— О, во мне смесь разных кровей, немножко той, немножко этой, в том числе и венгерская кровь.

Официант принес им меню.

— Как прошло сегодня утром собеседование с Чайлдсом? — осведомился Теллер.

Положив меню на стол, Сюзанна посмотрела на собеседника поверх очков:

— Не очень удачно. Скрытный он человек. И странный. Впрочем, в наше время у большинства людей есть необъяснимые странности.

— А конкретно у Чайлдса? В чем выражается странность?

— Трудно сказать. Внешне все обстоит безупречно: любезен, приветлив, откровенен. Взял меня в полет на своем самолете.

Теллер изобразил плотоядную улыбку и пошевелил пальцами, будто вертя воображаемой сигаретой.

— Катал, значит, на своем самолете? Ишь ты, а я-то полагал, что он примерный семьянин: жена, четверо детей, размеренная жизнь в загородном доме…

Сюзанна нахмурилась, сняла очки:

— Давайте обойдемся без пошлостей. У него — дефицит свободного времени, мне нужно было задать ему несколько вопросов, поэтому пришлось разговаривать в самолете. Что тут предосудительного?

Теллер удрученно махнул рукой:

— Не обращайте на меня внимания. Я сегодня немного расстроен: утром возил Бьюти к ветеринару.

— А, вашу собаку?

— Нет, кота. Нужно было выписать ему пилюли.

— Понятно, — и водрузив очки на переносицу, она продолжила изучать меню.

Теллер выбрал одно из фирменных блюд ресторана — утку на вертеле.

— Осторожней с красной капустой, — предупредила его Сюзанна, — по-моему, они добавляют в нее дрожжи для брожения — так мне прошлый раз показалось. — Себе она заказала «жекели гуляш» — жаркое из свинины в сметане с квашеной капустой, обильно сдобренное красным венгерским перцем.

— Теперь, мисс Пиншер, расскажите мне, чем вы занимались всю остальную неделю. Удалось поговорить с кем-либо из других судей?

— Нет, не удалось, ни с кем, кроме Чайлдса. Он, кстати говоря, считает, что убийца Кларенса Сазерленда — женщина, которую тот бесконечными похождениями толкнул на убийство из мести.

— Вы знаете, из бесед с рядом сотрудников Верховного суда у меня создалось то же впечатление.

Она откинулась на спинку кресла.

— А в действительности как вы это себе представляете: женщина проникает запросто, без помех, в Актовый зал Верховного суда и убивает старшего клерка, так что ли?

— Как известно, женщины способны на все, мисс Пиншер. О присутствующих, естественно, не говорят. Можно мне называть вас Сюзанна?

— Сделайте одолжение. Можете даже Кэнди, если вам так больше нравится.

— Как писал один местный поэт: «Кэнди очень хороша, только просит джин душа».

— Очень верное жизненное наблюдение. Послушайте, лейтенант, не в моих привычках отравлять чудесно начатый вечер, но человек отправился на тот свет, причем отнюдь не по собственной воле. Поэтому не пора ли нам вернуться к нашим делам?

Он обреченно кивнул, согласившись с приговором, но выпросив отсрочку исполнения, пока он не доест яблочный штрудель и не допьет кофе, который подали в стаканах, помещенных в серебряные филигранные подстаканники.

— Вот теперь я готов, — сказал он с довольным видом, похлопывая себя по животу. — Так, на ваш взгляд, прав Чайлдс относительно злоумышленницы, как любит выражаться мой начальник, или не прав? Вам тоже кажется, что Сазерленда прикончила одна из его дам?

— Вполне резонный вывод, с моей точки зрения.

— А личное отношение Чайлдса к Сазерленду?

— Скверное. Он сильно недолюбливал убитого, считая его одним из поколения «мягкотелых», по его собственному выражению.

— Оно и понятно: Чайлдсу такие ребята очень не по душе. Я ознакомился на неделе кое с какими материалами о нем: военный до мозга костей — упрямый, прямолинейный, не приемлющий перемен. Кстати, вам известно, что он вырос в крайней бедности? А я вот полагал всю жизнь, что Чайлдс и другие, кто добивается высокого положения в обществе, от рождения имеют все что нужно, чтобы выйти в люди.

— Ему можно верить. Он классический образец сверхуспешной биографии по-американски.

