— Конечно, не сунет, раз не поедет, — говорю я.

— Нет, она поедет, если ты поедешь.

— Очень мне это нужно, — говорю я. — Я буду поганки есть, а вам — кино бесплатное?

— Да сейчас и поганки-то еще не растут, — отвечает Колька.

— Еще что-нибудь найдет.

— Не найдет.

— Слушай, Колька, — говорю я, — а зачем она тебе нужна?

На этот простой вопрос Колька не сумел мне ответить.

Когда мы шли домой, я думал о том, что все кругом устроено как-то неправильно. Например, если какой-нибудь человек хочет видеть другого человека, так тот обязательно уезжает. А кого он видеть не хочет, тот остается, да еще пристает к этому человеку. Вот я, например… Неужели я такой плохой, что меня нужно поганками травить? Я думаю, что если ненавидишь какого человека, то не обращай на него внимания, как будто его и на земле нет.

Если по-честному, то ведь не я пристаю к Наташке, а она ко мне.

Что я ей такого сделал?

Конечно, я могу придавить ее одним пальцем…

Но все-таки интересно — что я ей такого сделал?

— Колька, — спросил я, — а когда у восьмых классов экзамены кончаются?

— Не знаю. А тебе зачем?

И на этот простой вопрос я тоже ответить ему не сумел.

Когда я вернулся из школы, все были дома. Сначала я даже не удивился, потому что настроение у меня было воскресное и мне казалось, что у остальных тоже сегодня нерабочий день. Потом я сообразил, что отец с матерью отпросились с работы. С чего бы это?

На отце была надета белая рубашка и галстук, который он раз в сто лет носит. Отец был веселый, просто сиял, будто его изнутри подсвечивали. А мать надела свою новую заграничную кофту, как для гостей. Я сначала так и решил, что сейчас гости придут.

— Вот и Витек пришел, — сказал отец, — теперь все вместе.

И тогда я подумал, что ведь этот праздник из-за меня. Мне стало даже как-то неловко. Ведь даже Людка напялила из-за меня свои драгоценные брюки в полоску. От этих брюк она стала как будто выше, взрослее и красивее. Про Людкину красоту я подумал как-то нечаянно — какая может быть красота у родной сестры… Сестра она мне, да и все. Но все-таки было в Людке тогда что-то особенное.

А главное, смотрели они на меня как-то так, будто знают что-то страшно интересное, а я еще ничего не знаю.

«Мопед! — подумал я, и по спине у меня забегали мурашки. — Мопед, конечно, спрятан в сарае. Сейчас меня поведут к сараю, отец выкатит мопед и скажет: „Вот так, Витек… Мы-то, брат, этого в нашем детстве и не нюхали“».

Отец сказал, улыбаясь:

— Вот так, Витек, жизнь, оказывается, на месте не стоит, идет все-таки…

Я молчу, жду, когда меня поведут к сараю.

— Еще один работник в нашей семье появился, — сказал отец.

Мне опять стало неловко, и я говорю:

— Я еще не работник.

— Ничего, — успокоил меня отец, — придет и твое время.

— Да ты не тяни, — сказала мать, — говори толком.

— А чего тут тянуть? Поздравляй, Витек, Людмилу Васильевну…

Людка вскочила и прошлась по комнате, виляя задом, словно артистка. А сама вся сияет. Подошла ко мне и говорит:

— Можешь меня поцеловать, я разрешаю.

Я стою, голова у меня словно котел, а в этом котле будто каша ворочается — ничего не соображаю. Вижу только, что на ногах у Людки новые сапожки.

— Совсем задурили парня, — сказала мать. — Ничего в простоте объяснить не могут. Назначение она получила, будет работать в нашей столовой. А могли бы к черту на рога услать.

— Не то говоришь, мать, не то, — сказал отец. — Дело в том, что человек на ноги стал. Это как второе рождение. Понял, Витек, какой день сегодня у нас?

А я стою и чувствую, что сейчас разревусь. Не ревел ведь никогда, разве в детстве только, да и то не помню. Но тут стало мне так обидно, что пришлось всю свою силу воли истратить, чтобы не зареветь. Не из-за них, из-за себя, из-за того, что я такой дурак и вообразил, будто все только обо мне и думают. Но они не поняли, что у меня сейчас в голове. Ждут, что я скажу. А мне говорить нечего.

— А ты почему такой невеселый сегодня? — спрашивает отец.

Нет, все-таки сила воли у меня есть. Я себя сдержал и говорю совершенно спокойно:

— А чего мне радоваться? Кончила она курсы, а теперь поступила на работу — все нормально.

Отец будто даже обиделся:

— Никак не пойму, что вы за народ! И что это за слово такое — «нормально»? У вас всегда все нормально! Заболел — нормально; выздоровел — нормально; помер — тоже нормально. Поступи хоть раз ненормально — поздравь сестру.

— Поздравляю, — сказал я.

— Ну и ладно… — Отец вздохнул. — Ты, наверное, есть хочешь?

— Не хочу.

— Жаль, жаль. — Лицо у отца стало жутко хитрое. Он мне подмигнул. — А мы тут было собрались… В Приморск поедем, в ресторане будем обедать.

Мать тоже вздохнула, но лицо у нее было довольное.

— Выдумал тоже с этим рестораном… Давайте я вам пирог спеку, не хуже будет, чем в ресторане. Чего там хорошего?

— А ты была в нем когда?

— А хоть бы и не была.

— Вот и пойдем. Не все молодежи по ресторанам ходить. Мы с тобой тоже еще не старые.

— К шести мы как раз успеем, — сказала Людка. — Там в шесть часов музыка начинается.

— А ты откуда знаешь? — спросила мать.

— Они все знают, — сказал отец. — Ну, как, Витек, теперь аппетит есть?

— Я не пойду.

— В ресторан?! — изумился отец.

— В ресторан.

— Почему?

— У нас сегодня собрание.

— Какое собрание?

— Такое. У нас сегодня учебный год закончился.

— Вот елки-моталки, — огорчился отец. — А мы на радостях совсем про тебя забыли.

И тут мне снова захотелось реветь, потому что отец сказал как раз то, о чем я в эту минуту думал. Но и на этот раз я сдержался. Я сунул руку в карман и ущипнул себя за ногу. Мне стало больно, и это помогло.

— Какие отметки-то? — спросила мать.

— Нормальные.

— Тройки есть?

— Нет.

— Витек у нас молодец, — сказал отец. — Обещал — сделал. Ну-ка выйдем, Витек, во двор.

Вышли мы из дома. Отец сел на ступеньку крыльца, закурил. Вид у него был виноватый.

— Ты вот что… — сказал отец. — Ты не очень… Людмила — она постарше тебя… Гляди, скоро замуж выйдет. Знаешь ведь, как теперь молодежь женится: раз, два — и в дамках. И наплюй ты на эти сапожки. Они ей сейчас вот как нужны! У других есть, а она их не хуже. А мы с тобой два мужика и сами знаем, что нам нужно. Обещания своего я не забыл. Тем более что ты свое слово сдержал, а я нет. Но ты, Витек, пойми: мать я в принципе уговорил, но ведь не можем мы пополам разорваться. Ты, конечно, можешь сказать: денег, мол, нет, а сами в ресторан наметились. Так вот, если хочешь знать, то вина я больше не пью. Разве что сегодня, в последний раз. Пускай будет у нас общий праздник. Мать тоже не грех немного побаловать, не все ей у плиты париться. Понял ты меня?

Я его понял. Я видел, что он переживает из-за того, что не сдержал своего слова. А вот меня отец вовсе не понял. Наплевать мне было тогда на мопед. Я обиделся, что они про меня забыли, даже не вспомнили, что у меня сегодня последний день занятий. А от того, что отец начал оправдываться, мне стало обидно и за него тоже. Он так меня уговаривал, будто боялся, что я помру, если мне не купят мопеда.

— А хочешь — не пойдем в ресторан, посидим дома. Дома тоже неплохо.

Но я видел, что ему жутко хочется отвести нас всех в ресторан. Такое было у него настроение — хотелось ему, чтобы всем кругом было хорошо.

— Я не могу, а вы идите, — сказал я.

— Хочешь, я поговорю с Иваном Сергеевичем? Отпустит он тебя.

— Не надо. Очень важное собрание, — сказал я и в третий раз чуть не заревел, потому что собрание я придумал.

Когда они уехали в Приморск, я долго ходил по пустому дому.

Я думал, почему у всех все получается просто, а у меня все время какие-то неприятности.