Абордажный голем клокотал от возмущения, отчего из его стального чрева доносились самые разнообразные звуки, от дробного перестука поршней до сердитого гудения силовых передач и гироскопов.

- Да и оборванцы всякие за глаза языками треплют… Мол, Восточный Хуракан настолько не любил свою «Воблу», что проклял ее дважды![30] Легко, думаешь, такое постоянно выслушивать? У Ринриетты тоже душа не железная!.. А тут еще эта чертова патока, будь она неладна!

- Что? – осторожно спросил Тренч, - Какая патока?

- Хватит с тебя, - буркнул Дядюшка Крунч, остывая. Как и полагается большому сложному механизму, остыл он не сразу, внутри него еще какое-то время что-то позванивало и скрежетало, - Уши развесил, как лиселя… Что посчитает нужным, то сама расскажет. А решит, так я мигом тобой из пушки пальну!

А ведь решит, с тоской подумал Тренч. По поводу характера капитанессы, зловещей Алой Шельмы, он уже не испытывал никаких иллюзий. Пираты бывают милосердны и благородны лишь в пиратских же романах. Человек, который хладнокровно и расчетливо уничтожил поднявшую белый флаг «Саратогу», едва ли знает, что такое снисхождение к пленным.

Вполне вероятно, подумал он в тяжелом отчаяньи, что нравом наследница Восточного Хуракана может посостязаться с покойным капитаном Джазбером… Вот уж точно поладили бы друг с другом, не отправь один из них другого на корм Мареву!

О том, что ему не придется излишне долго предаваться дурным размышлениям, Тренч понял после того, как они с Дядюшкой Крунчем достигли шканцев. Сколь бы велика ни была «Вобла», пришлось смириться с тем, что ее палуба не бесконечна, а значит, встреча с капитаном неизбежна.

- Пришли, - абордажный голем прочистил луженую глотку, исторгнув из нее жуткий скрип, похожий на звук печной трубы, - Сейчас я отведу тебя к ней в каюту, понял, рыба-инженер? Держись воспитано, не дерзи, не смотри ей в глаза, не забывайся. Как знать, вдруг голову на плечах и сохранишь?

Тренч молча кивнул в ответ. Не для того, чтоб проверить, насколько хорошо голова еще держится на плечах – просто никакие слова на ум не шли.

* * *

Капитанская каюта, к удивлению Тренча, оказалась там, где ей и положено располагаться на подобных кораблях, под квартердеком. Хоть что-то на борту «Воблы» оказалось предсказуемым. Но Тренч все равно замешкался, спускаясь по узкому трапу. Не каждый день приходится выдерживать разговор с пиратским капитаном. Еще больше он смутился, когда услышал незнакомый мужской голос, делающийся тем громче, чем меньше шагов отделяло Тренча от капитанской двери. Голос пел и пел достаточно чисто, чтоб можно было расслышать каждое слово:

Сегодня я вам расскажу

Про старикашку Буна

Лихой пират и бузотёр,

Подобных чтит Фортуна

Пять тысяч раз он избегал

Коварного тайфуна

А всех богатств – один рундук

Да старенькая шхуна!

А в рундуке старик держал

Бумаги две осьмушки

Цветок календулы сухой

Да перстень от подружки

Монокль, шпатель и кларнет

Нагар с любимой пушки

Кусок бечевки, портсигар

И пистолет без мушки

Лишь оказавшись под самой дверью, Тренч сообразил, что никакого певца в капитанской каюте нет, а звуки издает, по всей видимости, граммофон, порождая медным раструбом характерное глухое эхо. Судя по всему, капитанесса «Воблы» испытывала страсть к музыке. Тренчу это показалось добрым знаком. Люди, которые любят музыку и слушают граммофон, обычно не кидают других людей вниз головой в Марево. Впрочем, даже в этом у него не было полной уверенности.

Песня тем временем текла дальше, отчего-то смущая абордажного голема. Настолько, что к двери каюты он подошел короткими шагами, а руку протянул со странной для механизма его мощи нерешительностью.

В таверне старой портовой

Набравшись как-то рому

Старик услышал невзначай

От пьяного старпома

Мол, где-то в страшной высоте

Ветра шьют по-иному

Но только те края, увы,

Доступны не любому

Механическая лапа дядюшки Крунча, способная вышибить дверь одним щелчком, удивительно мягко постучала по ее поверхности.

- Капитанесса! Кхм!

- Что такое, Дядюшка Крунч? – отозвался из каюты женский голос.

Он показался Тренчу молодым и задорным, звонким, как у новенького корабельного горна, еще не успевшего покрыться патокой ржавчины и засечками. Пожалуй, даже чересчур жизнерадостным. И это капитанесса? Человек, который в ближайшее же время решит его судьбу?

- Я к вам по делу, - абордажный голем заколебался, пытаясь сохранить официальный тон, который, видимо, был ему не очень привычен, - С докладом и…

- Так заходи!

- Я не один, госпожа капитанесса.

- Что?.. Ничего не слышу!

- Разве Малефакс не передал?

- Ничего он не передавал. Возится со своими теоремами. Я разрешила ему отдохнуть, раз уж боя не будет.

Дядюшка Крунч смущенно кашлянул в механический кулак.

- Помните то корыто, что мы сбили час назад?

- Забудешь… А что с ним? Оно всплыло из Марева?

- Хуже. Судя по всему, нам теперь придется разгребать мусор с него. Видишь ли, кое-что шлепнулось нам прямо на палубу.

- Старый ворчун! – в сердцах отозвалась капитанесса, - Вы вновь поспорили с Корди, чья очередь драить палубу? Ваше упрямство когда-нибудь доведет меня до белого каления. Ладно, она еще ребенок, но ты?..

- Это другой мусор! – сердито буркнул голем, косясь на Тренча, - Он разговаривает.

- Что ты имеешь в виду, дядюшка?

- У нас пленник, капитанесса.

Несколько секунд из капитанской каюты доносился лишь бодрый голос граммофона:

«Восьмое небо там, старик

Куда тебе понять

А как мягки там облака -

С периной жестче спать!

Пассат хмельнее, чем вино

Муссоны все как мёд

Вот только ключика туда

Никто не подберёт»

Услышав это, старый Бун

Забыл покой и сон

Обычный ветер стал вонюч

Как запах от кальсон

Ром стал на вкус как рыбий жир

И карты все не в масть

В восьмое небо захотел

Старик-пират попасть…

Потом что-то щелкнуло, жалобно взвизгнула игла, и воцарилась тишина.

- И ты молчал? Сюда его!

Тренчу показалось, что он слышит голос другого человека. Жесткий, хорошо поставленный, властный. Голос, которым можно загнать матросов на верхушки мачт посреди бури, голос, которым можно остановить бунт, голос, которым можно напугать до мокрых штанов матерого каторжника… Тренч, вспомнив свои опасения, вновь замешкался. Так что дядюшке Крунчу пришлось легко толкнуть его в спину, чтоб заставить перешагнуть порог.

Тренч ступил в полумрак капитанской каюты так скованно, будто сделал первый шаг к помосту палача на главной площади Шарнхорста. Он впервые в жизни оказался в капитанской каюте и потому ощущал себе вдвойне неуютно. Смутила его и обстановка.

Ему всегда казалось, что капитанская каюта должна представлять собой что-то вроде небольшого, со вкусом обставленного кабинета, где каждая вещь находится на своем месте и где царит строгий, как нрав самого капитана, порядок. Полки с аккуратно разложенными картами и лоциями. Небольшой книжный шкаф с любимыми книгами – никакой беллетристики, только классические труды Дрейка, Хоукинса и Худа. До блеска начищенная сабля на стене. И, разумеется, огромная карта мирового воздушного океана, испещренная направлениями ветров и пятнышками островов. Иногда воображение дорисовывало что-то невинное, бутылку хорошего вина на столе или колоду отполированных сильными пальцами игральных карт…