Оно было невидимым, но могло ослепить. Его нельзя было почувствовать, но оно могло убить. Дотронуться до этого было невозможно, но оно могло вызвать у человека рак кожи, причем в самой неприятной форме. Оно могло уничтожать посевы, затоплять города, могло вообще превратить Землю в подобие Луны — в голый камень, ждущий новой жизни из глубин Вселенной.

Но это в худшем случае.

— Должен же быть какой-то способ заработать на этой штуке, — сказал Ример Болт, заведующий отделом маркетинга “Химических концепций”, Массачусетс, не желающий понимать, что мешает передать этот проект отделу внедрений. — Разумеется, мы постараемся все предусмотреть.

— Прежде всего мы должны постараться не уничтожить жизнь на Земле, — заметила Кэтлин О’Доннел из отдела исследований и внедрений.

— Правильно. Это задача номер один. Я не хочу уничтожать жизнь. Жизнь — это я. Жизнь — это все мы. Так?

Все присутствовавшие в зале заседаний А в штаб-квартире “Химических концепций”, расположенной на шоссе 128 к северу от Бостона, согласно закивали.

— Мы и не собираемся уничтожать жизнь, — продолжал Болт, — а только защищать ее. И даже улучшать. И сделать все, чтобы “Химические концепции” способствовали ее процветанию.

— Что вы хотите этим сказать? — строго спросила Кэтлин О’Доннел.

Ей было двадцать восемь лет, она была дама стройная, высокого роста, с глазами, как сапфиры и с кожей белой и гладкой, как каррарский мрамор. Ее зачесанные назад волосы цвета темного золота открывали высокий гордый лоб. Если бы она не вставала вечно ему поперек дороги, Ример Болт, тридцати восьми лет от роду, непременно влюбился бы в нее, или, по крайней мере, попытался бы влюбиться. На самом деле он уже делал несколько попыток. К сожалению, с доктором философии Кэтлин О’Доннел у него были некоторые проблемы.

Она его слишком хорошо понимала.

Ример Болт был рад одному — что он не женат на ней. Жизнь мужчины, которого понимает жена, может превратиться в ад. Уж Ример это знал. У него было три таких, пока он наконец не нашел себе параноидальную стерву. С параноидальными стервами ладить легче всего. Они бывают так заняты погоней за собственными кошмарами, что с ними можно делать все, что угодно. С Кэтлин О’Доннел он ничего не мог сделать. Она всегда знала, что у него на уме.

— Я говорю о вещах первостепенной важности, — ответил Болт. — Мне важна жизнь, живая жизнь. — Его голос дрожал от негодования.

Но Кэтлин О’Доннел не отступала.

— Приятно слышать, что сохранение жизни на планете является для вас первостепенной задачей. Но насколько первостепенной? Не окажется ли она на пятнадцатом месте, следом за вопросом сбыта, и не будет ли она решаться в зависимости от того, сможете ли вы продать готовый проект какой-то из стран третьего мира или Претории? — спросила доктор О’Доннел, женщина с небесно-голубыми глазами и холодно-расчетливым умом.

— Самой первостепенной, — ответил Болт. — Чертовски первостепенной. Чертовски.

Сидящие за столом согласно закивали.

— Номер один? — спросила Кэти.

— Не знаю. Говорю, первостепенной, — буркнул Болт.

— Может ли проблема сохранения жизни идти после, скажем, вопросов себестоимости, маркетинга, использования в богатой нефтью стране третьего мира и возможности получения эксклюзивного патента?

— Я бы, безусловно, не стал сбрасывать со счетов эксклюзивный патент. Сколько компаний вкладывали миллионы в разработку новых идей, а потом обнаруживалось, что они украдены другими. Я хочу обезопасить всех нас.

Болт обвел взглядом присутствующих. Все кивнули. Только одна голова осталась неподвижной — голова невозмутимой и упрямой красавицы.

— Джентльмены, — произнесла доктор О’Доннел ровным, спокойным голосом. — Позвольте объяснить вам суть проблемы.

