XXI
Он избегал реки; меж юношей румяных
Одежды не снимал: по-женски кожей бел,
Стыдом томился он средь загорелых тел,
Избытком буйных сил и счастьем жизни пьяных.
Он не делил их чувств порывистых и рьяных;
Когда друзья при нем итог любовных дел
Сводили, хвастаясь, – как дева, он краснел
И жарко вспыхивал при шутках грубо-пряных.
Но также не жил он и прежнею мечтой
О девах с их земной доступной красотой,
В девическом кругу застенчив стал и робок;
Его не жгли глаза с истомной темнотой,
И тело женское, прильнувшее бок о бок,
В нем не будило чувств дразнящей теплотой.
XXII
Нет в женщинах того, к чему он грезой зван.
Их шепот не таит былого обаянья.
Бездушна и мертва, как мрамор изваянья,
Их тела красота, а страсть их – лишь обман.
Они тревожат боль его сердечных ран,
Даров его любви ища, как подаянья;
И обещанья их, мольбы и настоянья
Доходят до него как будто сквозь туман.
Он безответно-глух на жалобы и слезы…
Когда ж к его губам уста, алее розы,
Пытаются прижать живые лепестки,
Тогда встревоженно, как пред лицом угрозы,
В нем сердце мечется… Так от людской руки.
Свернувшись трепетно, дрожат листы мимозы.
XXIII
Одна… одна нашлась… В ней, в облике богини,
Нарциссу грезилась родная красота:
Те ж чистые черты, и гордые уста,
И золото кудрей, и взор, как небо, синий.
Слилась с божественной гармониею линий
В ней сердца жаркого живая простота;
В ней целомудрие, как лилий чистота,
Сроднялось с чувственным дыханием теплыни.
Как будто новый мир для юноши возник:
И он в него вступил, души своей тайник
Безумием надежд бесстрашно украшая…
Как юность в ней светла! Как свеж желанный лик!
Как расцвела она, сестра его меньшая,
И телом, и душой его живой двойник!
XXIV
Она, в себе, как брат, раздвоенность тая,
Откликнулась ему струною двоезвучной;
Ей было средь мужчин томительно и скучно,
И стыдно быть меж жен нагою у ручья.
Она пришла к нему свободная, ничья,
И скоро дружба их связала неразлучно.
Нарцисс, как брат, был горд ее стрельбою лучной
И ловкостью мужской в метании копья.
Она была легка, проворна и упруга,
Умом находчива, не ведала испуга,
Надежный друг в труде охотничьих утех, –
А в светлые часы беспечного досуга
В уединении, в тиши, вдали от всех,
Она была его бессменная подруга.
ПЕСНЬ ПЯТАЯ
Любовь
XXV
Охотились они от проблеска денницы
До ранних сумерек; всё вглубь, в лесную сень
За злобным вепрем шли; нередко целый день
В полях окрест их вел пахучий след лисицы.
От острого копья из опытной десницы
Не уходил кабан, не ускользал олень;
А оперенных стрел заточенный кремень
Пронзал, как жало, грудь парящей дикой птицы.
Потом для отдыха под тенью, у ствола
Садилась девушка и бережно брала
Нарцисса голову на теплые колени…
Отрадно нежила лесная полумгла,
И сладостный разлив дремотности и лени
Истомно сковывал усталые тела.
XXVI
Вслед дружбе – новых чувств пришла для них пора…
Любовь согрела мир их тайного сближенья.
Нарцисс таил души мятежные движенья,
Но сердцем женщины читала их сестра.
Так зажигались дни и гасли вечера…
И с каждым днем росла взаимность притяженья,
И каждый вечер слал иные постиженья
Того, что не было отгадано вчера.
Напрасно над собой бессильные победы
Одерживал Нарцисс… Всё чаще для беседы
Они искали слов, запретных дум полны…
А древние дубы, как благостные деды.
Их звали в тень свою, и с темной вышины
Мигали ласково им звезды-сердцеведы.
XXVII
Сбылось. Весенний день увлек их на скитанья.
И рядом шли они по роще у реки.
Душистый ветер дул; как призраки, легки,
Бегущих облаков менялись очертанья.
И также призрачно сменялись их мечтанья…
В пожатьи замерли две чуткие руки,
Как от одной души к другой – проводники
Не выразимого словами трепетанья.
Живил по-вешнему земли воскресшей дух:
Деревья нежились, одеты в первый пух…
Вес млело радостно… Но сердцу было грустно…
У стада овчего наигрывал пастух
На тонкой дудочке, и в песне безыскусной
Неясная печаль жила, чаруя слух.
XXVIII
И оттого ль, что был так ясен кругозор
И так мечтательны заманчивые дали,
Но чувства тайные томленья и печали
Рвались безудержно на волю, на простор…
Расторглась сдержанность, и вспыхнул разговор,
Непредусмотренный, задуманный едва ли…
Сказалось вдруг всё то, о чем они молчали,
Всё то, чего открыть не смели до сих пор.
Правдив язык любви… И было так нетрудно
В словах доверчивых признаться обоюдно,
Как мучит внутренний загадочный разлад,
Как одиночество и жажда страсти чудной,
Безвольных, их влекут друг к другу наугад,
Как хочется любви отдаться безрассудно.

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: