Валька ласково погладила псов по головам жирными руками.

– Сейчас и вам положу, хорошие вы мои! – И она выудила из блюда по котлетке и положила каждому псу в пасть. Потом похлопала псов по спине и выпустила во двор. Руки отряхнула о юбку.

– Руки помой. После собак! – нашла я повод одернуть подругу.

– Да собаки же чистые! Ты еще не знаешь, что там в той воде.

Я открыла кран с горячей водой и тщательно вымыла свои руки.

В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Если хочешь общаться с подругой, то приспосабливайся. Гигиена, о которой она понятия не имеет, – это единственный недостаток Валентины.

Пока мы с подружкой расчищали стол от «куриного апофеоза» и несли котлеты, припудренные бактериями, пан Лех читал нам свои стишки и лихо управлялся с Валькиными, пардон, противозапорными сливами.

Курдуплык так ловко таскал синие сочные ягоды, одну за другой, что Валькино затейливое лекарство испарилось в мгновение ока. Большое стеклянное блюдо осталось пустым. Лишь скомканное кружево паутины сиротливо лежало на его дне.

Ну, хоть бы две сливы оставил, паразит!

Сожрав сливы, Курдуплык принялся за котлеты. На пару с ненасытным котом.

Валька пила свой чай из заварочника.

Я от чая отказалась. Как и от котлет. Салат из помидоров, упавший с этажерки, был утрачен навсегда. Я жевала жвачку. «Банан с малиной».

Упитанные особи мужского пола так смачно уплетали жирные свиные котлеты, что, казалось, мир еды и удовольствия был создан исключительно для них. Когда тарелка с котлетами опустошилась, мы с Валькой многозначительно переглянулись.

Валька нервно расхохоталась.

Волна ненависти к Кошарику-Пегасу, Курдуплыку, к бананово-малиновой жвачке, ко всему Валькиному хаосу захлестнула меня. Сдерживаться далее было выше моих сил.

Я схватила со стола кота за шкирку и вышвырнула через открытую форточку во двор. Потом включила горячую воду и начала ожесточенно драить стол, на котором лежал грязный толстый кот.

– Э! Чего это ты? Какая муха?.. – почти нежно откликнулась Валька.

– Пани жестка с животными? – открыл рот Курдуплык.

– Ты еще моей жестокости не видел! – резко отвечаю я и, уцепившись Курдуплыку в вышитый ворот рубахи, выволакиваю его, упирающегося, вон из дома. А следом запускаю в него его засаленную с шаловливыми ленточками палку.

Потом хватаю разделочную доску и, не зная, как с ней поступить, пытаюсь сломать ее об колено. Когда ничего с этим не выходит, я поднимаю жирный, весь в паутине топор из-под заср…й Валькиной плиты и дважды ударяю им по ненавистной доске. Остатки микробной доски выбрасываю в мусорное ведро.

Валька, разинув рот, молча смотрит на меня. И ее брови беспомощными домиками высоко торчат над ее обалдевшими глазами. Но нервный припадок мой только разыгрывается.

– Микробов уничтожь! Помой весь дом! И не делай из своего жилья собачью будку! – замахиваюсь я на нее топором. И, для верности, тюкаю ее по лбу обухом.

Валька охает и валится на грязный пол, не мытый с 1960 года, с момента постройки дома.

Я стремительно вылетаю из дома, спотыкаюсь о жирного кота, прытко бегущего назад, в дом, на свое законное место – кухонный стол. Кот отлетает от моих ног, катится по земле, мелькая белой сальной грудкой. Я падаю. Больно зашибаю коленку.

– Пегас, твою мать!

В мой адрес приветливо лают и виляют хвостами Валькины безобидные шавки, предназначение которых в этой жизни не дом охранять, а загаживать его.

Я швыряю в собак Валькиной итальянской туфлей, еще недавно купленной и уже растерзанной ее песиками. Туфля, наверное, с левой ноги! Эти подлецы систематически рвут почему-то обувь с левой ноги! Я поднимаю туфлю с земли. Точно, левая! Феномен необъяснимый!

Псы жалостливо прижимают уши и, виляя хвостами, бегут в дом.

– А чего вы так разогнались? – слышу я примиренческий возглас пана Курдуплыка.