Она взяла у сидящего рядом человека пачку сигарет и подняла ее на уровень глаз. Пачка была толщиной не больше двух пальцев.

— Вокруг Земли есть озоновый слой, приблизительно такой, — и она провела пальцем вдоль пачки. — Он защищает нас от солнечных лучей — ультрафиолетовых, инфракрасных и космических. Эти лучи при прямом попадании могли бы уничтожить жизнь на нашей планете.

— И те же лучи дают нам загар, теплую погоду и тот самый хлорофилл, который называют основой жизни, — добавил Болт.

— Но, — парировала доктор О’Доннел, — весь мир напуган тем, что что-то может случиться с озоновым слоем. Насколько мне известно, единственным международным запретом, который соблюдают все, является запрет на использование флюорокарбонов в качестве распылителей.

Болт думал об этом. Он собирался перебить ее и огласить заключение, полученное им из юридического отдела, но Кэти продолжала.

— Как вы знаете, флюорокарбоны инертны и не обладают ни цветом, ни запахом. Они были идеальными распылителями для спреев. Самое экологически чистое вещество, не вступающее в реакцию ни с чем. Но в этом и была суть проблемы, потому что то, что происходит в стратосфере и то, что происходит на Земле — совсем не одно и то же. В стратосфере эти безвредные невидимые флюорокарбоны вступают во взаимодействие с прямыми солнечными лучами, которые находятся за озоновым слоем.

Ример Болт барабанил пальцами по столу и слушал, как доктор О’Доннел рассказывает про то, как флюорокарбоны выделяют в атмосферу атомы хлорина. Он знал об этом. Ему все объяснили те самые технари, которые вечно всему мешают.

— Атомы хлорина проедают озоновый щит, который задерживает эти вредные лучи. А мистер Болт предлагает, чтобы мы изготовили нечто, что, по всей вероятности, способно уничтожить жизнь на Земле.

Болт был педантом. Он носил строгий коричневый костюм, волосы стриг всегда коротко, потому что когда-то вычитал, что длинные волосы коробят некоторых. У него были темные глаза и тонкие губы. Он отлично понимал подоплеку происходящего. О’Доннел не хотела, чтобы компания занималась в первую очередь его проектом, отодвинув в сторону проекты исследовательского отдела.

— Я говорил, что есть некоторые трудности. В каждом новом деле бывают трудности. И с электрической лампочкой не все шло гладко. А кто из вас отказался бы получать дивиденды от каждой используемой лампочки?

Доктор О’Доннел не выпускала из рук пачку сигарет.

— До использования спреев для волос озоновый слой был вот такой толщины, — сказала она, и, вынув одну сигарету, бросила пачку на стол. В руках у нее осталась только одна сигарета.

— НАСА проводила в открытом космосе опыты с прямыми солнечными лучами. Их энергия поразительно сильна. Но будет гораздо хуже, если они проникнут по эту сторону атмосферы, в которой присутствуют влага, кислород и все остальное, что делает возможным существование жизни на нашей планете.

— Почему вы держите в руках сигарету? — раздался вопрос.

Болт был готов задушить спросившего собственными руками.

— Потому что именно такова теперь толщина озонового щита в некоторых местах, — ответила Кэти и швырнула сигарету на стол. — На высоте тридцати миль существует и, надеюсь, будет существовать тонкий слой озона, щит между всем живым и тем, что может его уничтожить. Он не увеличивается, но может восстановиться, если мы не будем этому мешать. Я не предлагаю выбора между жизнью и смертью. Я просто хочу понять, что побуждает вас рассматривать возможность всемирного самоубийства.

— Любой шаг вперед всегда наталкивается на мрачные пророчества, — подал, наконец, голос Болт. — Когда-то нас пугали, что человек взорвется, если будет передвигаться со скоростью шестьдесят миль в час. Да-да, и люди в это верили, — продолжал Ример. О’Доннел была великолепна, но соревнование придавало Болту сил. — Я предлагаю сделать шаг в будущее и осмелиться стать великими.

— Дырявя озоновый щит струёй флюорокарбонов? Ведь мистер Болт предлагает именно это.