Поиск
АДРИАТИЧЕСКИЙ ЦИКЛ (1925-1930)
ПЕПЕЛ
Как пепла горсть, чиста моя печаль,
Как пепла горсть, легка.
Тоске тщедушной более внимать
Я не хочу,
Ни воплям исступленным
Отчаянья,
Ни бледному похмелью
Сомнения.
Довольно. Претворилась –
И на протянутых моих ладонях
Жемчужный пепел
Вижу,
Пепел дымный.
О ветер подневольный,
Развей души моей свободный дар, –
И в чащах,
Осенних, легкошумных чащах,
И в поле чистом, и на кручах дымных
Восстанут призраки испепеленных лет,
Беспамятных летейских берегов,
И скрытные приснятся людям сны,
Печальные и легкие…
ПОСЛЕ ГРОЗЫ В ДУБРОВНИКЕ
Гроза прошла. Лишь на море, вдали,
Еще вскипают горькие пучины
И брызжут пеной, сокрушить не в силах
Стен византийских серое кольцо.
И ветхий город на утесах черных
Всё так же дремлет и сквозь дрему слышит
Романских колоколен тихий звон.
Еще душа полна стенаний
Ветров грозящих и строптивых волн
И ужасом рокочущего грома;
Еще тревожны в ней воспоминанья
Всех опьянений, буйств и мятежей.
Там волны бились, и мрачилась твердь,
И черный смерч порывисто крутился,
Как дервиш исступленный, возомнивший
Небесное с земным соединить,
И бледный парус судорожно бился,
И кормчий гибнул…
Сквозь виноградный трепетный покров
Гляжу я вниз с террасы вознесенной
На зыбкий склон, оливами покрытый,
На облака, на горные вершины
Бесплодных гор, где лепятся лишь сосны,
Зеленые и рыжие, как косы
Наяд приморья и нагорных вил.
Гляжу вокруг, и сердце бьется ровно.
Святить тишь; уединенье – благо.
Да, миновали ярости стихии,
И радость уцелевших совершенней.
Он устоял, мой стройный кипарис,
Убогого жилища сторож верный,
Окрест всех выше, и стоит омытый,
В лазури просветленной торжествуя,
Лишь содрогается от капель тяжких
Иль дуновенья стихнувших ветров.
Так суждено. И радостно мне думать,
Что я один стою пред бесконечным,
Где возрасти мне рок определил,
Как этот кипарис, и содрогаюсь
От трепета смирившейся стихии
Иль шелеста и шепота подземных
Ключей и душ, со мною сопряженных,
И молча жду губительных перунов,
Чтоб молнией оделся пленный дух,
И в преисподнюю огнем проникнул,
И снова вспыхнул беззакатным Солнцем.
ВЕЕР
Я давно не ведаю услады.
Дни изгнанья, чем вас помянуть?
Повторяю песенные лады,
Позабыв мой безотрадный путь.
Утихает ветер из Сахары,
На зубах еще хрустит песок.
Сонный город, призрачный и старый,
Забывает пламенный Восток.
Всё синей лазурный сон Ядрана,
Безнадежней кручи голых гор,
И душа раскрылась, словно рана,
И туманней утомленный взор.
– Я с моей тоской одна на свете.
– О душа, не сетуй, не спеши:
Видишь веер, бабушек наследье,
Из саратовской глуши?
Век прошел, как, баловень чембарский,
В Персию богатую влеком
Службою или хандрою барской,
Прадед мой покинул мирный дом.
И в сапфирных небесах высоко
Запылал над ним златой Коран, –
Он узнал томления Востока,
Жар и негу осиянных стран,
И тоску, и трепет караванов,
И базаров суету и лень,
И тихоглаголющих фонтанов
Влажную и радужную сень…
В темной лавке, где так звонки плиты,
Где тревожный мускус и сандал,
Сто туманов важному шииту,
Верно, он за этот веер дал,
Чтоб среди сугробов и метелей
Колыхались пальмы и цветы,
За муслиновой дымкой пестрели
Солнцем упоенные сады.
Кто поймет наследье родовое?
Принимаю каждый малый дар.
В каждой капле зелье роковое,
В каждой искре буйствует пожар.
Может быть, душа и не слыхала
То, чего нельзя вовек забыть.
Веет, веет хладом опахало –
Иль не петь, не чувствовать, не быть.
ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ
Крик внезапный петухов
Нарушает мир окрестный.
Там, средь сонных облаков,
Медный шар несется в бездны.
Всё грозней глубокий гул,
Дольный ропот, горный гомон.
Кто-то молнией хлестнул
И швырнул с разбега громом.
И разнузданный тиран
Потрясает основанья,
Возмущает океан,
Громоздит на зданья зданья.
Расседаются дома,
Ударяют оземь крыши.
Расползлися закрома,
Сторожа бегут и мыши.
Нищий с алчною сумой
И банкир скоробогатый
Сочетают смертный вой,
Смертным ужасом объяты.
Очистительный обряд
Ты ли вновь свершаешь, Майя,
Подвенечный свой наряд
В буйной страсти раздирая?
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: