Никита держался из последних сил, от голода кружилась голова, от холода тело немело и не хотело повиноваться, раненая рука нещадно ныла. Подойдя к Екатеринодару полк Никиты начал готовиться к штурму, у него было несколько часов, чтобы передохнуть, закрыть глаза, провалиться даже не в сон, а тяжелое мутное забытье.

Штурм продолжался несколько дней, бои окончательно вымотали молодого офицера, благо каким-то чудом он не пострадал, как многие многие его друзья и однополчане. В этот кровавом штурме, окончившемся неудачей, белая армия потеряла около четырёхсот убитых и полутора тысяч раненых. Во время артиллерийского обстрела погиб генерал Корнилов. Сменивший его Деникин принял решение об отводе армии от кубанской столицы.

Офицеры сражались истово веря в свою победу, она казалось такой близкой, но чем дальше, тем больше и Белые, и Красные втягивались в войну, тонули в ней. Конца этому пока было не видно.

Второй Кубанский поход продолжался с июня по ноябрь-декабрь 1918 г. Добровольческая армия вновь двигалась на Екатеринодар. Именно во время этого наступления на Никиту обрушилось страшное, роковое для него известие.

Никита ни на минуту не переставал думать о Елизавете, особенно после того, как видел разграбленные, сожженные дворянские усадьбы, видел жестокость и дикую озлобленность Красных. Постановление Совнаркома «О красном терроре» от 5 сентября 1918 г. не заставило себя долго ждать.

Никита молился про себя, чтобы ничего подобного не случилось с ней и надеялся на дальновидность князя. Его высокопревосходительство не стал бы рисковать совей семьей. Тем не менее молодой человек пытался разузнать, точное место имения князя, он даже выбил себе несколько дней отпуска, загнал несколько лошадей, но тщетно, двери усадьбы были наглухо заколочены, здесь уже давно никого не было. После долгих попыток разузнать что-либо о судьбе князей Оболенских-Нелединских-Мелецких, оказалось, что они владели еще несколькими имениям где-то в центральной и южной части России и одним в Крыму.

Куда они уехали Никита не представлял, а отлучится из полка не было никакой возможности. Оставалось только надеяться, что проницательный князь отправился в Крым, где, на рейде стояли французские и английские корабли, так называемые интервенты, там же по слухам жила вдовствующая императрица Мария Федоровна, представители рода Романовых, часть двора. Оттуда еще возможно было уехать.

Эмиграция, какое чужое страшное слово, бежать из собственной страны. Умом Никита понимал, что для многих это было единственным спасением, но сердцем представить, что он никогда больше не увидит ее, такую родную, нежную, пылкую при их встрече, это было невыносимо. Он чувствовал, княжне не хватило совсем чуть чуть, чтобы раскрыть ему свое сердце.

Словом, Никиту несказанно мучила эта неизвестность, невозможность узнать что-либо о ее судьбе. Ведь при их расставании он обещал защищать ее и помогать ей. И собственная вынужденная бездеятельность сводила молодого человека с ума. Как вдруг неожиданно для самого себя ему стало известно то, о чем он предпочел бы не знать никогда.

Это случилось на военном собрании в полковом штабе. Из очередного рейда вернулся разведывательный отряд, докладывая обстановку в близлежащих районах выступал командующий отрядом. Никита слушал вполуха, ночное дежурство вымотало его, вздремнуть не удалось совершенно. Но вдруг его как током пронзило, голос командующего монотонно докладывал:

— Еще, господин генерал, не могу не сообщить Вам печальную новость, вчера вечером, мы проезжали разоренное и сожженное имение князя Оболенского-Нелединского-Мелецкого. Вы господин генерал хорошо знали Николая Сергеевича, так вот имение было не просто разграблено, но и сожжено дотла, но главное, — мужчина тяжело вздохнул, — вся семья Его светлости князя, его супруга, сын и дочь и сам Николай Сергеевич убиты, мы похоронили их недалеко от усадьбы. К огромному сожалению, мы не успели совсем немного, даже угли еще не остыли.

