Весь этот разговор с таксистом и болтовню со златокудрой воровкой прекрасно слышал Витя Шелковников, незаметно крутившийся поблизости от Недобежкина и по приказу Дюкова наблюдавший за ним от самого его дома.

На стоянке Центрального рынка Аркадий протянул таксисту три червонца, подумав, что хорошо бы пропустить через кошелек более крупные купюры, чем его нищенские десятки.

— Я мгновенно! — заверил он таксиста и побежал покупать розы.

Приятно входить на Центральный рынок с деньгами в кармане, с желанием купить розы, много роз, самых свежих и ароматных, разглядывать их с таким презрительным видом, с каким богатые шейхи на невольничьих рынках разглядывали заморских рабынь, готовые заплатить за их красоту любую цену, лишь бы она угодила их алчным вкусам. Но у Недобежкина еще не было на лице мины богатого шейха, да и костюм его, серенький и потертый а также интеллигентский галстук, за который он прятался от всего грубого и низменного, выдавали в нем человека то ли на что-то решившегося, то ли совершившего на днях крупную растрату казенных денег. Во всяком случае его вид сразу же привлек внимание торговцев цветами. Они поняли, что он купит много, и стали набрасывать на молодого ученого каждый свою невидимую паучью сеть. Остановленный взглядом одного из восточных гипнотизеров, Аркадий Михайлович задал вопрос:

— Почем?

— Вах, дорогой, посмотри, какие красавицы! Даром отдаю за какие-то бумажки. Деньги чем пахнут? Типографской краской, а розы чем пахнут? Любовью! Вах! Вах! Ты чувствуешь?! Пять рублей один штук! Всего пять рублей штук.

Аркадий Михайлович, словно боксер, получивший первый легкий нокдаун, подставился под новое ведро с красивыми розами. Густой бархатный голос и обволакивающие глаза другого черноволосого торговца начали источать липкий мед.

— Выбирай, друг, выбирай, для себя берешь. Даришь дэвушке розы — дэвушка дарит тебе любовь, не скупись дарить.

Купишь дэшевые розы — получишь нэкрасивую дэвушку. Купишь дорогие розы — получишь каралэвскую любовь. Дэшевая дэвушка стоит дэшево, дарагая — дорого. Мои розы для каралэвских дэвушек. Только что с самолета! Мои розы — пять рублей штук, ночью срезали — утром самолет. Пять рублей штук.

Аркадий Михайлович не знал, что попал в шестеренки единого механизма — розовая машина вцепилась в него своими острыми шипами и вскоре, изрядно выпотрошив не только кошелек, но и душу, развернула его к выходу с шикарным букетом свежайших и ароматнейших алых роз — на Центральном рынке товар высшего качества.

— Может быть, лучше было взять белых? — растерянно засомневался совсем неопытный клиент Центрального рынка, но решив, что сватовство еще не свадьба, утешился тем, что алые розы энергичнее, живее.

Держа в руке букет и кошелек, он ощутил, что надо бы попутно сделать еще одно дело. Он снова повернулся к продавцу:

— Что, дарагой? — насмешливо предупреждая его вопрос, откликнулся торговец. — Что забыл?

— Друг, у тебя есть сторублевка? Ты мне не разменяешь? — поинтересовался Недобежкин, решив пополнить свою казну и ускорить процесс первоначального накопления капитала, печатая сразу сотенные бумажки.

— Зачем разменяешь! — лысоватый артист за прилавком всплеснул руками. — Все, что хочешь для тебя. Сто десять рублей — один штук сторублевок.

Аркадий Михайлович, взяв букет под мышку, отсчитал ему одиннадцать десяток и получил сотенную купюру. Торговцы переглянулись, с этого момента началась скупка сторублевок по цене сначала сто десять рублей штука, но вскоре цена упала до ста пяти рублей, однако ненадолго.

