21 мая очередь проститься с Двором наступила для Франца Матвеевича Санти. Обер-церемониймейстера (частое общение с монархом – прямая обязанность знатока этикета) подвела дружба с Толстым. В результате – ссылка в Сибирь, хотя сперва планировалась короткая отлучка в Москву, дабы «собирать в тамошних архивах все государственные и провинциальные гербы для сочинения генерального государственного гербовника». Но вот примечательный штрих. Генералиссимуса не вполне удовлетворяли допросные листы Петра Андреевича. Засомневался Меншиков в том, что советник императрицы и есть личность, морочившая ему голову. А у кого прояснить истину, как не у конфидента вчерашнего сенатора, члена Верховного Тайного Совета. И 28 мая Светлейший пишет опальному пьемонтцу почти подобострастное послание:
«Господин граф Сантий!
Его Императорское Величество указал за вящее ваше в важном деле подозрение послать вас в сылку в Сибирь. Того ради надлежит тебе ныне по чистой своей совести объявить, какие у тебя с Петром Толстым советы и подозрителным писмам переводы и сочинения о важных делах подозрителных писем были, и кто к нему из россиян или из ыностранцов приезжали и о каких важностях объявляли, и какие советы имели. Ежели ты сие наше предложение за благо примешь, то мы тебя обнадеживаем Его Императорского Величества милостию, что вы и для освобождения о[т] той ссылки будете возвращены и в первое свое достоинство возведены или вящею честию пожалованы, в чем обязуюся под нашим ковалерским паролем. Токмо ты все объяви, что можешь припомнить, без всякой утайки и, о том написав, к нам писмо, не объявя никому, запечатав, пришли с сим нашим посланным куриэром».
Естественно, в подобной редакции письмо к Санти не отправилось. 31 мая в Вышнем Волочке Франц Матвеевич прочтет более расплывчатое окончание: «…Ежели ты сие наше предложение за благо примешь, то мы тебя обнадеживаем Его Императорского Величества милостию, и для освобождения тебя из ссылки и о возведении [в] свое достоинство я буду наивящее старание прилагать у всех наших господ министров и надеюся с Божиею помощию такую тебе милость исходатайствовать». Изгнанник ответил следующее: «…Я часто у него бывал… как перевотчик между им и господином графом Басевичем… Прежде болезни 10 или 12 дней Ея Императорского Величества., граф Басевич прислал меня просить, чтоб я в вечеру у Толстого был, где он хотел иметь секретную конференцию. Я по той прозбе туда пришел, и господин Басевич начал сказывать, что ево государь герцог у Ея Величества выше будет, нежели Светлейший князь и что намерение ево государя разорить Светлейшего князя, понеже обнадежен от Ея Величества, что в день его рождения генералиссимусом пожалован будет. Я божуся, что Толстой на то ответствовал, что он обнадежен, что о разорении Его Светлости Ея Императорское Величество никогда опробовать не изволит, и что до чина генералиссимуса касается, он сумневается, что не так скоро может зделатся, как он думает…» Московский губернатор Иван Федорович Ромодановский, повстречавшись с герольдмейстером 3 июня, добавил от себя: «…Санти королевского высочества о интересах и о партикулярных его королевского высочества делах переводил с Петром Толстым да с вышепомянутым графом Басовичем»{38}.
Судя по всему, корреспонденция, привезенная в первых числах июня из Вышнего Волочка и Москвы в Петербург, окончательно убедила Меншикова в необходимости выгонять из России голштинское семейство. Еще накануне обручения дочери с царем Светлейший в беседе с Вестфаленом (реляция от 20/31 мая) так охарактеризовал закулисные интриги хитрого старика: «Толстой – эта собака – хотел возвести на престол Анну Петровну, между тем, как герцог [Голштинский] сделался бы королем Швеции». Исповедь Санти подкрепила догадку весомым доказательством:
граф и герцог вели секретные переговоры тет-а-тет, и, похоже, шумной возней вокруг Елизаветы Петровны Карл-Фридрих в компании с Толстым пытался отвлечь Данилыча от подлинных намерений немецкой партии – провозглашения Анны Петровны преемницей Екатерины.
