Такой сладкой и беззащитной стала Инга, намыкавшись по приемным главных редакторов и заведующих отделами кадров, наслушавшись идиотских объяснений причин, не позволявших им взять ее на работу, хотя бы младшим редактором. А были и того отвратительнее лица мужского пола, сидевшие на должностях-шлюзах. Которым очень хотелось загодя заручиться ее согласием на будущую карьеру молоденькой редакторши — безотказной наложницы.

Сюжет-исповедь «Молодые годы Инги Осининой» я слушал урывками во время прозрачных до холодка утренних прогулок по краю овсяного поля, на обратном пути после провожания Саши до московского автобуса. Вполне понятно, что когда мы шли к автобусу, чаще всего я играл с Мотей, бегая наперегонки и выхватывая из утренней флоры и фауны занимательные для ребенка цитатки: двуглавый гриб, выпавший из гнезда птенец, квохчущая в овсах курица, замешкавшийся на тропинке ежик.

Мои редкие утренние прогулки с семейством Осининых и частые вечерние посиделки с Ингой на заднем крылечке ее дачи, когда Саша в бригадной избе обсуждал с Роговым, Димовым и Рубинштейном экономические проблемы зарулившего на вечную стоянку социализма, происходили на фоне активной дневной работы нашей экспедиции по добыче гриба — чаги. Римма в своей походной лаборатории делала выборочные анализы на содержание в березовых грибах активных веществ, приносила данные Ирочке Князевой, и мы на радостях устраивали очередной банкет с песнями и плясками. Хотя наша бригадная изба стояла на околице деревни Михалково, разухабистая музыка, сопровождавшаяся притопами и прихлопами, не могла не достигать слуха нормальных советских дачников, снявших на лето за немалые деньги ночной покой и сон с открытыми окнами. Дачного покоя не было. Сон не приходил. Было составлено коллективное письмо дачников в Красногорское районное отделение милиции. Ирочку посетил участковый милиционер в звании младшего лейтенанта и строго предупредил. Ирочка Князева не была бы собой, покорись она грубому вторжению во внутренний мир нашей компании. Дозвонилась? Дала телеграмму? Воспользовалась своей (несомненной) телепатической энергией? Дело не в путях коммуникации, а в том, что через два дня к нашей бригадной даче подкатила черная волга с двумя нолями во главе номерных знаков. Из машины вышел наш давний приятель капитан Лебедев, теперь уже с погонами подполковника внутренних войск. По случаю его приезда был устроен грандиозный банкет, после которого Ирочка укатила на черной волге с двумя нолями развлекаться дальше с капитаном Лебедевым. В течение романа воинские звания капитана Лебедева будут расти, но мы договоримся называть его капитаном Лебедевым. Это как капитан Лебядкин, капитан Миронов, штабс-капитан Рыбников. Это, как имя собственное: вместо Николая — капитан. Дачники больше не жаловались. Участковый не появлялся.

Если долго и безрезультатно добиваешься чего-то, надо сказать себе: «Остановись! Ты зашел в тупик». Это справедливо. Особенно, когда ты добиваешься чего-то исключительного. Тоннель, по которому ты пробирался, перегородил кто-то более удачливый или более талантливый, или менее отягощенный неустранимыми обстоятельствами. В этом соревновании — главное: способности, воспитание, связи. Инга вышла из неблагополучной, а в недавнем прошлом совсем несчастливой семьи, наказанной законом, опиравшимся на комбинацию доноса и криминальных обстоятельств, вышла в свет социальной несправедливости, на биржу труда, на стадион соревнования за свое место в жизни. Лучше бы ей родиться в среде политических заключенных, прошедших лагеря, реабилитированных после освобождения или реабилитированных посмертно! Даже в среде несчастного братства детей, родившихся в семьях бывших политических зэков, ей никто не сочувствовал и никто не симпатизировал. Она входила, если воспользоваться статистическими терминами, в группу «отрицательного контроля». Поняв это, Инга вскоре осмотрелась и нашла работу в книжном магазине на углу Невского проспекта и речки Мойки. Магазин продавал иностранные книги. В особенности популярными в те годы были альбомы художников-модернистов. На следующий день после завоза партии альбомов (обычно по субботам) выстраивалась очередь. Некоторые лица запоминались. Их обладатели приходили за новыми поступлениями чаще других. Сашу Осинина было трудно не запомнить. Он был долговяз, очкаст, курчав, безумно стеснителен и — самое запоминающееся — одет в военно-морскую форму старшего лейтенанта медицинской службы. Через 3–4 альбома, что по времени соответствовало 3–4 календарным месяцам, они познакомились. Еще через месяц Саша пригласил Ингу поужинать в «Кавказский ресторан», который был поблизости от Казанского собора в подвальчике, на другой стороне Невского проспекта, наискосок от книжного магазина.

