Настоящая пограничная тропа шла гораздо выше, по гребню сопки. Но и тут чувство тревоги, которое бывает на пограничной тропе, заставляло Ломоносова прислушиваться и присматриваться к кустам, а в Мите будило незнакомую готовность предупредить чьё-то резкое движение, встать на пути непонятной ещё опасности. Даже Мышойкин, стирая с носа капли пота, шёл на редкость серьёзно.
Некоторое время ребята двигались прозрачным кленовым лесом, но потом вошли в густой зелёный тоннель. И может быть, от лёгкого ощущения тревоги Митя спросил Прыгу-нова:
- А вам часто приходится бывать в тревожной группе?
Прыгунов шёл впереди. Ему и самому нравился сегодня свой чёткий, как у Майорова, шаг, и как-то по-майоровски смотрелось вдаль. Он взглянул сверху на Митю и сказал:
- Приходится.-А пройдя ещё немного, добавил: - А вообще всегда. Раз пограничник, значит, в тревожной группе.- И объяснил: - У пограничника тревога в крови. Чуть что - «Застава - в ружьё!» - и вперёд!
Он пошёл шире, пружинистей, но тут же, что-то вспомнив, остановился и, придержав ребят, посмотрел вверх.
Ребята тоже подняли головы, да так и замерли.
Там, за шевелящейся листвой, высоко-высоко, так что кружилась голова, среди жаркой голубизны выступала белёсая острая скала. Над ней неподвижно парили птицы. И оттуда падал вниз бесконечный стремительный обрыв… Ребята измерили его взглядом, никто вслух ничего не спросил, но все посмотрели на пограничника: «Скала - та?» И он кивнул: «Та!»
Кивнул, а потом спокойно произнёс:
- Без тревоги здесь ни службы, ни подвига… И вообще, если ты человек, значит, тревожишься.
Он не сказал, за кого, но ребята и так поняли: за людей, за службу, за родину - за кого-нибудь да тревожишься.
Прыгунов снова пошёл широким, майоровским шагом. Ребята опять входили в пахучий, обволакивающий медовым духом лес и сосредоточенно притихли. Зина быстро, будто стесняясь своего вопроса, спросила:
- А что ещё нужно для подвига?
И Прыгунов, не останавливаясь, как о давно ясном, сказал:
- Продуманная решимость.
Зина только чуть наклонила вперёд голову. Видно, ответ её устраивал. И лицо её приняло ещё более решительное выражение.
А Мышойкин усмехнулся:
- Это, пока решишься, обдумывать долго надо.
- Поторопись! - сказал Алёша.-Нарушитель, он ведь тоже думает…
Дальше пошли спокойней, удивляясь тому, как на глазах меняются знакомые картины. И школа, и санаторий, и совхозное поле. А Прыгунов объяснял, что местность нужно изучать в движении. В движении - всё по-другому, всё быстрей. И если ты овладел движением, знаешь местность, ты - хозяин. И нарушитель уже не тот.
И тут Алёша, оглядывавший - в движении - сопки, за которыми жили его дядья, заметив на дороге какие-то фигуры, задал непонятно откуда вынырнувший, но, видимо, давний вопрос:
- А если человек вроде бы наш, а переходит все границы, так он как, нарушитель или нет?
Оглянувшись, удивлённый Прыгунов хотел было сказать «смотря какой нарушитель», но вдруг присел и сделал резкий знак рукой: «Стоп! Тихо!»
За деревьями послышался лай. Открылся просвет, и, подавшись вперёд, ребята увидели, как, прыгая по валунам, болтая длинными рукавами, бежит под гору высокий человек в мешковатом балахоне, а за ним, пытаясь сорваться с поводка, громадными прыжками гонится пограничный пёс Буран.
Рядом, воинственно подпрыгивая, тявкал маленький крепкий щенок Удар. Но вот убегавший вскинул руки, споткнулся. Буран навалился на него и стал изо всех сил трепать его халат. Маленький Удар тоже вцепился в рукав и тянул его изо всех щенячьих сил, несмотря на то, что рядом уже раздавалась команда вожатого: «К ноге! К ноге!»
Но вдруг все вместе - и нарушитель, и вожатый, и пёс, и маленький Удар - повернулись к кустам, и Буран угрожающе зарычал, потому что там, в кустах, кто-то крикнул:
- Смотрите, это же Майоров!
