— На Ленинские горы! Туда, откуда вид на Москву, на Университет, где Наполеон стоял, ждал, что ему ключи от города принесут.

— В Лужники! — услышал Витя Шелковников последние слова аспиранта, обращенные к водителю.

Он давно поджидал, когда молодой мафиози, каким он считал Недобежкина, выйдет из дома Повалихиных.

Недобежкин, как все советские историки, путал многие факты не только истории, но и географии. Вот и сейчас он спутал Поклонную гору, с которой Наполеон любовался Москвой, с Воробьевыми горами. Это и не удивительно, учитывая, сколько раз за последнее столетие меняли столичные объекты свои географические названия, так, например, Воробьевы горы были переименованы в Ленинские, а скоро, по-видимому, опять будут названы Воробьевыми.

Шофер улыбнулся понимающе и потребовал два червонца. Аспирант согласно кивнул. Ему предстояло многое обдумать.

Недобежкин не случайно решил податься на Ленинские горы. Во-первых, это самое высокое место города, а во-вторых, здесь земля как бы вздыбливается и, разломившись на две части, страдает и мучается от своей раздвоенности. Эти процессы внутри земли как нельзя лучше подходили к теперешнему настроению аспиранта.

Ученые давно заметили, что в подземном хозяйстве Москвы не все благополучно. Кто хоть немножко знаком с учением о тектонических плитах, знает, что из них, как из пластин панцирь черепахи, состоит поверхность земли. Эти тектонические плиты находятся как бы в плавающем состоянии и, словно льдины в ледоход, наползают друг на друга, порождая горы и вулканы, а расходясь, образуют равнины и впадины. Так вот, любой непредвзятый человек может доехать до станции метро „Спортивная" и сам собственными глазами убедиться, что сразу же за Лужниками верхняя тектоническая плита уже заметно наехала на нижнюю, грозя еще дальше надвинуться на столичный град и, как шахматные фигурки с доски, сбить все дома и постройки столицы. Этот процесс наползания уже достиг критического уровня, и земля кое-где вздыбилась, образовав в процессе веков семь холмов, но и повседневно мы наблюдаем зримые воздействия этого наползания. Меня могут обвинить в том, что я не специалист в геологии, но каждый трезвомыслящий москвич и гость столицы, побродив по улицам Москвы, найдет, факту наползания тысячи подтверждений: во-первых, во многих местах асфальт потрескался, потрескались также фасады многих старинных зданий, с них облетела штукатурка. Что это, как не действие наползающей тектонической плиты и следствие постоянных землетрясений? Во-вторых, многочисленные разрывы подземных водных коммуникаций, выбросы пара и горячей воды явно свидетельствуют о большой сейсмической активности, что как раз и является следствием наползания. Ссылки на якобы ржавое состояние подземных коммуникаций я нахожу несостоятельными. Ржавое состояние дает свищ с малой струйкой воды и постепенным расширением площади свища и увеличением объема утечки воды. В нашем же случае наблюдаются разрывы коммуникаций так, как если бы кто-то сначала сплющил огромную трубу, а потом с силой ее разорвал. И последнее — воронки. Да, да, прогуливаясь по улице с зонтиком или с любимой собачкой, собираясь долго жить, вы в одно прекрасное утро очень даже запросто можете провалиться под землю. Особенно это грозит женщинам, потому что многие из них перестали следить за своим весом и, кроме того, излишне отягощают себя хозяйственными сумками с продуктами, поэтому хрупкая оболочка Земли, подточенная изнутри постоянными сейсмическими процессами, в любой момент может подломиться под такими забывшими об осторожности гражданками.

