Несбитт оглянулся на товарищей из кабинета, потом повернулся к Причарт.

" Г-жа президент при всем уважении" сказал он: "У меня подозрение, вы уже додумались, что" мы "собираемся делать."

"Я себе не сказала бы совсем так", ответила она. " Мой взгляд в том, что мы оказываемся перед необходимостью вести переговоры с ними, и если их условия не полностью возмутительны, это, вероятно, лучшая возможность, которую мы имеем, чтобы выжить. И я не говорю о выживании людей в этой комнате. Я говорю о выживании Республики Хевен… и Конституции. Если мы поедем при этом вниз в огне, то мы не будем 'только' брать с нами тысячи, возможно миллионы, жизней." Ее глаза были холодными, и голос ее мрачной. "Мы потеряем все, за что мы боролись — все, что мы сделали все, что мы пытались сделать, все, что мы хотели, выполнить для Республики со дня когда Том выстрел в Сент-Жуста — я не готова к тому, что случится, не делая все от меня зависящее, чтобы избежать этого "

Снова наступила тишина. Тишина, согласная с её анализом, но остававшаяся очень настороженной, даже напуганной тем, что она предлагала сделать, чтобы избежать предсказанного результата.

Но в этих молчаливых, напряжённых взглядах, которыми обменивались люди за столом, были не только настороженность и страх, поняла Причарт. Даже у таких, как Несбитт и Барлой, кто больше всех не любил и не доверял Мантикоре, внутри тоже горела надежда. Надежда, что помилование в последнюю минуту в конце концов было возможно.

"Как адмирал Александр-Харрингтон предлагает провести переговоры, г-жа президент?" после некоторое время спросила Монтро.

— Я думаю, она готова в основном оставить это нам, — голос Причарт снова стал нормальным, и она пожала плечами. — Я бы сказала, что у неё твёрдые указания, но у меня сложилось впечатление, что когда она называет себя полномочным представителем Елизаветы, она говорит серьёзно. Как бы не были "тверды" её инструкции, думаю, Елизавета выбрала её, потому что доверяет ей — не её честности, но её суждениям. В уже знаете, какие вопросы, как она указала нам, должны быть решены. То, что она выделила эти вопросы, подсказывает мне, по крайней мере, что всё остальное действительно подлежит обсуждению. Или хотя бы, что позиция Мантикоры по этим вопросам не высечена на камне заранее. Вся эта проблема нашей довоенной переписки будет нелёгкой, и все вы прекрасно понимаете, почему, но вне этих двух конкретных областей, я думаю, она вполне готова выслушать наши предложения и ответить на них.

— Но она не сделала никаких предложений по протоколу? — нажала Монтро. Причарт было ясно, что госсекретарь хочет разъяснений, а не возражает, и она покачала головой.

— Нет. Она не сказала ни слова о протоколе, о размерах делегаций или о чём-то ещё. По крайней мере пока. Учтите, я ни капли не сомневаюсь, что если ей не понравится наше предложение, она не замедлит сказать нам об этом. Почему-то мне она совсем не показалась мне скромницей.

Что-то среднее между фырканием и смехом донеслось откуда-то со стороны Томаса Тейсмана, а ЛеПик поднял руку, чтобы скрыть улыбку.

— Я тоже не думаю, что выбрала бы для неё такое определение, мадам Президент, — сухо сказала Монтро. — Но причина, по которой я задала этот вопрос, на самом деле не имеет особого отношения к ней.

— Вот как? — Причарт мгновение смотрела на неё, а потом кивнула. — Думаю, я понимаю, к чему ты клонишь. Но честно говоря, я не уверена, что согласна с тобой.

Один или двое министров выглядели озадаченными, а остальные начали медленно кивать, когда к ним тоже пришло понимание. — Я хотела бы сохранить всё это в как можно меньшем кругу и настолько без соперничества, насколько возможно, Лесли. Последнее, что нам нужно, — превращать всё это в какой-то обмен речами, который скоро увязнет. Я ни секунды не думаю, что Александер-Харрингтон втирала нам очки, говоря, что Елизавета не желает позволять переговорам затягиваться до бесконечности.

