— Как прошло выступление?

— Неплохо.

— Я тоже некогда состоял в «Сигма-Дельта-Ки», да с год назад выбыл. А будь я по-прежнему членом, то обязательно пришел бы тебя послушать.

На смену первому потрясению от встречи с Брейжером, от его вида пришло чувство неловкости, желание как можно скорее укрыться в непотревоженном уединении своего номера. С другой стороны, Чайлдс ясно отдавал себе в этом отчет, не мог он, не имел права, отделавшись рукопожатием, просто так уйти от друга, бывшего солагерника, с которым объединяли их столько проведенных вместе лет и множество совместных воспоминаний.

— Возьми мне что-нибудь выпить, — попросил Брейжер.

— Непременно. Здесь? — Он указал на бар прямо по соседству с вестибюлем.

— Можно и здесь.

Они отыскали свободный столик, сели, заказали напитки. Чайлдс достаточно быстро понял, что Дэн уже несколько навеселе — по неразборчиво произносимым словам, по немигающему, слегка остекленелому взгляду. Когда их обслужили, Чайлдс спросил:

— Ну, что нового, Дэн?

— Какие могут быть новости у вышедшего в тираж безногого газетчика? Коротаю остаток жизни.

— А кто такая Шерил?

— Будто не понимаешь. Сожительница.

— Ты крепок, хорошо выглядишь. Живешь где-нибудь поблизости?

— Брось, Морган. Ты отлично знаешь, где я живу, — в доме, на который ты глазел с другой стороны улицы.

Чайлдс хотел было возразить, но Брейжер не дал ему:

— Та же Шерил рассказала мне о чудаке, что простоял битый час на противоположной стороне улицы, не сводя глаз с моего убогого жилища.

— А почему ты так уверен, что это был я?

— Интуиция старого газетного волка. Она сродни женской — не подведет. Даже если ты наведался, чтобы выяснить, куда приходят пересылаемые по почте чеки, и то греет душу — значит, тебе не все равно, значит, что-то теплится еще. Ну и как, понравилось у нас? Невелик, конечно, кварталец, но затейлив! Между прочим, мистер верховный судья, с девчушкой-то отчего не пошли, она же от всей души предлагала?

— С какой девчушкой, о чем ты?

— С Бобби, проституточкой юной, от которой вы, поджав хвост, умотались вдоль по улице. Она, говорят, свое дело знает, может даже…

Чайлдс прервал его:

— Пишешь или бросил? — спросил он резко.

— Бросил. Решил, что ежедневное сидение за машинкой и пачканье бумаги — бездарная трата времени, которой зрелый человек позволить себе не может и не должен. Нет, я, как и положено пенсионеру, просиживаю днями напролет у окна, наблюдаю текущий мимо поток жизни. Хлеба насущного пока не лишен, спасибо правительству Соединенных Штатов и отдельным бывшим друзьям.

Горькая интонация его ернической тирады не ускользнула от Чайлдса. Он взял со стола свой стакан с виски:

— Выпьем за бейсбол по-корейски.

Брейжер, не поднимая стакана, посмотрел ему в лицо тяжелым, колким взглядом и, не отводя глаз, растянул губы в тонкой, напряженной улыбке.

— Я прошу тебя со мной выпить, — повторил Чайлдс.

— Отчего ж не выпить с хорошим человеком, — Брейжер взял в руку стакан, чокнулся с Чайлдсом. — За жизнь, мистер верховный судья, а еще лучше, за вполне даже сносное ее подобие!

Чайлдс взглянул на него поверх стакана:

— Сколько же в тебе горечи, Дэн, аж грустно делается!

— Горечь, говорят виноделы, есть субъективное ощущение дегустатора. Я жизнь отдегустировал под завязку. Она — горькая! И точка.

Возвратившийся в бар пианист заиграл попурри из некогда популярных бродвейских мелодий.

— Чем я могу тебе помочь, Дэн? — участливо спросил Чайлдс. — Нередко мне становится жаль, что мы разошлись, не сохранив прежней близости. Но решение отдалиться, отгородиться пространством принял ты. Со своей стороны, я продолжал поступать так, как считал правильным и…

— И практичным, так ведь? Ты всегда был прагматиком до мозга костей, Морган, стремившимся прежде всего к выживанию…

— А что в этом плохого? Ты посмотри, мы ведь все выжили и сейчас живем…

Брейжер посмотрел вниз, туда, где должны были находиться его ноги.

