— Фу. Отвратительная масть. У Д’Артаньяна, помнится, именно из-за нее происходили сплошные неприятности. — Артур подмигнул ободряюще погрустневшему подпоручику и поднялся, обозначая тем самым, что вопросов у него не осталось и можно, переодевшись в конюха графини Бутеневой, отправляться в путь. Только сперва все же пообедать.

***

Шутки шутками, а ведь оказался прав. Если бы не потерявшая подкову каурая, они бы, поднатужившись, ушли от погони. А так у них даже шанса не было. Почти добрались до места, как захромала лошадь. Подпоручик тут же вспомнил, что при монастыре есть кузня, потом потребовал с Артура обещание, что они заглянут на бывшую дачу и пляж, куда Саша Чадов с младшим братом бегал по утрам втайне от взрослых. Артур зачем-то поделился с подпоручиком тем, что не умеет плавать… И тут на них напали. Вряд ли поджидали в засаде, скорее, шли следом на небольшом расстоянии, но это уже не имело значения.

— Махновцы! Точно, они… Какого черта они тут позабыли! Артур… Хлыста ей!

— Не уйдем. Отстреливаться…

Их с двух сторон зажали в лощине и погнали вперед, почему-то не стреляя. Махновцы мчались, нахлестывая своих коней нагайками и подгоняя шпорами. Они кричали, улюлюкали, размахивали шашками и походили на варваров, но совершенно лишены были того царственного благородства, которое историки любят приписывать германцам. Почти на всех всадниках были надеты цветные, скоморошьего вида фуфайки и невероятной ширины шаровары, перетянутые красными кушаками, концы которых свисали почти до земли.

Артур снял из маузера двоих преследователей, одного подстрелил насмерть подпоручик, но дело было швах, и оба это понимали. А когда навстречу вылетело еще десятка три башибузуков в бурках и папахах с зелеными околышами, Артуру Уинсли ничего не оставалось, как направить свою Муму (на самом деле звали лошадь Юноной, но Муму ей подходило куда больше) прямо на них. Патронов в магазине давно не осталось, и майор рассчитывал, налетев на противника, спихнуть кого-нибудь из седла на землю, а там как выйдет. Есть нож, вокруг полно острых камней, и руки тоже, слава богу, пока на месте. Погибать, что ни говори, всегда приятнее в компании врагов. И чем больше такая компания, тем тоньше удовольствие. Артур рванул поводья, Муму встала на дыбы, а потом обрушилась вниз…

— А‑а‑а… Рубай его!

— В башку пуляй!

— Не стрелять! Брать живым! Есаул! Остальные за мной!

Борясь на земле с толстым, пропахшим насквозь чесноком и перегаром бандитом, Артур не заметил, как от неожиданно появившегося из-за скалы второго отряда отделилась часть и помчалась вслед за улепетывающими «скоморохами». Артур оттолкнул потяжелевшего вдруг противника в сторону каким-то совсем обыденным быстрым движением. Будто бы он не в последнем своем бою, а где-нибудь в поместье Эгертонов охотится на лис. Вытер лезвие о рукав и огляделся. Вовремя. Волчьей мягкой походочкой надвигался на Артура ухмыляющийся человек, поигрывая обнаженной шашкой.

— Шож ты, гада такая буржуйская, маво дружочка забил? А?

— Этого живым брать, кому сказал!

Артур невольно перевел взгляд туда, откуда раздался окрик. И обнаружил, что молодой подпоручик жив, но сильно избит и привязан длинным ремнем к седлу, седло это находится на спине вороного коня, а в седле, словно блоха на подушке, ерзает блеклый худенький человечек вида безобидного, почти ангельского.

Впрочем, когда этот миниатюрный херувим одним махом отсек подпоручику ухо, Артур в который раз убедился в том, что внешность обманчива, и решил не перечить. Будь он один, он бы… Если откровенно, будь он один, он тоже бы решил не перечить. Потому что гордость гордостью, а до тех пор, пока существует хотя бы мизерная возможность выжить, надо бороться. И верить в «великодушную длань судьбы», «мистическую предопределенность» и в языческого солдатского божка по имени Опять Повезло.

***

— Будем пить с вами «Мартель»! Договорились. Кстати, не пора ли вам, Алекс, сменить повязку? Сколько дней вы в одних и тех же бинтах?

