И толстяк, не долго думая, распахивает дверь, затем с шутливой церемонностью делает шаг в сторону.

– Прошу вас, принц! Можете пройти отсюда: между подъездами есть коридор. Третий этаж, квартира двадцать четыре.

Уоллес благодарит и входит в подъезд. Привратник заходит следом, закрывает дверь и возвращается в привратницкую. На сегодня работа закончена. Звонок он почистит в другой раз.

Дверь Уоллесу открывает женщина неопределенного возраста – быть может, и в самом деле еще молодая, – и, вопреки его ожиданиям, она нисколько не удивляется его приходу.

Достаточно было предъявить удостоверение полицейского и сказать, что в ходе расследования одного загадочного дела он расспрашивает жителей этого квартала, почти всех подряд, в надежде, что они помогут ему найти хоть какую-нибудь зацепку. Ни о чем не спрашивая, она вводит его в гостиную, тесно заставленную старомодной мебелью, и указывает на кресло с гобеленовой обивкой. Сама она садится напротив, но на некотором расстоянии и ждет, скрестив руки на груди, серьезно глядя на него.

Уоллес начинает рассказ: вчера вечером в особняке напротив было совершено преступление…

Лицо мадам Бакс выражает сдержанный интерес с оттенком легкого удивления – и сочувствия.

– Вы не читаете газеты? – спрашивает Уоллес.

– Нет, крайне редко.

Эти слова она произносит с грустной полуулыбкой, словно желая сказать, что не в состоянии раздобыть газету или что ей некогда их читать. Голос у нее под стать лицу – кроткий и увядший. Уоллес чувствует себя старым знакомым, который явился к ней с визитом после долгого отсутствия: он сообщает ей о кончине их общего друга, а она скорбит с благовоспитанным равнодушием. Пробило пять. Сейчас она предложит ему чашку чаю.

– Какая печальная история, – говорит она.

Но Уоллес пришел сюда не для того, чтобы принимать соболезнования, он прямо задает вопрос: что она видела или слышала из своего окна.

– Нет, – отвечает она, – я ничего не заметила.

И очень сожалеет об этом.

Может быть, ее внимание привлек какой-нибудь бродяга, или попадались подозрительные личности, которых она могла бы описать: скажем, прохожий, интересующийся особняком напротив?

– О, на нашей улице прохожих не бывает.

На бульваре в определенные часы бывает много народу, они ходят быстро и моментально исчезают из виду. Но здесь никто не ходит.

– Тем не менее, – говорит Уоллес, – кто-то же прошел здесь вчера вечером.

– Вчера… – Она напрягает память. – Вчера был понедельник?

– Или позавчера, или даже на прошлой неделе: похоже, эта акция готовилась заранее. Например, телефон в доме не работал – его специально могли вывести из строя.

– Нет, – отвечает она после минутного раздумья, – я ничего не заметила.

Вчера вечером какой-то мужчина в плаще возился у садовой калитки и что-то там испортил. Видно было плохо, уже темнело. Он остановился там, где кончалась живая изгородь, достал из кармана какую-то вещицу, кусачки или напильник, и просунул руку между прутьями решетки, чтобы достать до верхней части калитки с внутренней стороны… Это длилось всего полминуты: затем он отдернул руку и тем же неторопливым шагом пошел дальше.

Поскольку дама утверждает, что ничего не видела, Уоллес собирается уходить. Конечно, было бы удивительным совпадением, если бы она оказалась у окна в нужное время. Да и было ли оно, это «нужное время»? Маловероятно, чтобы убийцы среди бела дня явились сюда и спокойно занялись своими приготовлениями: изучали местность, подбирали ключ или вскапывали сад, чтобы перерезать телефонный кабель.

Первым делом надо выслушать доктора Жюара. И потом только, если этот путь окажется тупиковым и если комиссар не узнал ничего нового, стоит опросить остальных жильцов дома. Нельзя пренебрегать даже минимальными шансами. А пока надо попросить мадам Бакс не разоблачать его перед привратником.