— Что есть, то есть. Мне попала в руки на днях серия очерков о нем в «Лайфе» — тех, знаменитых, Дэна Брейжера. Здорово написано!

Она согласно кивнула.

— Я эти очерки тоже прочла, готовясь к беседе с Чайлдсом. Между прочим, его отношения с Брейжером — целая повесть сама по себе, причем захватывающе интересная, — напомнила Сюзанна Теллеру прогремевшую по всей Америке историю фронтовой дружбы летчика и журналиста.

Командированный на корейский фронт агентством «Юнайтед пресс интернэшнл» Брейжер, как и Чайлдс, угодил в плен к северокорейцам в ходе одной из многочисленных стычек на передовой. Его отправили по этапу в глубь страны, где он оказался в одном с Чайлдсом лагере для военнопленных. За полгода заключения Чайлдс подготовил и осуществил побег группы из пяти человек, одним из которых стал Брейжер. Совместные скитания до выхода к своим сдружили их накрепко, они стали неразлучны, как бывает только на войне. По возвращении из плена Брейжер получил практически исключительное право качать рассказы от первого лица у героя номер один корейской войны. Напечатанная в «Лайфе» серия очерков, собственно, и представляла собой одну из форм вознаграждения за тесную дружбу с Чайлдсом.

Плен, однако, не прошел для Брейжера даром: после войны его свалила тяжелая болезнь — прямое следствие пребывания в лагере. Ему ампутировали ногу, через год пришлось отнять и вторую, в результате чего он был вынужден оставить журналистику и теперь, согласно имеющейся у Сюзанны информации, коротал свои дни в безвестности где-то в Сан-Франциско.

— Я слышал, Чайлдс помогает ему материально? — спросил Теллер.

— Сейчас не знаю, а раньше помогал. — Долгие годы Морган Чайлдс ежемесячно высылал чек Дэну Брейжеру, но анонимно, щадя его самолюбие. Об этом стало известно прессе, пошли многочисленные статьи о верности и благородстве Чайлдса, которые еще выше подняли его репутацию героя, добавив к его портрету такие качества, как щедрость, скромность и бескорыстие.

— Традиционную рюмку после ужина? — предложил Теллер.

— Спасибо, но вынуждена отказаться. Мне действительно надо поскорее домой. Я хотела на субботу и воскресенье забрать детей к себе, мы давно условились с ними, но из-за сегодняшней встречи с судьей Чайлдсом все мои планы пошли кувырком. Так что еще раз спасибо, но мне пора — завтра с утра чуть свет придется выехать к детям.

— Я своих тоже вижу по большим праздникам. У меня две дочери, обе в колледжах. Время от времени ко мне наведываются, но в основном предпочитают на каникулах жить с матерью в Париже.

У нее от удивления расширились глаза:

— Во Франции?

— Да нет, в Париже, штат Кентукки. Ее новый муж оттуда родом. Славный малый, очень порядочный, взял на себя всю заботу о ней и детях, чем, к слову сказать, избавил меня от уплаты алиментов… Мне, между прочим, до сих пор неведомо, как вы любите проводить свой досуг, чем интересуетесь в свободное время. Я это к тому, что есть два билета в Мемориальный центр Кеннеди на следующую субботу, там дают «Се-Па».

— Что такое «Се-Па»?

— Так любители величают для краткости две одноактные оперы: «Сельская честь» и «Паяцы». Их обычно исполняют вместе, в одном спектакле, поэтому среди посвященных они известны как «Се-Па». Так вы не возражаете против посещения оперы?

— Я вижу, вы большой любитель.

— Почти профессионал. Если бы вы слышали, какой у меня тенор прорезывается в душе!

— Можно мне ответить на этой неделе? Я вам позвоню.

— Буду рад.

Ее машина стояла совсем рядом с рестораном. Теллер проводил Сюзанну, помог открыть дверцу.

— Спасибо за ужин, — сказала она, усаживаясь за руль, — по-моему, он вполне удался. Мне только неловко, что заставила вас платить, ведь выбирала-то ресторан я сама.

— И выбрали безошибочно. Кроме того, общение с вами того стоило. Мне ужасно нравится с вами беседовать.

— Благодарю за комплимент. Знаете, я в опере полный профан. Но очень хочется посмотреть… как, я забыла, называется спектакль?