— «Се-Па». Замечательно, что решились. Тогда на неделе созвонимся.

Теллер стоял и смотрел вслед ее автомобилю. Потом сел в свой и поехал по М-стрит, на Северо-Запад, в Джорджтаун. Машину он припарковал в нарушение всех правил, презрев угрозу нового начальника дорожной полиции беспощадно карать сотрудников, злоупотребляющих служебным положением. Обогнув квартал, он зашел в клуб «Джулио».

В помещении было темно, тесно и накурено. В зале, удлиненном и узком, полпространства справа занимал бар. В середине противоположной стены располагалась крохотная эстрада для музыкантов. Сегодня на ней восседал сам Джулио, владелец клуба, в окружении клавишных инструментов: органа, акустического и электрического пианино, а также электронного ритмического устройства, воспроизводящего звучание ударных.

— Здравствуй, Марти, — окликнул Джулио Теллера, как только тот сел на единственный незанятый табурет у стойки. Всего их в помещении было десять, однако семь занимали пожилые женщины, все до одной добрые знакомые Теллера. Официантка, не спрашивая, принесла ему джин со льдом. Тем временем Джулио стал наигрывать попурри из полузабытых песен, однако по-прежнему популярных в клубах любителей старых песен — тех, кого тянет на огонек попеть и избыть одиночество. Он играл «Будь у тебя тюльпан в волосах», «По реке по-над берегом», «Чем не красотка?», и Теллер пел вместе со всеми. Но уже часом и четырьмя порциями джина позже он упоенно солировал с микрофоном в руках, исполняя свой коронный номер: Фрэнка Синатру со всеми его ужимками. Он словно вытягивал звуки из глубины души, баюкал их, полуприкрыв глаза, и вдруг менял темп, силу голоса, к огромному восторгу присутствующих.

— Спокойной ночи, Марти, — попрощался с ним Джулио, когда Теллер встал со своего места, нетвердо держась на ногах. Той же шаткой походкой он, помахав рукой остающимся, направился к двери.

— Спой «Ко мне, ко мне», — попросил некто пьяный от стойки, плохо ворочая языком.

— В следующий раз, — пообещал Теллер. Выйдя наружу, он несколько раз глубоко вдохнул отрезвляюще студеный ночной воздух, отыскал свою машину и поехал домой, всю дорогу до самой своей двери напевая вполголоса «Ко мне, ко мне».

— Отцы и дети, тоже мне проблема! — проворчал он сварливо, укладываясь спать.

— Итак, подытожим, что у нас есть, — обратился Теллер к собравшимся у него в кабинете детективам, внушительный контингент которых недавно предпринял вылазку в Верховный суд, сняв предварительные показания почти со всех сотрудников, в том числе и девяти верховных судей.

— Должен сказать, я чувствовал себя полным идиотом, допытываясь у члена Верховного суда о его местонахождении в вечер убийства Сазерленда, — сказал один из них.

— Ну и где он находился? — спросил Теллер.

— Со мной беседовал не «он», а «она», судья Тиллинг-Мастерс.

— Это не меняет дела. Так где она находилась?

— В гостях, на званом ужине, вместе со всей семьей.

— Это соответствует действительности?

— Полностью.

— Так, кто у нас следующий?

Они прошли весь список, из девяти верховных судей алиби подтвердилось только у шестерых.

— У кого из судей алиби зависли? — спросил Теллер.

— У Коновера, Поулсона и Чайлдса.

— Они сообщили ложное местопребывание?

— Да нет, просто у них алиби оказались не совсем достоверными, — вмешался ражий сотрудник по фамилии Вазилоне. — Посуди сам, Марти, Поулсон, по его словам, должен был весь вечер находиться на приеме. Я поговорил с одним из гостей, так вот, он рассказал, что Поулсон ушел с приема совсем не в то время, которое назвал мне. Я пока не связывался с другими приглашенными.

— Так, что у Коновера?

— Коновер показал, что был дома, работал над статьей.

— Супруга?

— Вне дома, в гостях, так, по крайней мере, считает ее муж. На вопрос о недавно нанятом помощнике по дому он ответил, что на этот вечер вообще отпустил всю прислугу.