Чтобы немного продлить эту передышку, Уоллес задает еще несколько вопросов: не помнит ли она какой-нибудь шум, на который тогда не обратила внимания, – выстрел из револьвера, быстрые шаги по гравию, хлопанье двери, рокот автомобильного мотора… Но она качает головой и говорит со своей странной улыбкой:

– Не подсказывайте мне все эти подробности, а то я поверю, что видела убийство своими глазами.

Вчера вечером мужчина в плаще что-то сделал с калиткой, и сегодня с утра, когда калитка открывалась, не было слышно электрического звонка. Вчера какой-то мужчина… Наверно, она все же поделится своим секретом. Даже непонятно, что ей мешает это сделать.

Уоллес все думает, как бы повежливее спросить, много ли времени в последние дни она проводила у окна. Наконец он встает и со словами «Вы позволите?» подходит к окну. Да, именно в этом окне приподнималась занавеска. Теперь он узнаёт ее, а вначале, изнутри и на таком близком расстоянии, она казалась какой-то другой. Он приподнимает угол занавески, чтобы лучше видеть улицу.

В этом ракурсе особняк с ухоженным садом выпадает из своего окружения, словно его видишь в бинокль. Уоллес разглядывает высокие каминные трубы, шиферную крышу, которая в этом районе кажется слишком изысканной, нарядный кирпичный фасад, выложенный по углам крупным камнем; выступы над окнами, арка над дверью, четыре ступеньки у входа – из такого же камня. Снизу невозможно в полной мере оценить гармонию пропорций, строгость – почти аскетизм – этого сооружения, чью простоту едва смягчают – или, наоборот, подчеркивают? – затейливые балконные решетки. Уоллес пытается различить в этих чугунных завитушках какой-нибудь рисунок, когда меланхолический голос позади него как бы между прочим произносит:

– Вчера вечером какой-то мужчина в плаще…

Вначале Уоллес усомнился в достоверности такого запоздалого воспоминания. Он недоверчиво обернулся к собеседнице: у нее было все такое же чересчур спокойное, устало-вежливое лицо. Беседа продолжилась в том же светском тоне.

Когда он решился напомнить о ее неоднократных заявлениях, будто она ничего не заметила, то в ответ услышал: всегда неприятно выдавать человека полиции, но поскольку речь идет об убийце, пришлось побороть сомнения.

Правдоподобное объяснение было только одно: под невозмутимой наружностью мадам Бакс скрывалось слишком живое воображение. Но она как будто прочла его мысли и, желая подкрепить свое свидетельство, уточнила, что, кроме нее, злоумышленника видел по крайней мере еще один человек: перед тем как тот свернул на бульвар, из кафе на углу – метрах в двадцати налево – вышел какой-то пьяница и, слегка пошатываясь, побрел в том же направлении. Он пел или разговаривал сам с собой. Злоумышленник обернулся, пьяный что-то выкрикнул ему и попытался ускорить шаг, чтобы догнать его, но тот, больше не обращая внимания на пьяного, продолжал путь к мосту.

К несчастью, мадам Бакс не могла описать его более подробно: мужчина в плаще, в мягкой шляпе светлого оттенка. А вот его непрошеного попутчика она не раз видела в этом квартале; ей казалось, что его должны хорошо знать во всех питейных заведениях округи.

Выйдя из дома через второй выход, на улицу Землемеров, Уоллес переходит на другую сторону, чтобы осмотреть садовую калитку: видно, что сигнальное устройство вывернуто, чтобы не сработал контакт, когда калитку откроют, и тот, кому удалось это сделать одной рукой, по-видимому, обладает большой физической силой.

Подняв голову, он снова видит за ажурной вышитой занавеской силуэт мадам Бакс.

– Добрый день, – говорит Уоллес, входя и закрывая за собой дверь.

Хозяин кафе не отвечает.

Он неподвижно застыл на месте. Массивная верхняя часть туловища опирается на широко расставленные руки; ладони ухватились за край стойки, словно для того, чтобы не дать телу ринуться вперед – или упасть. И без того короткая шея совсем не видна между приподнятыми плечами; в наклоне головы чувствуется что-то недоброе, рот чуть скривился, взгляд пустой.