Герцогъ де Мирпуа открылъ ему объятія; графъ бросился ему на грудь. Черезъ минуту графъ де Монтестрюкъ пошелъ къ двери, съ высоко поднятой головой.

— Да сохранитъ васъ Богъ! воскликнулъ герцогъ. Очутившись снова на улицѣ и сѣвъ на коня, графъ де Монтестрюкъ вздохнулъ полной грудью: совѣсть говорила ему, что онъ поступилъ благородно. Проѣзжая мимо собора, на верху котораго блестѣлъ крестъ въ лучахъ утренняго солнца, онъ сошелъ съ коня и, бросивъ поводья Францу, вошелъ на паперть и преклонилъ колѣна. Джузеппе вошелъ вслѣдъ за мимъ и сдѣлалъ тоже.

— Баронъ де Саккаро — человѣкъ суровый, сказалъ себѣ графъ Гедеонъ; если онъ убьетъ меня, я хочу, насколько возможно, спасти душу свою отъ когтей дьявола.

Помолившись, онъ всталъ. Джузеппе вышелъ за нимъ, опустилъ пальцы въ кропильницу со святой водой и перекрестился

— Нельзя знать, что случится, сказалъ онъ, въ свою очередь, а все-таки это пойдетъ въ зачетъ за добрыя дѣла и повредить не можетъ.

Выѣхавъ за ворота Лектура, три всадника очутились въ полѣ и пустились рысью по дорогѣ. Они ѣхали въ ту сторону, гдѣ видѣли наканунѣ зарево отъ пожара. Путь имъ лежалъ мимо Монтестрюка, башни котораго виднѣлись за деревьями, на верху холма. Графъ замедлилъ шагъ лошади и долго всматривался въ эти башни, въ холмъ, по которому тянулся тяжелый поясъ стѣнъ, въ большія деревья кругомъ, въ долину, которая отлого спускалась къ Жеру, въ эти мѣста, гдѣ онъ впервые увидѣлъ свѣтъ, въ это голубое небо, улыбавшееся ему съ дѣтства, во всѣ эти окрестности, полныя воспоминаній, въ эти лѣса, бывшіе свидѣтелями его первыхъ охотъ, въ лугахъ, гдѣ онъ скакалъ на молодыхъ лошадяхъ, въ рѣку, обсаженную вербами, гдѣ онъ удилъ рыбу, въ этотъ золотистый горизонтъ, гдѣ онъ такъ легко могъ-бы найдти свое счастье, если бъ его не толкалъ демонъ. Неодолимое волненье пробиралось въ его твердую душу. Удивленный симъ непривычнымъ ощущеніемъ, онъ провелъ рукой по глазамъ. Слеза повисла у него на рѣсницахъ.

— Да вѣдь у меня есть жена! сказалъ онъ себѣ: есть ребенокъ!.. Кровь моя течетъ въ его жилахъ!

Не поддаваясь осаждавшимъ его мыслямъ, онъ пришпорилъ коня, который ужъ собирался свернуть въ Монтестрюкъ, и пустилъ его въ галопъ къ Ошу.

— Ты знаешь, куда господинъ ѣдетъ съ нами? спросилъ Францъ потихоньку у Джузеппе.

— Нѣтъ, но навѣрное на какую-нибудь чертовщину.

Встрѣчая но дорогѣ крестьянъ, ускорявшихъ шаги, графъ де Монтестрюкъ спрашивалъ у нихъ, не знаютъ-ли они, гдѣ можно встрѣтить барона де Саккарро? При этомъ страшномъ имени, нѣкоторые блѣднѣли. Его видѣли въ окрестностяхъ Сент-Кристи, гдѣ онъ для забавы сжегъ прошлой ночью четыре или пять домовъ.

— Правда, сказала одна старуха, что одинъ тѣлежникъ чуть не убилъ его молоткомъ за то, что онъ обижалъ его дочь.

— А что-жъ сдѣлалъ баронъ?

— Онъ бросилъ его въ ровъ, раскроивъ ему голову, а дочку увелъ съ собой.

— Все тотъ-же! проворчалъ графъ.

Въ Сентъ-Кристи онъ увидѣлъ еще тлѣющія развалины четырехъ или пяти домиковъ, вокругъ которыхъ горевали и плакали бѣдныя женщины съ маленькими дѣтьми. Ни пріюта, ни одежды, ни хлѣба; а зима приближается

— А я проигралъ въ эту ночь шесть тысячъ пистолей! сказалъ онъ съ негодованіемъ на самого себя; потомъ, успокоивъ свою совѣсть мыслью о томъ, что онъ затѣялъ, онъ крикнулъ имъ:

— У меня нѣтъ для васъ денегъ, но если только это можетъ васъ утѣшить, я клянусь вамъ, что проклятый баронъ не будетъ уже больше дѣлать вамъ зла! А пока, ступайте къ герцогу де Мирпуа, въ его домъ въ Лектурѣ, и онъ, навѣрное, поможетъ вамъ въ память обо мнѣ.

Сказавъ это, графъ Гедеонъ пустился къ Рамберъ Преньену. Толпа цыганъ, тащившихъ за собой вереницу растрепанныхъ лошадей и облѣзлыхъ ословъ съ десяткомъ полунагихъ ребятишекъ, шлепавшихъ по грязи, сказала ему, что баронъ со своей шайкой поѣхалъ въ Сен-Жанъ — ле-Конталю, гдѣ онъ хотѣлъ провести день въ трактирѣ, хозяинъ котораго славится умѣньемъ жарить гусей.