Теллер поковырял мизинцем в ухе.

— Чайлдс?

По Чайлдсу выступил другой детектив:

— Судья Чайлдс пробыл весь вечер в аэропорту, чинил свой самолет, согласно его показаниям.

— Не поздно ли?

— Именно так я и поставил вопрос, Марти. Он ответил, что другого времени выкроить не смог.

— Подтверждения получены?

— Частично. Дежурный охранник по стоянке сообщил, что видел его в тот вечер несколько раньше, но когда точно он уехал домой, не знает.

— Ну, хорошо, с начальством худо-бедно разобрались. Как обстоят дела с аппаратом? — Ему передали список сотрудников Верховного суда, которые не смогли убедительно объяснить своих перемещений и занятий в тот вечер.

— Работы осталось начать и кончить, — сказал Вазилоне. — На все, как ты знаешь, нужно время.

— Знаю, — подтвердил Теллер. — Что ж, будем копать дальше. Прошу всех докладывать мне ежедневно.

Когда закончилось совещание и присутствующие разошлись, он откинулся на спинку кресла и, положив ноги на стол, закрыл глаза. Открыв их, увидел перед собой в рамке фотографию двух своих дочерей. «Ах, дети, дети, если бы вы знали, каким трудом достаются вашему отцу те убогие гроши, что он зарабатывает, вы бы так бездумно не выпрашивали у него денег по каждому поводу». Сей краткий монолог, отнюдь не утешив его, напомнил о подошедшем сроке перевода дочерям их месячного содержания. Он выписал два чека, вложил их в два разных конверта вместе с запиской «Люблю, скучаю, папа» и бросил конверты в почтовый ящик рядом с подъездом здания ОУП.

В надежде, что хотя бы это ему зачтется со временем.

Бодрым, широким шагом председатель Верховного суда Поулсон миновал приемные комнаты, на ходу кивая клеркам и секретарям, и скрылся в своем официальном большом кабинете, затворив за собой дверь. Там он швырнул на стол стопку папок с делами и посмотрел на часы-барометр, стоявшие на полке позади кресла. Так он и знал — конференция судей затянулась на полчаса, из-за чего придется теперь хочешь — не хочешь спешно перекраивать планы на сегодняшний день: ужимать, урезать и стискивать остальные мероприятия.

Административную сторону своей работы судья Поулсон ненавидел лютой ненавистью. Она была одним из аргументов против, когда он обдумывал свой ответ на предложение президента Джоргенса занять пост председателя Верховного суда. Что ни говори, рядовые судьи имеют известные преимущества перед председателем. Их единственный долг и обязанность — надзирать за соблюдением закона, в то время как административная сторона руководства Верховным судом целиком ложится на его плечи: все далекие от юриспруденции, но необходимые хозяйственные заботы, суетные каждодневные дела. Взять хотя бы сегодняшнюю конференцию, на которой он по должности обязан председательствовать, — она давно уже выродилась, по сути дела, в лобби, отстаивающее интересы федеральных судей.

С другой стороны, рассуждал Поулсон, открывая дверцу небольшого холодильника, отделанную в тон всему кабинету ореховым деревом, и доставая бутылку ирландского ликера «Бэйлиз», есть и отрадные стороны председательской должности, компенсирующие ее неудобства. В частности, поскольку председатель теперь он, Поулсон, то и сам суд ныне известен как «суд Поулсона», что льстит самолюбию. Далее. По официальному протоколу, он занимает в государственной иерархии третье место вслед за президентом и вице-президентом. Но с учетом того, что в лице последнего страна получила политического импотента, председатель Верховного суда — и многие это уже почувствовали — является фактически вторым лицом после президента. Ради обладания такой властью, говорил себе Поулсон, наливая молочно-белый ликер в бокал и возвращая бутылку в холодильник, приходится кое-чем поступаться. Скажем, остальным судьям нетрудно сохранять анонимность, жить своей частной жизнью, не нарушаемой непрошеными вторжениями соглядатаев-репортеров и любителей автографов. Не всем, правда, ибо Марджори Тиллинг-Мастерс собрала-таки при своем назначении обильную жатву внимания к себе со стороны прессы и телевидения.