Командующий продолжал докладывать дальше, а Никита никак не мог понять, поверить, принять, то, что он услышал. Не взирая на порядок, он перебил докладчика:

— Постойте, Роман Львович, Вы ошиблись должно быть, этого быть не может, не может…

Мужчина посмотрел на Никиту с удивлением и легкой растерянностью, перебивать на военном совете, да еще в присутствии главнокомандующего, это было слишком. Но видимо взгляд Никиты был таким умоляющим, что Роман Львович сжалился над ним.

— Простите, Сергей Петрович, обратился он к генералу, Вы позволите…

— Да, ответьте ему, меня тоже поразила и страшно огорчила эта потеря, мы были дружны с князем. Его сын Андрей прошел почти всю первую мировую под командованием генерала Алексеева.

— Простите, молодой человек, как Вас зовут, — обратился генерал к Никите.

— Никита Александрович Добровольский.

— Вы знали князя Николая Сергеевича?

— Он давал мне поручение в Царском перед самой февральской революцией, — Никита отвечал машинально, не думая ни о чем, кроме…

— Так, что же Вас так задело, Вы знали кого-то из его семьи?

Никита молчал.

— Отвечайте, молодой человек, Вы позволили себе перебить докладчика, вместо того, чтобы дождаться конца совещания, на то должна быть причина, — взгляд генерала Сергея Петровича Ромодановского впился в Никиту.

— Я знал его дочь, Ваша светлость и…,- Никита не знал, что сказать — и она была очень дорога мне…

Сергей Петрович тяжело вздохнул.

— Все понятно, идите, поручик, отдохните, выспитесь, но Вас лица нет, ступайте.

Никита вышел не прощаясь и ничего не говоря, и все еще не осознавая, что ЭТО произошло на самом деле. С нетерпением он дождался конца совета, бросился к Роману Львовичу на улице.

— Скажите мне, прошу, неужели это правда, может Вы ошиблись и…Если бы у меня был протрет, если бы его не пробила пуля, это не может быть она, не может…

— Молодой человек, я никогда не видел княжну, но кто еще это мог быть, молодая красивая девушка, рядом с отцом и матерью.

— Как она выглядела, опишите, прошу…

— Невысокого роста, худенькая, длинные каштановые волосы…

— Не продолжайте… где это случилось? — Никита не узнал свой глухой сдавленный голос.

— Километрах в 40 к югу отсюда, по основному тракту, потом налево, там указатель на имение. Мы похоронили их под старым вязом во дворе дома, точнее того, что от него осталось.

— Так близко, 40 километров, а я не помог ей, не спас…

— Не надо, молодой человек, не корите себя, вот возьмите, у нас осталось от поездки, Вам сейчас нужнее, — Роман Львович протянул Никите бутылку коньяку, похлопал по плечу.

Тот день практически стерся из памяти молодого человека, он не помнил, как запрягал лошадь, как мчался по дороге, все происходило словно в тумане или скорее во сне. Имение он нашел без труда и старый вяз и четыре могилы с простыми деревянными наскоро сколоченными крестами. Никите никогда не было так больно и страшно и одиноко.

Невольно всплыли в памяти жуткие воспоминания первых дней войны, потеря матери и брата.

Прежде чем отправиться в ряды белых, Никита вернулся домой. Если о Елизавете было кому позаботиться, то его семье мог помочь только он сам. Но Никита приехал слишком поздно, маленькое имение было сожжено дотла. Красные орудовали в той местности с самых первых дней гражданской. Его матушка и брат были убиты, и только преданные слуги горничная и старый лакей своими силами, рискуя вызвать неудовольствие установившейся здесь новой власти, все же похоронили бывших господ. И Никита смог поклониться могиле, поплакать, попросить прощения, что не защитил…

Тогда сквозь его боль все же пробивалась слабая надежда отомстить за родных и найти княжну. За ее образ он держался как за путеводную ниточку. Она не давала потерять голову.

А что теперь? Теперь в душе была абсолютная пустота…За эти более чем полгода войны молодой офицер не раз сталкивался со смертью, видел как гибли однополчане, друзья. Эта грань между жизнью и смертью была такой крошечной, почти неуловимой. Он убивал сам, но пожалуй только теперь понял, что значит потерять последнего близкого человека. Весь мир словно остановился, не волновало больше ничего, кроме…