Странным показалось подпоручику это выражение дружеской заботы. Майор спросил про бинты равнодушно, даже не повернувшись к собеседнику. Зато продолжал внимательно разглядывать двор, цыгана и кружащуюся под гогот и аплодисменты публики медведицу. Застань Артура сейчас кто-нибудь из знакомых за этим занятием, в жизни бы не согласился поверить, что майор с такой жадностью внимает изысканным па «медвежьего кордебалета». Но внимал ведь. Еще как внимал.

— Да я только вчера сменил… Теперь свежих бинтов дня три не допросишься.

— А вы все же попросите, Алекс. И когда станете просить, как-нибудь умно донесите до ушей, а главное, мозгов нашего цербера, что вы давно знакомы с тем цыганом, что снаружи… Ну, скажем, что он ваш однополчанин.

— Кто однополчанин? С каким цыганом? С циркачом? Зачем? — изумился Саша и на мгновенье даже позабыл про нарывающее ухо. — Эти ж… Они ж его тогда… Разбираться не станут — к стенке или порубят на куски. А человек ведь ни в чем не провинился.

— Как это не провинился? А кто три минуты назад кричал «ненавижу, презираю, свободу бурым медведям»? Не вы разве? Вот и ваш шанс наказать негодяя и отомстить за всех «медведей-велосипедистов», «пуделей-счетоводов» и прочую цирковую угнетенную живность. Ну? Такая возможность есть не у каждого.

— Артур, вы издеваетесь сейчас. Нашли время… — обиделся подпоручик. — Скажите прямо, зачем вам это нужно.

— Долго объяснять. Считайте это приказом.

Подпоручик сморщил нос так, чтобы это выглядело не слишком оскорбительно, но заметно. Артур же предпочел как раз пропустить сморщенный нос и укоризну мимо.

— Слушаюсь… Эй! Эй там! На часах! Человек! Повязку надо бы мне поменять, слышишь! — Подпоручик заколотил табуреткой в дверь.

Звякнула щеколда, дверь поплыла влево. В проеме появился часовой, лениво оглядел арестантов, почесался.

— Бинт нужен. Ухо течет! — Подпоручик повернулся к вошедшему раненым боком. Рана действительно текла сукровицей, бинт повлажнел, пропитался розовым. — И спирту бы для дезинфекции.

— Спирту немае. Бинтов немае, — вяло зевнул и начал было уже прикрывать за собой дверь сторож.

— Нема-ае! Ага. Поди, для поручика Шестакова найдется. И спирт, и разносолы… Выходит, за спиной атамана переговоры ведете. Ну… Это правильно. Сейчас сдаться Деникину самое время… Ладно, черт с тобой, нет так нет.

— Який такий поручик? — напрягся часовой. Заворочал мозгами. Артуру показалось, что он даже слышит, как медленно, натужно скрипят в его голове шестеренки, тяжелые и неповоротливые, будто жернова.

— Який такий… Вот такий… — мотнул головой подпоручик в сторону окна. И вытаращив, словно Ван Гог в приливе вдохновения, голубые глаза, добавил: — А вы думали, мы слепые и не разберем, что за Петрушка в гости к вам пришел? Клоун и фокусник? Ну-ну…

— Ось як… — Сторож хлопнул дверью и вылетел вон. Замахал руками, подзывая есаула. Потом жарко зашептал тому что-то на ухо.

Есаул вовсе не был доверчив, зато был предусмотрителен. За те четверть минуты, что он спокойно шел от бани до «итальянца», обходящего с треухом в руках хлопцев (медведица семенила следом и кланялась), есаул прикинул, что арестантам врать смысла никакого нет. Что даже если этот Леопарди действительно циркач, а не неведомый белый поручик, подержать его денек-другой под арестом никому не навредит. Мысленно есаул спросил совета у отсутствующего атамана. Получил мысленный же ответ «Чай, не обожрет» и остался удовлетворен.

— Хватай басурманина, хлопци! Медведя до коновязи тащи! — рявкнул и сам тут же навалился на юркого, как намыленный уж, итальянца, придушил того локтем, вминая во влажную землю патлатой головой. Вырвал из обгрызенных до мяса пальцев цепочку, швырнул ее куда-то вбок, но краем глаза следил. И когда увидел, что ее схватил кто-то из хлопцев, успокоился. Хоть медведь и воспитанный, все же не институтка, а дикий зверь. Всякое в голову взбрести может.

Итальянец под локтем попискивал, жадно хватая воздух большими ноздрями, но не сопротивлялся. Видать, не впервой его так заламывали неблагодарные зрители.