Кусты разом раздвинулись, из них выкатился Прыгунов, а за ним один за другим на поляну высыпал весь маленький пионерский отряд.
Майоров как-то удивлённо посмотрел на товарища: уговора-то не было. Но тот быстро скомандовал: «Отряд, становись!» - и, как только ребята выстроились в линейку, доложил, что пионерский отряд прибыл прямо на учение, потому что возник спорный вопрос по собачьей части, и тут без инструктора Артамонова ну никак не обойтись!
Майоров, подумав, согласно кивнул: «Ну что ж, раз вопрос к Артамонову, тогда другое дело».
Буран, широко зевнув, с интересом посмотрел на гостей - будто сам спрашивал: «Ну что там у вас ещё за собачьи вопросы?»
А румяный - кровь с молоком - Артамонов так и спросил - и за него, и за себя, и за крепыша Удара, который, радуясь чему-то, смотрел на Поросюшу:
- Так какой же у вас собачий вопрос?
- А может собака сама сообразить так, чтобы без человека справиться с нарушителем? - спросил Мышойкин и, проявив храбрость, протянул руку к Бурану, а Зина, ломая строй, вышла вперёд к щенку.
И вдруг, вскочив на дыбы, Буран рванулся вперёд и рыкнул всей огромной пастью.
- Ложись! - крикнул Майоров, и все от неожиданности - кто куда - ткнулись носами в землю.
- Вот видите - справляется! - сказал добродушный Артамонов, наматывая на ладонь запотелый поводок.
Ребята, поднимаясь, стали отряхивать руки. А сидевший уже рядом с Артамоновым Буран, высунув влажный язык и наклонив голову набок, весёлыми глазами спрашивал: «Хорошо справляемся?» Просто он не любил беспорядок. Особенно в строю.
Он-то, Буран, как-нибудь знал, что вся эта случайная встреча не так уж случайна. Что целых полчаса сержант Майоров уговаривал вожатого Артамонова показать ребятам собаку в работе, и, когда Артамонов собрался отказывать в третий раз, Майоров рассердился:
- Да ты, Артамонов, наверное, никогда не был пионером, а?
Только тогда вожатый вздохнул и принёс Майорову драный нарушительский балахон, которому сержант обрадовался, наверное, больше, чем Буран, если бы тому протянули порядочную аппетитную кость! Это теперь сержант стоит в стороне, будто ничего не знает…
Сержант, правда, без дела не стоял, а снимал с себя жаркий шпионский костюм.
Ребята, присев на поляне, уже наблюдали за ним.
Удар весело наскакивал на Поросюшу.
Прыгунов, приподняв фуражку и отирая от пота белёсые брови, что-то припомнил и, посмотрев на Мышойкина, сказал:
- Да вот ещё! Говорят, что собаки, в общем-то, уже не нужны, потому что теперь всё заменят сплошные приборы.
- Ну что ж…-Артамонов с усмешкой потёр могучий затылок.- Говорить-то говорят. А чуть что - вызывай собачку! - И он поглядел на Бурана.-Правда, был один учёный,-сказал он с улыбкой,-который попробовал сконструировать машину, заменяющую собаку. Так получилась такая техника, что для неё понадобился целый вагон! А уж если учесть все собачьи уловки да хитрости, то выйдет настоящий собакопоезд! Так ведь? - Артамонов потрепал Бурана по холке, и сидевший у ног собакопоезд, навострив уши, проехал по ребятам довольными умными глазами: «Ну что, какие у вас ещё вопросы?»
Вопросов не было, и, боясь, что Артамонов уйдёт, Митя спросил:
- А расскажите какие-нибудь истории про служивших на заставе собак!
- Ну, это не одного меня надо спрашивать. Тут надо собрать всех. Этих-то историй много! - каким-то круглым баском сказал Артамонов, так что сразу почувствовалось, как много таких историй и какое всё это большое, важное дело.
- А у него есть история? - Митя посмотрел на Бурана.
- Какая у него история? - усмехнулся Артамонов.- Откуда? Он пока молод. Тут истории бывали такие, что и у собак и у людей при расставании слёзы падали. А у него какая история?
Но Буран, мигнув, поднял морду, с недоумением и обидой посмотрел на Артамонова: как же так? Почему это у него не было истории? Ведь и он мог кое-что рассказать!
Он заворчал раз, другой. И Митя и ребята, да и сам Артамонов, с удивлением посмотрели на пса.