Квартира Повалихиных размещалась в солидном доме постройки конца тридцатых годов. Известно, что в то время градостроительной политикой Москвы руководили те же люди, что несколько тысячелетий назад вознамерились построить Вавилонскую башню. Любой человек, не посвященный в тайны земного существования, а таких людей — почти все население планеты, воскликнет: „Чушь собачья! Как они могли руководить градостроительной политикой Москвы, если они тогда же, несколько тысяч лет назад, умерли!" Можно смело утверждать, что они не только не умерли тогда, но не умерли и позднее — и прекрасно живут сейчас, и умирать не собираются и в будущем. Но тем, кто не согласен с нами, не запрещается иметь любое мнение, а иногда даже разрешается высказывать его публично. Наше дело — намекнуть читателю, а выводы пусть он делает сам.

И тем не менее в Москве, да и в других городах, и не только в нашей стране, стали появляться дома, удивительно напоминающие своей архитектурой недостроенную Вавилонскую башню, правда, в уменьшенном размере. По-видимому, архитекторы этого древнейшего сооружения, потерпев фиаско при первом строительстве, решили на миниатюрных моделях отработать наилучший вариант башни, с тем чтобы, учтя опыт веков, наконец-то строить наверняка. И то пренебрежение, которое в настоящее время оказывается архитектуре, поиску новых форм и конструкций, позволяет сделать вывод, что наилучший вариант башни уже найден и вот-вот начнется строительство, а пока где-то на площадке, надежно укрытой от глаз непосвященной части человечества, накапливаются строительные материалы и механизмы, а также готовятся кадры особо квалифицированных мастеров. И если однажды, взглянув за горизонт, вы увидите на той кромке, где небо сходится с землей, растущее не по дням, а по часам сооружение, то знайте: это — Вавилонская башня.

Вот в одном из таких тренировочных „Вавилонов", возведенном на углу Яузского бульвара и Подколокольного переулка, и жила восхитительная девушка Варя Повалихина. Нет, это не описка, у девушки, которую обожал Недобежкин, было два имени: Валя и Варя. По мере того как читатель будет осиливать сей труд, ему откроются многие удивительные вещи, потому что наша цель — раскрыть некоторые хитрые приемы и фокусы, с помощью которых злые волшебники держат в повиновении род человеческий. Может быть, поэтому в метрике той девушки, в которую был влюблен Недобежкин, было записано Варвара, а в паспорте — Валентина.

Такси въехало под арку, охраняемую двумя гигантскими скульптурами „Охотницы" и „Шахтера", о которых мы пока, чтобы не утомлять читателя философскими рассуждениями, скажем только то, что они имели по шесть метров высоты и казались вылепленными из гипса.

Поднимаясь на лифте к квартире Повалихиных, Аркадий Михайлович и не подозревал, что попадает в маленькое царство злых волшебников. И папа Повалихин, и мама Повалихина, и дочка Валя Повалихина — были злыми волшебниками, и даже Валина бабушка была злая волшебница. В их волшебстве не было чего-либо сверхъестественного, они не умели проходить сквозь стены, летать по воздуху, готовить яды и приворотные зелья. Они были людоедами, но не в этом заключалось их главное злое волшебство. Их волшебство заключалось в искусстве правильно сказать нужные слова в нужный момент и вовремя бросить многозначительный взгляд, а когда надо — промолчать. Вот и все волшебство, которое передали родители своей дочери Валеньке. Так сказать, людоедка она была по рождению, а волшебницей — по воспитанию. Как мы уже обмолвились выше, на самом деле имя Валеньки было Варя, Варвара. Зачем это было нужно, знали только мама с папой, а их дочка Валенька-Варенька лишь начала догадываться, но с детства она поняла, что у всего есть две стороны, как у монетки, и что „р" и „л" — это родные сестры, одна мягкая, другая твердая, одна простушка, другая умница, одна все рвет, другая складывает, и мама хорошо в детстве ей это объяснила:

— Когда ты не умела выговаривать букву „р", говорила „л" — была Валей, а научилась вместо „л" говорить „р" — стала Варей. Поняла?

Мама многозначительно взглянула девочке в глаза, и та уяснила, что когда аргументов не хватает или человек может не понять, ему надо вот так, по-особому, как смотрела мама, посмотреть в глаза. Этот взгляд и был главным в злом волшебстве Повалихиных.