– Ах ты, панская дупа! Ты еще здесь? Ах ты, хитрозадый! Женишок, мать твою! – И, выхватив из рук пана его палку, я остервенело лупцую его по жирной дупе. Да так, что цветные бантики-висюльки беспомощно разлетаются в разные стороны.

Глава 3 Привет, Бомбейкина!

Вечер. Я дома. Звонок в дверь.

Может, менты? Неужели я долбанула в этот раз Вальку больше обычного?

А вдруг она того?.. Ласты склеила?..

У-у-у! Чего же я натворила? Моя несчастная подружка! Теперь она будет лежать в сырой земле!.. А я буду в камере? На двенадцать человек? Юридически-то на двенадцать! А на деле там набьется больше сорока пяти! У нас же санитарные нормы в тюрьмах не соблюдают! Вот где грязища! Вот где инфекция! Фу!

Я открываю дверь, готовая сдаться родной милиции.

О! Это Светка-соседка. Пришла чай пить.

В руках большой поднос. Накрыт белой, накрахмаленной салфеткой. Как всегда! На нем стерильная, до хруста, чашка с крышкой. Уже налитый горячий чай. Отмытая, отдраенная до полуобморока серебряная ложечка. Завернута в салфетку. И конфетница. С моей любимой «Белочкой».

Светка вообще никогда у меня мой чай не пьет. Все носит с собой. Брезгует, чистюля!

Там свои тараканы…

– Как твое бабье счастье? – звоню я Вальке на следующий день, как ни в чем не бывало.

– Да все жиреет мое счастье. Сегодня полкурицы сожрал. Сырую. Украл со стола, подлец.

– Ты о ком? О Курдуплыке?

– О коте.

– А Курдуплык?

– Вчера весь вечер стонал и в сортир бегал. Прослабился от моих слив. И от твоей доброты к нему. А сегодня уехал к себе в Польшу.

– Что, сливы не понравились?

– Понравились! Но я попросила его купить мне новых слив, взамен съеденных. Вот он сразу и укатил. Приходи.

– Точно приходить?

– Приходи. Я тебя жду. У меня есть пирог из твоего любимого яблочного варенья. И я решила увековечить твой образ в гипсе. Ты же будешь рада?

– Конечно. Я давно об этом мечтала. С пером в руках и лавровым венком на голове!

– Ну-ну… А ты можешь мне в благодарность написать маленький рассказ. О том, как одна шизонутая особа приходит в гости к своей лучшей подруге и наводит у нее марафет. И что из этого получается. Я думаю, рассказ выйдет забавным. Вот и обменяемся.

– Я согласна! Только предупреждаю, я всю правду напишу. И очень сомневаюсь, что ты будешь от этого в восторге.

– Без вопросов. Только правду! Я жду.

Через пару дней являюсь к Валентине на Цимбаловку.

Она ставит чайник на плиту. И располагается в кресле-качалке. Поспешно убрав за китайскую ширму уродливое гипсовое изваяние, с раскинутыми руками, во весь рост и, как мне вдруг показалось, очень отдаленно напоминающее… Нет, не может быть!

Я сажусь тут же рядом, на табурет, косясь на изваяние за ширмой. Достаю файл с белыми листочками.

– Как все же это прекрасно! Сидишь в кресле-качалке. А тебе подруга рассказ читает! – засветилась радостью Валентина. – Начинай. Я слушаю.

Я еще раз заглянула за ширму и поняла, кого изображает этот глиняный монстр с топором в одной руке и ершиком в другой. Без лаврового венка и пера.

Горло у меня пересохло. Но я собралась с силами. И начала читать рассказ.Чем дальше я читала, тем больше перекашивалось лицо моей подруги. Она сидела бледная и безмолвная.

…Мы уже две недели не встречаемся и не звоним друг другу. У нее мой рассказ. А у меня ее гипсовая скульптура. Но я знаю, что скоро позвоню ей и, как ни в чем не бывало, скажу: «Привет, Бомбейкина!»

Дюймовочка-а-а-а

Девушка стояла на пороге. И мило хлопала длинными ресницами. Она была настолько изящна, что я не смогла скрыть своего восхищения. И с изумлением уставилась на нее.

Маленькая, беленькая и какая-то вся прозрачная. Платьице из небесно-белых кружев облегало ее тщедушную фигурку. Крошечные розовые туфельки на высоком каблуке стройнили тоненькие ножки. Светлые локоны, поднятые к макушке заколкой розового перламутра, трогательно оголяли нежную шейку.