Усатый администратор усадил их за столик неподалеку от четырех музыкантов, игравших на удлиненных деревянных инструментах протяжную музыку. Инга и Саша сразу же потерялись в причудливых названиях грузинской кухни. «Давайте закажем шашлык!» — предложил Саша. «И салат из помидоров с огурцами», — подхватила Инга. «Наши хинкали пробовали?» — участливо спросил официант, тоже с усами, но не такими пышными, как у администратора. «И „Цинандали“, пожалуйста!» — вспомнила Инга. Собственно, знакомство их и началось во время этого ужина в «Кавказском ресторане». Инга не была большой охотницей рассказывать о несчастьях, когда-то обрушивших добротную жизнь ее семьи. Да и ее собственные мыканья в поисках работы по специальности технического редактора были отнюдь не розовыми мемуарами. Но все же рассказала. Густое вкусное вино заглушило природную Сашину стеснительность, а к моменту откупоривания второй бутылки «Цинандали» он тоже приоткрыл свою биографию. Вернее, короткое резюме своей жизни, которая кому-то может показаться невероятной. Он родился в Москве, в семье артистов цыганского театра «Ромэн». Предполагалось, что по традиции Саша станет актером или музыкантом этого замечательного театра. Родители Саши часто уезжали на гастроли с театром, оставляя мальчика на попечение соседей по коммунальной квартире, размещавшейся на шестом этаже огромного каменного дома, который тянулся вдоль Садового кольца от ресторана «Пекин» чуть ли не до Малой Бронной улицы. Балкончик комнаты Осининых нависал над зловещей вывеской «МЯСО», рекламирующей магазин на первом этаже. С тех пор Саша стал присматриваться с уважением к вегетарианцам. Мизансцены закулисного быта цыганского театра, помноженные на картины быта коммунальной квартиры, где рос Саша Осинин, заронили мечту о свободе от всяческого быта. Море для него было метафорой свободы. Саша решил стать моряком. Так он оказался в ленинградском нахимовском училище, которое закончил с золотой медалью. Следующей ступенькой по лестнице свободы была ленинградская военно-морская медицинская академия, которую Саша тоже закончил с отличием и был направлен служить врачом на подводную лодку. Так совпало, что первый год службы в Кронштадте пришелся как раз на несколько начальных месяцев работы Инги в книжном магазине. Каждую субботу Саша приезжал из Кронштадта в Ленинград.

Сначала каждую субботу, если не дежурил в гарнизонном госпитале. Потом начал приезжать даже по пятницам с тем, чтобы провести две ночи с Ингой. В ее семье не принято было обсуждать образ жизни Инги. Да и обсуждать было нечего. Саша ей нравился. Они спали вместе и ходили по музеям, киношкам, театрам. У него водились деньги — зарплата военно-морского врача была вполне приличной. Им нравилось развлекаться и заниматься любовью.

Дело шло к зиме. А зима — к Новому Году. В Кронштадском офицерском клубе по традиции устраивали банкет с елкой. Инга не первый раз приезжала к Саше в его кронштадскую комнату в офицерском общежитии.

Часы показывали половину девятого. Пора было переодеваться в праздничное и спешить к началу банкета. Инга была в красном коротком платье, стянутом черным ремешком в талии, и в ожерелье из горного хрусталя. К этому зеркально подходили черные туфельки с хрустальными пряжечками и рекордно высокими каблуками. «Как ты процокаешь по нашим булыжникам, Инк?» — хохотал Саша. «Ты перенесешь!» — не задумываясь, ответила Инга. «Давай порепетируем?» — он поднял ее и начал носить по комнате. «Какой умник! Здесь уронить не страшно, а даже очень кстати — на кровать. А на булыжники только попробуй!» Саша нарядился в серый костюм с белой рубашкой и голубым галстуком. На банкет разрешалось приходить в гражданской одежде. Им повезло. К подъезду подскочило нечаянное такси. В банкетном зале дома офицеров народу было пруд пруди. В те годы курение не было явлением асоциальным, а, напротив, — общепринятым. Саша закурил и принялся разыскивать столик, занятый офицерами с его подводной лодки. Они ждали Сашу и Ингу. Это были старший лейтенант, командовавший дизелями, и капитан, ведающий торпедными аппаратами. Оба с женами. Дамы познакомились с Ингой еще раньше. Около десяти начали провожать Старый год. Потанцевали. Дело шло к полночи и к Новогоднему приветствию Хрущева по телевизору. Выпили шампанское за год новых побед и свершений. Начались танцы. На эстраде сидели джазовые музыканты, приглашенные из Ленинграда. Было весело. «Ты меня любишь, Инк?» — спросил Саша и поцеловал ее в шею. «А ты?» «Больше всего на свете!» — ответил он. «Пойдешь за меня?» Она не ответила. Только поцеловала в губы. Она не могла слукавить, что готова на всю жизнь заточить себя на острове, в морской крепости Кронштадте. Любила, но не смогла солгать. Любила ли запредельно? Через минуту ответила: «Люблю. Но еще больше люблю свободу». Он понял и больше не мучил ее. Оркестр продолжал закручивать ритмические фигуры все жарче, все настойчивей. Музыкальные стили и направления перемешались в котле разухабистых танцев: буги-вуги, фокстроты, польки, чарльстоны, лезгинки, гопаки — все, что могло повеселить офицеров-подводников, их жен, подруг и недолговечных приятельниц, пришедших сюда разогнать тоску островного одиночества. В повседневной жизни висело над ними облако изолированности. Кронштадт — город на острове. И хотя Ленинград близко — всего лишь на другой стороне Финского залива — не хотелось примериваться к судьбе графа Монтекристо. Да и Саша понял скоро, что мечта о свободе и походы подводной лодки без стоянок в иностранных портах, а если и стоянок, то без выхода на берег, все равно, что прогуливание тигра на железном поводке. Он начал задумываться, как бы демобилизоваться. И вот на этом новогоднем вечере судьба сама пошла к нему в руки.