Эти положения эстетики, внимание к личности, к психологии (как мы бы сказали) людей со всем многообразием их характеров и статусов определяли в основном римское искусство и литературу того времени. В изобразительном искусстве помимо подражаний греческим образцам получил распространение скульптурный портрет, творцы которого стремились наиболее реалистически передать индивидуальные черты своего оригинала. Авторы, писавшие для театра, пользовавшегося все большей популярностью, стали обращаться к сюжетам из римской жизни, создавать комедии, отражавшие быт простого народа. Ораторы, выступавшие в народных собраниях и на судебных процессах, не только совершенствовали форму своих речей, но и мастерство характеристик людей и ситуаций. Многие речи Цицерона читаются и до сих пор как «остросюжетные» новеллы[54].

Таковы были основные черты культуры эпохи, соединявшей элементы культур римской и эллинистической в сложном, органически связанном комплексе. Убежденность в красоте и гармоничности космоса, непреложной необходимости, благодетельности его законов и в провиденциальной миссии Рима, наиболее совершенного отражения, воплощения космоса в земном государстве были исходным пунктом, интерпретировавшимся по-своему каждым социальным слоем. Отсюда вытекали, во-первых, идея общей космической взаимосвязи, проявляющейся в единстве человечества, и особый интерес как к целостностям, объединяющим людей, так и к отдельному человеку, от природы имеющему право на счастье (счастье тоже понималось по-разному); и, во-вторых, поиски наилучшей, наиболее адекватной человеческой природе, нравам и добродетелям людей государственной формы, наиболее совершенного соотношения целого и частей, или практически — общины и граждан. Отражением кризиса полисной идеологии было осуждение испорченных нравов своего времени, апелляции к традициям «предков», надежда на возможное возвращение «золотого века», мира, благополучия, справедливости, свободы — понятий, толковавшихся различно, но привлекавших всех.

Итак, культура эпохи римской республики зиждилась на специфической идеологии, обусловленной отношениями, присущими античной гражданской общине. Она возникла как система, на базе заложенных в ней, возможностей, определявшихся возможностями развития античного рабовладельческого способа производства в целом. Именно его неповторимые особенности определили основы мировоззрения творцов и носителей римской культуры.

Установление единоличной власти приемного сына и наследника Цезаря — Октавиана, впоследствии получившего от сената имя Августа, подводило итог тем процессам, которые внешним своим выражением имели гражданские войны, восстания рабов, мятежи в провинциях. Победа Августа над партией сенатской знати была победой экономически наиболее прогрессивного для того времени класса городских собственников, связанных с находившимся еще на подъеме рабовладельческим способом производства и извлекавших основную выгоду из утверждения нового строя.

Однако Август — талантливый государственный деятель и мастер социальной демагогии — принимал все меры к тому, чтобы созданный им строй представлялся благодетельным для всех классов и социальных слоев, чтобы казалось, будто он удовлетворил все их чаяния и надежды.

Как наследник Цезаря, возвысившегося в качестве вождя популяров (сторонников «власти народа» и удовлетворения требований плебса), Август на пути к власти в борьбе с сенатом выступал, между прочим, и под их лозунгами. Став главой государства, он реально удовлетворил ту часть бедноты, которая состояла в армии, раздав 300 тыс. легионерам земельные наделы за счет отчасти конфискованных у его противников, отчасти купленных на государственные средства земель. Для беднейших жителей Рима были утверждены постоянные государственные раздачи зерна и дополнительные раздачи в праздники, по случаю побед, юбилеев и т. п., устраивались театральные представления и цирковые игры, предоставлялся заработок на широко проводившихся строительных работах, в результате которых Август, по его словам, застав Рим кирпичным, оставляет его мраморным.

Заботился он и об идеологическом воздействии на плебс. Формально осуществляя политические чаяния плебса, Август стремился нейтрализовать то, что было в них опасного для правящего класса, и поставить их на службу новому строю. В конце республики, как уже упоминалось выше, весьма острым был вопрос о квартальных коллегиях, группировавшихся вокруг культа ларов и посвященного им праздника компиталий. Сенат их запрещал, как источник смут и волнений, народ требовал их восстановления. Август разрешил квартальным коллегиям функционировать, выбирать из рабов, отпущенников и свободнорожденных плебеев должностных лиц, так называемых магистров и министров, ведавших компиталиямн и отправлением культа. Но культ ларов он соединил с культом своего гения (т. е. живущей, по представлениям римлян, в каждом человеке божественной силы), сделав его, таким образом, самым широко распространенным народным культом императора. Кроме того, поскольку плебс утратил свою роль в политической жизни, поскольку законы издавались не народным собранием, а императором и им же фактически назначались государственные магистраты, лишь формально утверждавшиеся сенатом, коллегии перестали быть организациями плебса, имеющими политическое значение, как во времена республики.

В эпоху гражданских войн символом народной свободы была власть народных трибунов (выборных представителей плебса, обладавших правом вето на все действия, наносящие ущерб его интересам). По словам одного оратора-популяра, народные трибуны были страшны для магистратов, так как умеряли их своеволие и всегда были готовы прийти на помощь плебсу, и потому сила плебса в государстве определялась силой народного трибуната. Август, а впоследствии и все его преемники ежегодно облекались властью народного трибуна. Права и полномочия императора мотивировались официально тем, что по законам, принятым относительно его власти, «народ уступил ему и перенес на него свою власть и могущество»[55]. Поэтому император стал верховным собственником земли, ранее считавшейся собственностью римского народа, поэтому изданные им законы имели силу законов, принятых на народных собраниях, поэтому те, кто выступал против него, карались по древнему закону об «оскорблении величества римского народа», некогда направленному против виновных в государственной измене. Император персонифицировал народ, а значит, его власть в государстве как будто осуществляла призывы популяров восстановить суверенитет и свободу народа, ущемленные сенатом. Народу, казалось бы, не оставалось ничего более желать — его требования наконец осуществились.

Вместе с тем, достигнув к концу гражданских войн компромисса с сенатом, Август не только предоставил ему право участия в управлении государством (это была видимость участия) и закрепил за сенатом положение представителей высшего сословия, но и объявил о восстановлении республики и свободы, нарушавшейся различными пытавшимися присвоить власть «тиранами». Он укрепил права крупных собственников на их земли, так что возможность передела земли, постоянно пугавшая их во времена республики, исчезла. Август проповедовал популярные среди знати добродетели: Virtus (Мужество), Pietas, Aequitas (Справедливость) и dementia (Снисходительность). Это должно было свидетельствовать о его верности моральным устоям, составлявшим первооснову «республики предков», и законам, стоящим выше магистратов и правителей, о его стремлении к всеобщему взаимному примирению, близкому по содержанию к Согласию и Справедливости, добродетелям особенно прославлявшимся Цицероном. Смысл Справедливости в официальной пропаганде хорошо вскрыт историком Веллеем Патеркулом, жившим при преемнике Августа — Тиберии. Теперь, пишет он, воцарилась истинная справедливость, ибо могущественный стоит над простым человеком, но не презирает его, простой же поддерживает благородного, но его не боится[56]. Таким образом, должны были утвердиться в обществе согласие и социальный мир, как их понимала знать.