— Кто тебѣ сказалъ это? спросилъ графъ у цыганки, которая отвѣчала ему за всѣхъ прочихъ.

— Да онъ самъ. Я ему ворожила.

— А что жь ты ему предсказала?

— Что онъ проживетъ до ста лѣтъ, если только дотянетъ до конца недѣли.

— А какой день сегодня?

— Суббота.

— Ну, ну! можетъ статься, что онъ долго и не протянетъ! А что онъ далъ тебѣ?

— Два раза стегнулъ кнутомъ. За то я жъ ему плюнула вслѣдъ, да еще перекрестилась лѣвой рукой.

Графъ ужъ было — отъѣхалъ, но вернулся и спросилъ еще:

— А сколько мошенниковъ у него въ шайкѣ?

— Да человѣкъ двадцать и всѣ вооружены съ ногъ до головы.

— Э! а насъ всего только трое! сказалъ графъ.

Потомъ, выпрямляясь на сѣдлѣ, прибавилъ:

— Да, трое; но одинъ пойдетъ за четверыхъ, вотъ ужь двѣнадцать, а двѣнадцать душъ со мною пойдутъ и за двадцать; выходитъ счетъ ровный.

Онъ снялъ съ шеи золотую цѣпь и отдалъ цыганкѣ:

— Карманъ пустъ, но все-таки бери, и спасибо за извѣстія.

Цыганка протянула руку къ графу, который уже поскакалъ дальше, и крикнула ему вслѣдъ:

— Пошли тебѣ, Господи, удачу!

Услышавъ это, графъ снова остановился и, повернувъ къ ней, сказалъ:

— Чоргъ возьми! да кто-жъ лучше тебя можетъ это знать? Вотъ моя рука, посмотри.

Цыганка схватила руку графа и внимательно на нее посмотрѣла. На лицѣ ея, подъ смуглой кожей, показалась дрожь. Францъ смотрѣлъ на нее съ презрѣньемъ, Джузеппе — со страхомъ.

— Вотъ странная штука! сказала наконецъ цыганка: на рукѣ у дворянина тѣ же самые знаки, что я сейчасъ видѣла на рукѣ у разбойника.

— А что они предвѣщаютъ?

— Что ты проживешь долго, если доживешь до завтра.

— Значитъ, всего одинъ день пережить, только одинъ?

— Да, но вѣдь довольно одной минуты, чтобы молнія сразила дубъ.

— Воля Божья!

Графъ кивнулъ цыганкѣ и, не дрогнувъ ни однимъ мускуломъ, поѣхалъ дальше.

Уже соборъ Ошскій показался на горѣ съ двумя своими квадратными башнями, какъ графъ Гедеонъ подозвалъ знакомъ обоихъ товарищей. Въ одну минуту они подъѣхали къ нему, Францъ слѣва, а Джузеппе справа.

— А что, молодцы, очень вы оба дорожите жизнью? спросилъ графъ.

Францъ пожалъ плечами и отвѣчалъ:

— Въ пятьдесятъ-то лѣтъ! а мнѣ они стукнули два года съ мѣсяцемъ тому назадъ! Есть чѣмъ дорожить! Съ трудомъ могу я одолѣть пять или шесть кружекъ… я совсѣмъ разрушаюсь… Съѣмъ трехъ каплуновъ — и совсѣмъ отяжелѣю, а если не просплю потомъ часовъ восемь или десять, то голова послѣ трещитъ… Надоѣло!

— А ты, Джузеппе?

— О! я, сказалъ итальянецъ, да также, какъ и онъ! Къ чему жить въ мои года? Вотъ недавно проскакалъ однимъ духомъ тридцать миль — и схватилъ лихорадку… Правда, что лошадь совсѣмъ пала; но вѣдь то — животное неразумное, оно и понятно… Вотъ на ночлегѣ хорошенькая дѣвочка наливала мнѣ стаканъ… Она улыбнулась; зубки у ней блестѣли, какъ у котенка. Покойной ночи! я заснулъ, положивъ локти на столъ… Совсѣмъ не стало во мнѣ человѣка!

— Значитъ, вамъ все равно — отправиться въ путь, откуда не возвращаются назадъ?

— Вотъ еще! когда вы ѣдете, то и мы не отстанемъ. Правда, Францъ?

— Еще бы!

— Когда такъ, то будьте готовы оба. Когда графъ де Монтестрюкъ указываетъ на такое мѣсто, гдѣ умираютъ, то онъ скачетъ всегда впереди.

— Значитъ, мы ѣдемъ?… спросилъ Джузеппе.

— Захватить барона де Саккаро въ трактирѣ, гдѣ онъ пируетъ съ своими разбойниками.

— Ихъ двадцать, кажется, а съ нимъ, выходитъ, двадцать одинъ, сказалъ Францъ.

— Что-жь, развѣ боишься?

— Нѣтъ, я только подвожу итогъ.

— Или мы его убьемъ, или онъ насъ спровадитъ на тотъ свѣтъ.

— А что я тебѣ говорилъ? проворчалъ Джузеппе на ухо товарищу.

Три всадника, оставивъ Ошъ направо, въѣхали въ долину, которая ведетъ въ Сен-Жанъ-ле-Конталь, когда графъ де Монтестрюкъ, остановясь у группы полуобнаженныхъ деревьевъ, вынулъ шпагу и, согнувъ ее на лукѣ сѣдла, сказалъ:

— Теперь, товарищи, осмотримъ наше оружіе! Не слѣдуетъ, чтобы проклятый баронъ захватилъ насъ въ расплохъ!