Въехав на чьей-то персональной „Волге" на тектоническую плиту, Недобежкин, отпустив шофера, стал со смотровой площадки, на которой сгрудились многочисленные гости столицы, вместе с ними обозревать Москву. Ему постепенно открылась та главная ошибка, которую он совершал. Аркадий слишком торопился, опережал события, выпячивая в своем сознании то, что он после непреднамеренного убийства Ангия Елпидифоровича стал обладателем огромных сокровищ и таких Сверхъестественных предметов, как кошелек и кнут. Наследнику Хрисогонова хотелось похвастать необыкновенными-Вещами и своим богатством, а этого нельзя было делать. Хвастовство всегда унижает хвастуна. „Нет, — решил аспирант, — надо жить просто, так, будто ничего и не случилось. Жить, как все: буднично, внешне скучно и лишь изредка вставлять в этот обычный рисунок, как бы невзначай, яркую деталь". Его так и подмывало встать посреди площадки, вокруг которой столпились экскурсионные автобусы, и пощелкать своим кнутом, посверкать молниями, погромыхать раскатами грома. Вот это был бы яркий штрих для всех экскурсантов. Недобежкин еле сдержался от этого желания.

— Посмотрите, товарищи, — женщина-экскурсовод в платье с развевающимися на плечах крылышками вдохновенно указывала большой группе приезжих на культурные объекты вдали, — вот, рядом с отчетливыми башнями Кремля, которые служат прекрасным ориентиром, вам видна стеклянная, блещущая на солнце, хрустальная купольная крыша главной московской достопримечательности. Вы, конечно, узнали? Это ГУМ, построенный в новорусском стиле.

Недобежкин, следуя указаниям экскурсовода, силился разглядеть хрустальный купол ГУМа.

— А теперь, чуть левее, вы видите четверку вздыбленных коней работы скульптора Клодта на здании Большого театра, — значит, рядом вторая главнейшая достопримечательность столицы — магазин ЦУМ, выдающееся сооружение в псевдоготическом стиле.

Расширенные глаза экскурсантов вглядывались вдаль. При упоминании слова „ЦУМ", послышался гул восторгов.

— И, наконец, здание в стиле модерн, прямо за зданием ЦУМа. Та же хрустальная крыша, что над ГУМом, только поменьше; само название сооружения связывает пас с эпохой преобразований, начатых Петром Первым, — вы видите перед собой знаменитый Петровский пассаж.

Недобежкин готов был поклясться, что на мгновение и сам разглядел это здание с высоты птичьего полета. Послышались одобрительные возгласы.

— Видим, видим!

— Где, где, мама, где Петровский пассаж? — хныкал одетый во все новенькое ребенок дошкольного возраста. — А где ЦУМ, где ЦУМ?

— Да вон же, вон, фу, какой глупый. Ты еще маленький, вот вырастешь, увидишь.

А взрослые прекрасно видели разбросанные в разных концах Москвы и „Ванду", и „Польскую моду", и магазин „Белград", на которые указывала женщина-экскурсовод. Недобежкин, сильно засомневавшийся в состоянии своего зрения, решил непременно в понедельник же сходить к окулисту и проверить, не развилась ли у него близорукость. Во всяком случае, зрение у молодого ученого оказалось не таким зорким, как у экскурсовода и гостей столицы.

Случайно услыхав, что одна из экскурсионных групп направляется в Лужники, аспирант смешался с толпой, входящей в автобус, и занял одно из самых задних мест, которые, как он знал по опыту, обычно остаются пустыми. Время шло к шести часам вечера, он решил посмотреть какое-нибудь спортивное состязание.

А в шесть в спорткомплексе Дружба" начинался Всесоюзный конкурс бальных танцев, но Недобежкин был человеком далеким от таких пустяков, как танцы, и плохо представлял себе, что это такое.

Витя Шелковников крутился по Лужникам, ища Недобежкина; он чувствовал, что если и удастся встретить его, то скорее всего здесь, возле спорткомплекса „Дружба", где разгорелся жуткий ажиотаж по поводу лишнего билетика на конкурс бальных танцев!

То, что какой-то субъект сам вручил Виктору пару билетов и даже не потребовал с него денег, показалось ему даром судьбы. Он был еще очень наивным молодым человеком и верил, что судьба может преподнести ему подарок, и не понимал, что все так называемые подарки судьбы — это хитро подстроенные ловушки. И сейчас, мечтая поймать Недобежкина на лишний билетик, как только тот появится в поле его зрения, он уже сам попался на чужую удочку, на которой ему была отведена роль одного из крючков. А ловили Недобежкина.