты кейс отдал? Маме? Сашенька, только это, ничего больше! Я тебе памятник поставлю, большой, мраморный, как у Григоряна! Только скажи — где кейс с деньгами! Ты только кивни, Сашенька! В Москве, да? Нет? Саша, я без этих денег пропаду! Саша, мы же тебя не где-нибудь — на Южном кладбище похоронили, у тебя справа — Петраковы, и Толян, и Дениска! У тебя памятник будет выше Денискиного, я уже белый мрамор присмотрела, мне скульптора нашли! Ты только скажи — где кейс?— Ой, мама дорогая… — повторяла обалдевшая дура. — Ой, мама дорогая…

Я никак не мог понять, какое отношение имеет Саша к моим талерам.

— Саша, я тебя умоляю — где деньги? — взывала Лиза. — Тебе же больше не нужно, а мне…

— Как это — не нужно?! — возмутился я.

Голос мой наполнил весь подвал, он был воистину громовым.

Лиза и дура, обнявшись, опустились на корточки. Но дура опомнилась первой.

— Бежим, бежим скорее! — крикнула она. — Пока он будет ключи собирать!..

Лиза съежилась, не в состоянии пошевелиться, поэтому она сама смахнула на пол стакан и хлеб, а потом ползком попыталась выбраться из круга.

Тут Бурый высунул голову из туалета.

— Стой, дура! — приказал он.

Главное было сделано — я их перепугал, обряд сорвался. Можно было гасить сияние. И в свете свечек собрать отражения ключей.

Ключи, ключики мои! Чем больше — тем лучше! Какой-нибудь да откроетПерестав видеть меня, женщины немного успокоились. Но дурато поняла, что баловаться с потусторонними силами ей не надо, а вот Лиза, уняв испуг, сразу пожелала продолжения:

— Маша, Машенька, давай еще раз— Ты с ума сошла? Да я чуть штаны не намочила!..

— Машенька, миленькая, это очень важно! Ты просто не представляешь, как важно! — и эта чертова блондинка стала вдруг ласкаться к моей дуре, как кошка.

— Еще раз?! Чтобы я совсем с ума сошла?Дура даже головой затрясла — крепко я ее перепугал.

Тогда Лиза отстранилась от нее и заговорила очень спокойно:

— Маша, это большие деньги. Очень большие деньги. Если ты заставишь его говорить — ты не пожалеешь.

— Да как я его заставлю?..

— Сумела вызвать — сумеешь и заставить. Ты, главное, не волнуйся, соберись с духом, и начнем сначала. У тебя все получится! А когда он скажет, где кейс, когда мы найдем кейс, — ты получишь десять тысяч.

Я люблю цифры. Я точно помню, сколько талеров в моем сундучке, помню также, как эта цифра из года в год менялась. Это самые сладкие мои воспоминания. И слова «десять тысяч» мне понравились. Хотя это были тревожные слова — что-то в них таилось нехорошее. Я подобрался поближе, чтобы не упустить ни слова.

— Чего десять тысяч? — спросила моя дура.

— Да не рублей же! Знаешь, я до последней секунды не очень верила, что у тебя получится, ты уж извини. Поэтому только пятьсот дала. Но теперь я вижу, что ты умеешь. Десять тысяч — соглашайся— Отстань. Какие десять тысяч? Что, мне в дурдоме от них намного легче будет?Дура наконец-то догадалась зажечь свет. Следующим решительным поступком было открывание холодильника. Она достала початую бутылку минеральной воды и всю ее выпила.

Лиза следила за ней со спокойствием змеи. Мне сделалось не по себе от этого светлого неподвижного взгляда. А меж тем при иных обстоятельствах белокурая чертовка вызвала бы у меня некоторое уважение. Она шла на все, чтобы заполучить деньги. Она была готова испробовать самые безумные способы. Пока это не касалось моего сундучка — я не возражал…