ОН, Я И ТЫ
Уже ему казалось: он всесилен.
Из словарей заветных доставал
Слова и твердой кистью рисовал,
Взяв краски из сверкающих красилен.
Уже торжествовал он, видя: раб
Есть раб и здравый разум возвеличен.
А Ты? А Ты сначала так был слаб,
Так неразумен и косноязычен.
Вдруг вспыхнул Ты, как в детстве летний дождь,
Слезою соловьиною скатился
И медленно мне дал такую мощь,
Что я в Твое подобье превратился.
"Огонь связующий и жаркий…"
* * *
Огонь связующий и жаркий,
Молнии двужалый меч,
Скинию потрясший гром —
Превращаются в помарки,
В тускло тлеющую речь
Под беспомощным пером.
В телефоне спрятан сыщик,
И подслушивает он:
Может вслух я согрешу.
Я же только переписчик
Завещавшего закон:
Он слагает, я пишу.
"Тот, кто ветру назначил вес…"
* * *
Тот, кто ветру назначил вес,
Меру определил воде,
Молнии указал тропу
И дождю начертал устав,
С тихой радостью мне сказал:
— Никогда тебя не убьют.
Разве можно разрушить прах
Или нищего разорить?
МИМО РЫНКА
Мимо рынка, мимо гладиолусов
И картофеля, где очередь шумна,
Мимо самосвалов и автобусов,
Тротуаром, загрязненным дочерна,
Мимо вельзевуловых приспешников,
Окружающих меня со всех сторон,
Мимо ненавистников-кромешников,
Оскорбляющих сограждан в телефон, —
Поднимусь к высокому подножию
И, опять познав блаженное родство,
Подойду я к жертвеннику Божию,
К солнцу воли и веселья моего.
"Ночь наступит не скоро…"
* * *
Ночь наступит не скоро.
Солнце все еще льется
На траву у забора
И ведро у колодца.
А в душе так пустынно,
Так ей чужды и дики
Острый запах жасмина,
Теплый запах клубники.
Но как только взметнется
Без печали и боли,
Ей светло улыбнется
Судия на престоле.
Скажет: "Знаю, в неволе
Ты, душа, настрадалась
И заглохла без боли,
Без печали осталась".
УЛИЦА В КАЛЬКУТТЕ
Обняла обезьянка маму,
Чтобы та ей дала орех.
Обняла обезьянка маму,
А дитя обманывать грех.
Убегает тропинка в яму,
Где влажна и грязна земля,
Убегает тропинка в яму,
Как испуганная змея.
Наших родичей куцехвостых
Забавляет автомобиль.
По понятиям куцехвостых
Этот мир не мираж, а быль.
Как вода стоячая — воздух.
И мы тонем в этой воде.
Как вода стоячая — воздух,
Мы не здесь, мы не там, мы нигде.
РАЗМЫШЛЕНИЯ АВРААМА У ЖЕРТВЕННИКА
Что испытывала мать,
Стоя у порога,
Прежде, чем домой позвать
Праотца иль Бога?
2
Как звались былых времен
Дети или внуки?
Тех ласкательных имен
Кто запомнил звуки?
3
И когда пред Всеблагим
Он главой поникнул, —
Милым именем каким
Отрока окликнул?
4
Наколол, связал дрова,
Нагрузил на сына.
Исаак молчал сперва.
Смолкла и долина.
5
А потом сказал отцу:
"Есть дрова, кресало,
Что ж не взяли мы овцу,
Чтобы жертвой стала?"
Был ответ: "Я чту, мой сын,
Господа приказы.
Для сожженья есть один
Агнец большеглазый".
7
Поднимались по холмам.
Силу зной удвоил.
Меж деревьев Авраам
Жертвенник устроил.
8
Он разжег дрова, помог
Отроку раздеться,
И глядел он, и не мог
Вдоволь наглядеться.
9
С загорелой наготой,
С обещаньем мощи,
Был он строен, — молодой
Кедр ливанской рощи.
10
Тонкостан, верблюдоок,
Брови на излете,
И чудесно зрел росток
Крепкой крайней плоти.
11
"Я обрезал эту плоть,
Я не ждал укора.
Сам нарушил мой Господь
Слово договора.
12
Сын единственный умрет.
Как же, сверхстолетний,
Я могу родить народ,
Что песка несметней?
13
Да нужны ли мне стада,
Роды и колена,
Без тебя, моя звезда,
Мальчик мой бесценный?
14
Нет, пред Богом грешен я
Разуменьем скудным:
Разве может Судия
Быть неправосудным?
15
Нет, не глина я, хотя
Сотворен из праха,
И теперь мое дитя
В огнь войдет без страха.
16
Заповедал Судия:
"Народишь ты племя,
И твое умножу Я,
Умножая, семя".
17
Смысл словес его глубок,
Рассуждая строго,
Бог есть мысль, и мысль есть Бог,
Я — подобье Бога.
18
Не равняй людей с песком,
Звездами не числи:
Мысли в образе людском,
Все мы — Божьи мысли.
19
Тлен — кресало и тесак,
Дерево сгорает.
Я есть мысль, мысль — Исаак,
Мысль не умирает".
20
Он взглянул — и обомлел:
Сын смотрел на пламя, —
Точно так же Бог смотрел,
Теми же глазами!
21
И с небес воззвал слуга,
Богу предстоящий,
И баран свои рога
Выдвинул из чащи.