Но спасибо младшей цесаревне, вовремя предостерегла. И не зря Толстой перед судьями разглагольствовал про Лизу. Думал направить их по ложному пути. Сорвалось. Подельники раскололись и выложили правду. В общем, герцога нужно непременно выжить из страны. Тут все средства хороши: и финансовое давление, и неприязненное отношение родовитой знати, и откровенный шантаж. Да, генералиссимус не побрезговал им, стремясь поскорее проститься с голштинцами. Карлу-Фридриху через Бассевича и «верховников» ясно дали понять: либо супруги спешно пакуют чемоданы и отплывают в Германию, либо в Петропавловской крепости найдется камера для августейшего государственного преступника, уличенного Девиэром.
Муж Анны Петровны предпочел не искушать судьбу. 27 июня голштинские министры Бассевич и Штамбке внесли в Верховный Тайный Совет промеморию об условиях отъезда герцога из империи на родину. 30 июня российское правительство согласилось с ними. 25 июля молодая чета на яхте под орудийный салют адмиралтейских и петропавловских бастионов покинула Петербург. А месяцем ранее, 29 июня в шестом часу вечера, Елизавета Петровна в свите императора участвовала в спуске на воду сточетырехпушечного корабля «Петр I и Петр И», после чего до ночи веселилась вместе со всем Двором в резиденции государя на Васильевском острове. Кстати, в тот день – тезоименитства царя – Александра Меншикова наряду со старшей сестрой получила все-таки запоздавшую кавалерию – орден Святой Екатерины. 12 июля младшая цесаревна – вновь во дворце Меншикова: празднует и поздравляет с днем рождения Наталью Алексеевну. Третий визит в дом хворавшего с 22 июня князя – 16-го числа. На сей раз тетушка вместе с племянниками просто навещает идущего на поправку вельможу. Наконец, 18 и 23 июля после продолжительного перерыва дочь Петра Великого приезжает к Александру Даниловичу без свидетелей и общается с ним в общей сложности два с половиной часа. О чем, неизвестно. Однако надо отметить любопытную деталь: вскоре в отношениях Остермана и Меншикова возникает какая-то напряженность.
Между тем уже уволен с поста царского учителя латинского языка венгр Иван Алексеевич Зейкин (10 июля). Шталмейстер Артемий Петрович Волынский – сторонник Анны Петровны – определен в Украинскую армию (уехал 7 августа), ибо с прикомандированием генерала к отъезжающим голштинцам вышла накладка. Должность российского министра в Киле, которую прочили Волынскому, выпросил себе Бассевич. Петр Павлович Шафиров (соперник вице-канцлера, хотя и президент Коммерц-коллегии) переведен из Москвы в Архангельск (19 июня). Отставлен авторитетный сенатор Андрей Артамонович Матвеев (12 июня). Отозванный из Стокгольма за критику Светлейшего Василий Лукич Долгоруков назначен киевским губернатором (12 июня; указ зачитан посланнику 21 июля). Генерал-прокурору Павлу Ивановичу Ягужинскому предписано в августе следовать на Украину (уедет 14 августа)…{39}
Наверняка из оцепенения Елизавету Петровну вывела весть об оскорбительном ультиматуме, которым генералиссимус поверг в уныние герцога Голштинского. Конечно, пребывание сестры в отчизне супруга, а не в России, ей выгодно. Только грубый нажим на зятя Петра Великого, безусловно, не мог обрадовать младшую дочь императора. Впрочем, бесцеремонное обращение с высочайшей фамилией имело один плюс. Оно фактически освобождало принцессу от угрызений совести, которые в мае помешали осуществлению давно разработанного плана. Елизавета месяц назад предоставила Александру Даниловичу шанс возвыситься за ее счет. Тот жертву не оценил и, позабыв о деликатности, ринулся напролом. Что ж, пусть теперь пеняет на себя. Соперница, благодаря неосторожности Меншикова, обрела моральное право на реванш, и она обязательно воспользуется ситуацией, а кроме того, поможет обществу избавиться от страха, вызванного необоснованными репрессиями.