— Извини, Дэн, мне, конечно, легко так говорить, а тебе… Но ведь даже так лучше, чем гнить в могиле… — Чайлдс медленно вертел в руке стакан, вглядываясь в янтарный блеск напитка внутри него. — Послушай, мне вспоминается в этой связи одна история о Луисе Армстронге. С ним на гастроли всегда ездил старик по прозвищу Доктор, так как в поездках на него возлагалась одна-единственная обязанность: следить, чтобы Армстронг вовремя принимал лекарства. Арти Шоу, зайдя однажды за кулисы, увидел, что Доктора нет, и спросил, что с ним. «Он умер», — ответил Армстронг. «Вот те на, — удивился Шоу. — А что у него было не в порядке?» — «Человек умирает, — ответил мудрый Армстронг, — оттого, что у него все не в порядке».

— Окстись, Морган, ты слишком стар разыгрывать из себя Полианну.[5] Мне не нужны успокоительные байки, особенно от тебя.

— Тогда скажи, что тебе от меня нужно, Дэн? Может быть, присылать побольше денег?

Брейжер отрицательно покачал головой:

— Да не нужны мне твои деньги. Я живу вполне обеспеченно, Морган, хотя по моему виду тебе, наверное, кажется иначе. Шерил — славная женщина, замечательная хозяйка, очень трогательно обо мне заботится, что еще человеку нужно? Хорошо ем, хорошо пью, даже любовью занимаюсь тоже, по отзывам, хорошо… — Он вздел указательный палец: — И сон у меня хороший, понимаешь, Морган? А ты — тебе хорошо спится в последнее время?

Чайлдс бегло огляделся: бар начал заполняться посетителями.

— Я прекрасно сплю, Дэн, — ответил он твердо.

— Ну, еще бы! Хозяин своей судьбы, на вершине власти. Возьми мне еще порцию.

— Мне надо идти, Дэн. Завтра вылетать ни свет ни заря.

Брейжер цепко схватил его за руку.

— Всего одну порцию, Морган, ради старой дружбы. Кто знает, может, никогда больше не увидимся.

Чайлдс взглянул на часы. В этот момент одна из женщин за соседним столиком узнала его и подошла с просьбой дать автограф.

— Я автографы не даю, — ответил он. — Считаю это…

— Ну зачем же отпугивать поклонниц, мистер верховный судья? — протянул Брейжер, крепче сжимая его руку.

Чайлдс черкнул свою фамилию на листке из блокнота, протянутом ему любительницей автографов.

— Благодарю вас! — с этими словами она удалилась.

Чайлдс улыбался, а Брейжер тем временем ухитрился изловить официантку и заказать очередную порцию спиртного. Потом заговорил о президентстве Джоргенса, которого явно не любил. Чайлдс при этом обходился междометиями, не соглашаясь, но и не переча его доводам. Беседуя таким образом, они добрались, в конце концов, до убийства Кларенса Сазерленда.

— Вчера в последних известиях передали, что обнаружено орудие убийства. Ты что-нибудь знаешь об этом, Морган?

— Только то, что прочел в газетах.

— Похоже, в следствии теперь произойдет перелом. — И прежде чем Чайлдс успел ответить, торопливо договорил: — Я, как услышал, тут же подумал о тебе.

— Вот как? В какой, интересно, связи?

— Так ты же еще с армейских времен коллекционируешь оружие, если мне память не изменяет. В бытность мою в Вашингтоне я своими глазами видел твою коллекцию. Помню, ушел под большим впечатлением.

— Если ты хочешь спросить, не мне ли принадлежит пистолет, то могу ответить тебе категорически — нет! Предполагают, что он принадлежит судье Коноверу.

— Это мне известно. Кто же, по-твоему, убил Сазерленда?

— Понятия не имею, а что тебе до этого?

— Он мне звонил, знаешь ли, незадолго до смерти.

— Знаю.

— От кого, от него самого?

— От кого же еще? Ты же не пожелал меня известить.

— Сволочью он был распоследней, — жестко сказал Брейжер.

— Да, его не особенно любили.

— И что он рассказал о звонке сюда, ко мне?

— Да чушь какую-то.

— Стало быть, чушь рассказал? Понятно. Что ж, его уже нет в живых, и это тебе, между прочим, на руку.

— А вот это мне очень не нравится.