– Нежарко сегодня! – говорит Уоллес, чтобы начать разговор.

Он подходит к чугунной печке, с виду менее угрюмой, чем этот волкодав, из осторожности укрывшийся за стойкой. Он протягивает руки к раскаленному металлу, Похоже, за интересующими его сведениями лучше обратиться к кому-нибудь другому.

– Добрый день, – говорит чей-то голос у него за спиной – голос пьяный, но настроенный доброжелательно.

В зале темновато, а дровяная печка, от которой в такой холод мало толку, еще напускает сизый дым. Уоллес заметил этого человека только сейчас. Он навалился на стол в дальнем конце зала: одинокий посетитель, радующийся, что наконец-то есть с кем поговорить. Наверно, он знает того пьяницу, на которого мадам Бакс ссылалась как на второго свидетеля. Сейчас он смотрит на Уоллеса и, открыв рот, произносит тягуче и обиженно:

– Ты почему вчера не хотел со мной разговаривать?

– Я? – удивленно спрашивает Уоллес.

– А, ты думал, я тебя не узнаю? – радостно ухмыляясь, торжествует пьяный.

Он поворачивается к стойке и повторяет:

– Он думал, я его не узнаю!

Хозяин не шевельнулся, глаза его пусты.

– Вы меня знаете? – спрашивает Уоллес.

– Еще бы, старина! Хотя ты был не больно-то вежлив… – Он старательно считает на пальцах. – Это было вчера.

– Должно быть, вы ошибаетесь, – говорит Уоллес.

– Он говорит, я ошибаюсь! – вопит пьяница, обращаясь к хозяину. – Я ошибаюсь!

И разражается оглушительным смехом.

Когда он немного успокаивается, Уоллес решает подыграть ему:

– А где это было? И в котором часу?

– В котором часу – это не ко мне! Я никогда не смотрю, который час… Было еще светло. И было это там, у выхода… там… там… там…

Каждое следующее «там» он произносит все громче и при этом взмахивает рукой, пытаясь указать на дверь. Потом вдруг успокаивается и добавляет почти тихо, как бы говоря с самим собой:

– Где же еще, по-твоему, это могло быть?

Уоллес уже не надеется что-то из него вытянуть. Но снаружи холодно, и так не хочется выходить из теплого помещения. Он садится за соседний столик.

– Вчера в это время я был за сто с лишним километров отсюда…

Комиссар снова начинает неторопливо потирать руки:

– Разумеется! У настоящих убийц всегда есть алиби, не так ли?

Довольная улыбка. Пухлые руки ложатся ладонями на стол, пальцы растопырены…

– В котором часу? – спрашивает пьяница.

– Когда вы сказали.

– Так я же не сказал! – в восторге орет пьяница. – Вот ты и попался! С тебя выпивка.

«Что за странная игра», – думает Уоллес. Но не теряет хладнокровия. Хозяин неодобрительно смотрит на него.

– Все это враки, – заключает пьяница после напряженного раздумья. Он оглядывает Уоллеса и с презрением добавляет: – У тебя и машины-то нет.

– Я приехал поездом.

– Вон что, – отвечает пьяница.

Его веселость улетучилась; видно, что он утомлен этой дискуссией. И все же он растолковывает хозяину, правда упавшим голосом:

– Он говорит, что приехал поездом.

Хозяин не отвечает. Он переменил позу: голова приподнялась, руки опущены вдоль тела, похоже, он собирается что-то сделать. В самом деле, он хватает тряпку и трижды протирает стойку.

– Какая разница, – с трудом ворочая языком, начинает пьяница, – какая разница между железной дорогой… железной дорогой и бутылкой белого?

Он обращается к своему бокалу. Уоллес машинально пытается найти ответ.

– Ну? – рявкает вдруг его сосед, повеселевший в предвкушении победы.

– Не знаю, – отвечает Уоллес.

– Значит, по-твоему, разницы нету? Хозяин, вы слышите: он считает, что разницы нету!

– Я этого не сказал.

– Сказал! – орет пьяница. – У меня свидетель! Ты так сказал. С тебя выпивка!

– Ладно, – соглашается Уоллес – С меня выпивка. Хозяин, подайте два бокала белого вина.

– Два бокала белого! – повторяет его сосед, к которому вернулось хорошее настроение.

– Не надрывайся, я не глухой, – отвечает хозяин.

Пьяница разом опустошил бокал. Уоллес отпивает из своего. Просто удивительно, что ему так хорошо в этом неопрятном бистро; неужели только потому, что здесь тепло? На улице он надышался холодного воздуха, и теперь им овладевает блаженное оцепенение. Он испытывает самые добрые чувства и к этому пьяному забулдыге, и даже к хозяину кафе, который в принципе особой симпатии не вызывает. Вот сейчас, например, он не отрывает взгляд от посетителя, и в этом взгляде такое глубокое недоверие, что Уоллеса это даже начинает немного тревожить. Он поворачивается к любителю загадок, но тот, очевидно от выпитого вина, погрузился в какие-то унылые раздумья. Чтобы развлечь его, Уоллес спрашивает:

– Ну, и какая же разница?

– Разница? – Теперь, похоже, пьяница совсем помрачнел. – Между чем и чем?

– Между железной дорогой и бутылкой вина!

– А, бутылкой… – вяло повторяет пьяница, словно вернувшись откуда-то издалека. – Разница… Разница огромная… Железная дорога!.. Это совсем другое дело…

Надо было расспросить его раньше, до того, как заказывать ему выпивку. Теперь он уставился в пустоту, раскрыв рот, подперев тяжелую голову рукой. Он бормочет невнятные слова, затем, сделав над собой видимое усилие, запинаясь и путаясь, наконец произносит:

– Насмешил ты меня с этой железной дорогой… Думаешь, я тебя не узнал… Не узнал… Как раз выйдя отсюда… Всю дорогу вместе… всю дорогу… Меня не проведешь! Думал, если ты плащ сменил…

Дальше монолог становится неразборчивым. Несколько раз, неизвестно в какой связи, в нем попадается слово найденыш или что-то похожее.

В полудреме, оседая на стол, он мямлит непонятные слова и перемежает их восклицаниями и жестами, которые замирают, еще не оформившись, либо растворяются во мгле воспоминаний…

Впереди него идет вдоль решетки какой-то верзила в плаще.

– Эй! Подожди-ка! Эй! Приятель!

Он что, оглох?

– Эй ты! Эй!

Ага, теперь услышал.

– Подожди-ка! Эй! Я тебе загадку загадаю!

О-ля-ля! А ты не слишком вежлив, приятель. И почему это все так не любят загадки?

– Эй, подожди! Не бойся, загадка нетрудная!

Да, нетрудная! Никто их разгадать не может.

– Эй! Приятель!

– За тобой бежать приходится!

Незнакомец резким движением отталкивает его руку.

– Ну ладно, ладно! Не хочешь взять меня под руку… Да не шагай ты так быстро! Дай отдышаться, дай вспомнить, чего я хотел…

Но парень оборачивается с угрожающим видом, и пьяница отступает на шаг.

– Какое животное утром…

У него перехватывает голос: судя по свирепой физиономии незнакомца, тот явно собирается стереть его в порошок. Он считает за благо отступить, примирительно что-то бормочет, но как только незнакомец, решив, что отделался от него, принимается шагать дальше, он снова увязывается следом, спотыкаясь и охая.

– Эй, не спеши так!.. Эй!.. Не так быстро!.. Эй!

Встречные прохожие останавливаются, оглядываются, отходят в сторону, пропуская эту удивительную пару: высокий, сильный мужчина в чуть узковатом для него плаще и светлой шляпе с опущенными спереди полями, которая закрывает верхнюю часть лица, идет уверенным шагом, нагнув голову, засунув руки в карманы; идет не спеша и как будто не обращает ни малейшего внимания на своего довольно-таки занятного спутника, – тот плетется то справа от него, то слева, а большей частью позади, причем выписывает ногами причудливые кривые, похоже, с единственной целью идти рядом. Ему это более или менее удается, но ценой значительных усилий, он проходит расстояние вдвое или втрое большее, чем это необходимо, с такими рывками вперед и внезапными остановками, что кажется, будто он вот-вот упадет. Несмотря на все эти затруднения, у него еще хватает сил произносить речи, правда, обрывочные, но местами внятные: «Эй! подожди-ка… загадку задам…» и что-то вроде «найденыша». Он явно слишком много выпил. Это низенький, пузатый человечек в ветхой одежде, почти в отрепьях.