Поиск
1969
СУД
Понимая свое значенье,
Но тщеславием не греша,
В предварительном заключенье
Умирает во мне душа.
Умирает, и нет ей дела
До кощунственного ума.
Но когда ж разверзнется тело —
Государственная тюрьма?
Производится ли дознанье,
Не дают ли ей передач, —
Помогает ей жить сознанье,
Что по ней есть печаль и плач,
Что прекрасен многоголосый
Мир зеленый и голубой…
Но идут ночные допросы,
Продолжается мордобой,
И пора из тюрьмы телесной
Ей на волю выйти в гробу.
Что решит Судия небесный?
Как устроит ее судьбу?
Дальше ада, но ближе рая
Возвышается перевал.
Кто же к мертвой душе воззвал?
"Это Я по тебе, родная,
Горько плакал и тосковал".
1969
В НАЧАЛЕ ПОРЫ
Если верить молве, —
Мы в начале поры безотрадной.
Снег на южной траве,
На засохшей лозе виноградной,
На моей голове.
Днем тепло и светло,
Небеса поразительно сини,
Но сверлит как сверло
Мысль о долгой и скудной пустыне,
На душе тяжело.
И черны вечера,
И утра наливаются мутью.
Плоть моя — кожура.
Но чего же я жду всею сутью,
Всею болью ядра?
1969
ПОДОБИЕ
И снова день, самовлюбленный спорщик,
Вскипает в суете сует,
И снова тень, как некий заговорщик,
Тревожно прячет зыбкий след,
Вновь над прудом склонился клен-картежник,
В воде двоится лист-валет…
Да постыдись ты наконец, художник,
С предметом сравнивать предмет!
Тому, кто помышляет о посеве,
В подобье надобности нет,
Как матери, носящей семя в чреве,
Не нужен первенца портрет.
1970
"Листья бука, побитые градом…"
* * *
Листья бука, побитые градом,
На меня не смотрите с укором,
Листья бука, побитые градом, —
Есть судьба и пожестче.
Я б хотел умереть с вами рядом,
Умереть вон за тем косогором,
Я б хотел умереть с вами рядом
В той кизиловой роще.
1970
МОНАСТЫРСКИЕ СТЕНЫ
Висит ледяная глыба,
Обвалом грозит зима
Владимирского пошиба
И суздальского письма.
Что думает заключенный,
Какой он чувствует век
В тюрьме, где творят иконы
Рублев или пришлый грек?
Вздыхает князек опальный,
Состарен стражей двойной
За насыпью привокзальной,
За грязной, длинной стеной.
Фельдмаршал третьего рейха
Сидит на скудном пайке,
И чудной кисти еврейка
Глядит на него в тоске.
А более горький пленник,
На тех же ранен фронтах,
Ее больной соплеменник,
Ее живой современник,
Всей болью пишет впотьмах.
1970
ВОСКРЕСНОЕ УТРО В ЛЕСУ
Где, кузнечики, прятались вы до утра?
В той соломенной, что ли, сторожке?
И не вы ли, серебряных дел мастера,
Изготовили травам сережки?
Всюду птичьих базаров ганзейский союз,
Цехи тварей лесных и растений,
И, кустарь средь кустарников, я не боюсь
Ни чужой и ни собственной тени.
Предвечерние звоны незримо зовут,
Стали птицы и листья душевней.
Все мне кажется: входит ремесленный люд
Под веселые своды харчевни.
Все мне кажется: вьются былинки у губ
То с присловьем, то с шуткою хлесткой,
И толкует о тайном сообществе дуб
С молодой белошвейкой-березкой.
1970
"Я покину лес кудрявый…"
* * *
Я покину лес кудрявый,
Свет его полян,
Превращусь, как эти травы,
В розовый туман.
Огорчат меня удачи,
Рассмешат меня ошибки,
И в другой уклад
Унесу с собой горячий,
То бестрепетный, то зыбкий,
Твой прощальный взгляд.
1970
ПОДРАЖАНИЕ КАБИРУ
Я попал уловителю в сеть,
Но ячейки порвал я плечом.
Я хочу ничего не хотеть,
Я хочу не просить ни о чем.
Ты один, Ты один у того,
У кого никого, никого,
Но всего, но всего господин
У кого Ты один. Ты один.
1970
ЛИРА
От незрячего Омира
Перешла ко мне моя
Переимчивая лира —
Двуединая змея.
Никого не искушая
И не жаля никого,
Вспоминает, воскрешая,
Наше светлое родство.
И когда степняк иль горец
Жгли судьбу в чужом краю,
Робко трогал стихотворец
Лиру — добрую змею.
И она повествовала
Не про горе и беду,
А про то, как жизнь вставала,
Как готовили еду,
Как пастух огонь похитил,
Возмутив святой чертог,
Наши песни предвосхитил,
Нашей болью изнемог,
Чтобы не было поступка
Не для блага бытия,
Чтоб мудра был голубка,
Чтоб добра была змея.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: