— Что-то меня будто сдавило, — сказал Алекс. — Чья-то воля овладела мной, пыталась бросить меня на колени. Я вжался в сиденье, упершись ногами в пол и вцепившись в ручки кресла. Я отчаянно сопротивлялся этой чужой воле, сопротивлялся с такой силой, что у меня — Андре это видел — выступила испарина, я ловил ртом воздух, а глаза чуть не вылезли из орбит. Потом я почувствовал — отпустило. Я снова мог нормально дышать, хотя пот по-прежнему струился по лицу, а сердце колотилось как бешеное. Вот и Андре говорит, что я был бледен и дико вращал глазами. Но этого уже не было, только в воздухе оставался какой-то запах. Я встал с кресла, чтобы доказать себе, что могу подняться, постоял немного — с минуту, — торжествуя, а потом потерял сознание.

— Только на мгновение, — подхватил Андре. — Я уже собирался вызвать врача, как вдруг отец сел и говорит: «Придется теперь пить не смешивая». Потом встал с пола, уселся в кресло и сказал, что должен покончить с бумагами. Знаете, па, наверно, я и привел это в ваш дом!

— Андре, перестань говорить «ваш дом», «папин дом». Здесь твой дом, что бы там ни утверждала твоя мать. И если даже это привел ты, спасибо тебе, сынок. Папа, как раз тогда я должен был решить, присоединяться ли мне к оппозиционной фракции нашей партии. Этот случай все и решил — я присоединился. Я и в политическом смысле не хотел становиться на колени. Так что, папа, пережили мы одно и то же, но итог, как видите, разный: я не на коленях.

— Поздравляю тебя, сын мой. Мне потом не раз подпускали шпильки насчет того, что оппозиция в партии нашла нового руководителя в тот самый момент, когда старый их оставил.

— Вы, папа, вообще оставили политику.

— Во всяком случае, все это не выйдет за пределы семьи, так?

— С днем рождения! — пропела Моника, входя в комнату в сопровождении горничной, толкавшей столик с напитками.

— Днем рождения? — переспросил Джек, недоуменно оглядываясь.

— Двенадцать часов, полдень, — улыбнулась Моника. — Начался день рождения папа. Собственно, день рождения у него завтра, но большие праздники начинаются накануне, мы называем это visperas[78], и отсчет ведется ровно с двенадцати часов. Так что с днем рождения, папа́!

Наполнили бокалы. В честь старца был провозглашен тост.

Моника, Андре и Алекс расцеловали его, Джек пожал руку, а молоденькая горничная, краснея, приложилась к руке.

— Обязательно приходи завтра, Джек, — сказал старец. — Мой дом весь день будет открыт для тех, кто вспомнит обо мне. А вечером, так сказать, официальная часть, банкет, потому что будет президент с супругой. Так что приходи днем, вместе со всеми, и приходи вечером, на банкет.

— Прикажите задраить люки, папа́, — сказал Алекс. — Бюро погоды сообщает, что завтра налетит тайфун Йайанг.

— Бедный Джек, — сказала Моника. — Здорово же тебе повезло с этой поездкой! То у тебя видения, то ты находишь потайные ходы, то тебя чуть не убивают — ну все что угодно. А теперь еще банкет с тайфуном. Отправляйся-ка лучше назад, в Давао, пока цел!

В сознании Джека промелькнул утренний сон: кто-то медленно поднимается из глубины морской, чтобы явить дорогое лицо, желанное тело…

Вошла другая горничная с известием, что сеньора Чеденг на проводе, она хочет поздравить сеньора Андонга.

— Обед через минуту! — воскликнула Моника, торопливо выходя вместе с отцом.

Джек спросил Алекса о Гиноонг Ина и ее «Церкви Духов» — «Самбаханг Анито».

— Это личность, — бросил Алекс. — Таинственная женщина. Утверждает, будто она принцесса какого-то племени, но говорят, что была обыкновенной старлеткой в кино.

— Я слышал, — сказал Андре, — она просто подставная фигура. В этом неоязыческом движении якобы всем заправляет какой-то мужчина, и притом важная персона.

— Ну и конечно, — зевнул Алекс, — множество людей полагает, что я и есть тот самый таинственный человек, действующий за спиной Гиноонг Ина. Хочешь встретиться с нею, Джек?

— Если можно, то прямо сегодня днем.

— Я позвоню ей.

— Отправляйтесь туда на закате, Джек, — вставил Андре. — В это время она как раз благословляет землю, воду, камни и прутья.

Вернулся дон Андонг.

— Чеденг хочет перекинуться с тобой парой слов, Джек, — сказал он.

Идя к телефону, Джек снова вспомнил сон о неведомом пловце, выныривающем на поверхность для долгожданного откровения.

— Алло. Это Джек Потрошитель? — спросила Чеденг.

— Нет, это агент 007. Чеденг, ты умеешь плавать? Впрочем, конечно, умеешь или по крайней мере умела. Я совсем забыл, как мы вместе ходили купаться в былые дни.

— О чем это ты? Похоже, ты совсем спятил, Джек. Все еще в шоке после неудачной ночной прогулки? Моника мне рассказывала. Ах ты бедняжка, просто сердце кровью обливается. Не позволишь ли назначить тебе свидание? Я тебя пожалею.

— Вечером я свободен.

— Ты не занят исследованием подземелий или самой преисподней?

— Сегодня у меня выходной.

— Тогда пойдем куда-нибудь, где можно потанцевать. Но только не дискотека. В «Креольском патио».

— А оно еще существует?

— Да, и Гуада исполняет все те же номера Кармен Миранды[79]. Итак, свидание назначено, милый. Сегодня в восемь. Но дабы уберечь белую лилию моего целомудрия, мне придется взять с собой Андре. Впрочем, нет. Ему еще надо отвезти деда на чествование к этим людям из курсильо. В таком случае, значит, дуэньей будет мой любимый муж Алекс. Позови его, пожалуйста, к телефону.

Когда Алекс вернулся в библиотеку, он сказал Джеку:

— Заедешь за ней в контору около восьми, а потом я присоединюсь к вам в «Креольском патио».

— «Патио»! — воскликнула Моника, которая вошла объявить, что обед на столе. — О, как это ностальгически звучит! Я сто лет там не была!

Немного помедлив, Джек сказал:

— А почему бы и тебе не присоединиться к нам?

Моника улыбнулась и покачала головой.

— Спасибо, но не надо. Я ведь заметила твою паузу, Джек.

В комнате три Алехандро совершали безмолвный ритуал.

Андре снял гавайскую рубашку с дона Андонга. Затем Алекс достал из коробки и развернул свой подарок — небесно-голубую тагальскую рубашку, расшитую золотом. Вместе с Андре они надели ее на дона Андонга, который стоял, застыв неподвижно, точно статуя святого, облачаемая к празднику. Когда Алекс, слегка наклонившись, начал застегивать пуговицы, старец возложил одну руку на голову сына, а другую на плечо внука, занятого в это время разглаживанием складок. Затем Андре с отцом отступили немного назад, чтобы взглянуть на дона Андонга, разодетого в голубое с золотом, словно к празднику во славу Пресвятой Девы.

За окном тускло сверкал в полуденном мареве город, как бы погруженный в дремоту, но с юга уже летел к нему со скоростью девяносто миль в час страшный шторм, нареченный Йайанг.

То был зловещий канун для всех трех Алехандро.

«Церковь Духов» располагалась в бывшем складе, на узком участке земли в Санта-Ана, протянувшемся от площади к реке. Превращенное в храм складское здание венчал купол из гофрированного железа, стены были из почерневших брусьев, изъеденных термитами. Каркас строения сохранился еще от времен парового судоходства на Пасиге. За храмом двор покато шел под уклон, там в задней стене ограды были ворота, которые открывались на небольшой причал. Когда-то здесь выгружали и грузили на суда тяжелые бревна. В углу двора стоял старый двухэтажный дом, две стены которого вросли в ограду. Раньше это было жилище смотрителя, теперь — «обитель» Гиноонг Ина.

Когда Джек туда приехал, до заката было еще не меньше часа, но толпа уже ломилась в главные ворота. Миновав их, она растекалась по двору вширь, а затем опять сгущалась у входа в храм. Людским потоком Джека буквально внесло внутрь здания.

Внутреннее помещение — длинное, узкое и высокое — было без окон, часть цементного пола выбита, но все же благодаря круглой железной крыше и уносящимся вверх стенам оно действительно напоминало базилику. Лампы дневного света на стенах оттесняли полумрак к центру. На полу разместились люди: сидя, на коленях, на корточках и лежа. Инвалидов и паралитиков вносили на носилках или на спине.