— Я тоже, — согласилась Монтро, но выражение её лица не дрогнуло. — И как и вы, я бы хотела сохранить делегации на переговорах достаточно маленькими и достаточно сфокусированными, чтобы продвигаться быстро. Фактически, я бы предпочла решить настолько много вопросов лично между ней и мной как государственным секретарём, насколько возможно. Или, если не получится, между ней и вами как главой Республики. Но если мы так поступим, получить одобрение разработанного договора от Конгресса станет намного тяжелее.

Озадаченные выражения превратились в что-то иное, и тут и там появились хмурые взгляды. К некоторому удивлению Причарт, один из самых мрачных и недовольных принадлежал Тони Несбитту.

— Согласен, Лесли, — сказал он, — но приглашение политических противников администрации присутствовать на этом — у тебя ведь это на уме, верно? — Монтро кивнула, и он пожал плечами. — Как я сказал, приглашение оппозиции присутствовать, даже участвовать в переговорном процессе по многим причинам кажется мне верным путём к катастрофе.

Против собственной воли, Причарт приподняла бровь. Несбитт заметил это и коротко хохотнул. В этом смехе было крайне мало веселья.

— О, не поймите меня неправильно, мадам президент! Я наверное ближе всех к оппозиции из тех, кто сидит в этом кабинете, и я думаю вы хорошо знаете, как мало доверия я готов возложить на кого-либо с Мантикоры. Но по сравнению с некоторыми дельцами там я мог бы показаться вашим кровным братом! Мне неприятно это признавать, но многие из них вероятно столь же своекорыстны, как оказался Джанкола… и примерно столь же достойны доверия.

Проблеск искренней боли, боли человека, кого предал и использовал тот, кому он доверял, мелькнул в глазах министра торговли, но его голос не дрогнул.

— Как бы я не относился к Мантикоре, вы и адмирал Тейсман правы о том, как отчаянно наше военное положение. И если это наш единственный шанс на выживание в хоть немного приемлемых условиях, я не хочу, чтобы его пустил коту под хвост какой-то болтун-политик — или даже хуже, кто-то, кто предпочтёт провалить переговоры, потому что считает, что это улучшит его личную позицию или похоронит конституцию в результате военного разгрома. И если мы зайдём достаточно далеко, чтобы начать разбираться с вопросом о том, кто что сделал с чьей почтой перед войной, будет очень странно заискивать перед тем, кто был бы совершенно готов слить его репортёрам, если это даст ему какое-то преимущество.

— Я должны согласиться с Тони, — сказала через мгновение Рашель Анрио. — Но даже в этом случае, боюсь, в словах Лесли есть смысл. В переговорах должен участвовать кто-то, кто не является "одним из нас". Я бы предпочла, чтобы это был кто-то, кто противостоит на по принципиальным соображениям, если мы найдём кого-то подобного, но суть в том, что мы должны включить в состав делегации кого-то, кто не входит в число администрации или её сторонников, каковы бы ни были его мотивы. Кого-то, кто сыграет роль сторожевого пса для всех этих людей, особенно в Конгрессе, кто не любит нас, или противостоит нам, или просто сомневается в нашей компетенции после провала саммита и того, что случилось в Битве за Мантикору. Это не может стать работой одной партии или одной клики — чем-то, что можно назвать переговорами в маленькой тёмной комнат, — если мы хотим получить одобрение Конгресса. И, честно говоря, я думаю, что у нас есть моральная обязанность дать нашим оппонентам возможность внести хоть какой-то вклад в переговоры о том, что, как мы надеемся, станет договором, имеющим колоссальное значение для каждого мужчины, женщины и ребёнка в Республике. Это не только наша Республика, какие бы посты мы не занимали. Я не думаю, что мы можем позволить себе забыть об этом.

— Чудесно, — покачал головой Уолтер Сандерсон. — Я уже представляю, как всё это превращается в очаровательное состязание в государственной премудрости. Я не знаю, чего бы мне меньше хотелось. Может быть только пожертвовать собственное яичко для науки. Без анестезии.