- Тренч. «Саратога», Готланд. Младший… э-э-э… помощник инженера.

Получилось не так кратко, как ему хотелось, но капитанесса удовлетворенно кивнула.

- У тебя необычный говор. Откуда ты, Тренч?

- Рейнланд, госпожа капитанесса, - почтительно ответил он.

Алая Шельма смешно скривила нос, точно унюхала вдруг в капитанской каюте какой-то посторонний и не особо приятный запах.

- Это что еще такое?

Ему только и оставалось развести руками.

- Остров.

Он сам удивился, как легко вся его прошлая жизнь уместилась в одном этом слове, точно так же, как он сам умещался шестнадцать лет на большом куске крутящегося в воздухе камня.

Дядюшка Крунч скрипуче кашлянул, привлекая к себе внимание.

- Рейнланд? Небольшой островок на западной окраине Готланда. Там еще дрожжевой планктон ловят. Вот только нам там ловить нечего. Щучий угол.

Капитанесса поморщилась.

- Планктон? Правду говорят, что воздух над вашим островом такой кислый, что аж зубы сводит?

- Воздух как воздух, - пробормотал Тренч, - Дрожжи же…

- Значит, не самый большой остров в Готланде?

- Две с половиной мили. Это если по вертикали. В диаметре и половины не будет.

Капитанесса усмехнулась.

- Я родилась на Могадоре. Он так мал, что на некоторых картах его принимают за прилипшую табачную крошку.  Десять морских саженей[33] в диаметре. Кусок чертовой скалы, висящий в пустоте… Я могла доплюнуть с одного его края до другого.

- Неудобно, - сказал Тренч, не зная, что сказать еще.

- Неудобно, - согласилась капитанесса, не сводя с него изучающего темно-бронзового взгляда, - Особенно когда проходящий мимо шлюп слишком поздно развернул кливера и снес половину моего чертового острова в бездну вместе с сараем для картошки. Ты, кажется, молод. Сколько лет?

- Шестнадцать, - неохотно сказал Тренч.

Он не любил называть свой возраст. Узнав количество лет, которые его трепало ветром, собеседники часто начинали покровительственно улыбаться и смотреть на него сверху вниз, даром, что ростом он мало кому уступал.

- Ты не похож на корабельного инженера. И не плотник, слишком слабые руки. А еще чересчур тощий, даже как для матроса.

«Это из-за того, что всю неделю я ел только соленую рыбу, - мысленно проворчал Тренч, - Тебя бы на такую диету, через неделю пришлось бы бечевкой свой китель подвязывать…»

- Кем же ты был на «Саратоге», готландец?

- Украшения на его руках, - голос абордажного голема был глух, как из металлической бочки, - Взгляни на них. Видимо, он был большим модником. Не каждый согласится таскать на себе столько железа. Эта страсть к красоте губит нынешнее поколение…

Глаза Алой Шельмы прищурились, образовав узкие полукружья, изогнутые, как абордажные сабли. Когда взгляд соприкоснулся с остатками кандалов, Тренчу почудилось, что он слышит звяканье стали о сталь.

- Милые браслеты, - согласилась капитанесса, - Но немного грубоваты. Неужели все инженеры нынче такие носят?

Вопрос был неприятный, но Тренч знал, что рано или поздно он прозвучит.

- Инженером я был на Рейнланде. А на «Саратоге» лишь пленным. Меня конвоировали в Шарнхорст.

- Вот как? И зачем?

- Чтоб повесить, - буднично ответил Тренч, сам удивившись тому, как безразлично это произнес, - На Рейнланде своих палачей нет, деньги экономят, вот меня и…

- Ах, вот оно что, - Алая Шельма небрежно поправила свою треуголку, - Значит, мы успели спасти тебя от пенькового галстука?

- Сперва меня хотели застрелить, - сообщил Тренч, - Но губернатор решил, что это будет нарушением установленного порядка.

- Ну конечно! – воскликнула Алая Шельма, хлопая себя по колену, - Хваленый готландский порядок! Не удивлюсь, если даже воздух портить там полагается исключительно по протоколу, в соответствии с детально разработанной процедурой! Узнаю старый добрый Готланд! Между прочим, тебе здорово повезло, горе-инженер. Обычно «Вобла» не заходит в пределы Готланда, да и вообще в воздушное пространство Унии. А если и заходит, то не больше чем на двадцать миль в глубину. Здесь на каждом ветру сидит по дюжине чертовых фрегатов с открытыми орудийными портами. На твоем месте, я бы прочла самую длинную молитву Розе из всех известных.

Тренч слушал ее без особого интереса, напротив, мрачнея с каждой минутой. И мысли рисовались тоже мрачные, тяжелые, как грозовые тучи. Кто, собственно, сказал ему, что его судьба переменилась к лучшему? И что ждет его после этого разговора, обещающего быть не очень долгим? Прогулка по доске над Маревом? Или та же петля? Едва ли пиратская веревка окажется нежнее и мягче чем та, что ждет его в Шарнхорсте…

- Так значит, я разочаровала Готланд и всю Тройственную Унию тем, что спасла тебя от виселицы? Не думаю, что стану сильно переживать из-за этого. У меня, видишь ли, не лучшие отношения с Готландом, рейнландец. Как и со всей Унией.

«И едва ли станут лучше, когда в Шарнхорсте узнают, кто пустил на съедение Мареву «Саратогу», - уныло подумал Тренч, но на всякий случай ничего говорить не стал. Его не очень богатый жизненный опыт подсказывал, что в любой ситуации лучше держать рот закрытым, как матросский рундук, чтоб из него ненароком ничего не вырвалось.

Алая Шельма же, напротив, заводилась с каждой минутой все больше. Глаза посветлели, переменив цвет со старой бронзы на цвет предгрозового неба, тоже отливающий алым багрянцем.

Опасный, тревожный цвет, от которого всякий небоход рефлекторно сжимается. Сжался и Тренч.

- Как по мне, Готланд слишком обленился за последние года и оброс ракушками по всему днищу. Все эти монументальные дворцы на крошечных островах, дурацкие каски, золоченые аксельбанты… Может, у вас там это и считается нормальным, у нас же, жителей неба, все это – лишь балласт, который тянет на дно. Настоящий небоход, в котором живет кровь его предков, никогда не цепляется за вещи, которые тяжелее воздуха! Настоящий небоход живет между вспышками молний и бездонной пастью Марева, ежеминутно рискуя головой и не зная, что ждет его завтра, сумасшедшая гонка сквозь облака или шторм в верхних слоях атмосферы, куда не залетают даже рыбы! Настоящий небоход движется сквозь грозовой фронт, глотает разреженный воздух и затягивает потуже пояс, зная, что на завтрак ему полагается кусок холодного тумана, на обед – ветер с дождем, а ужина он может не дождаться, потому что какая-нибудь бригантина залпом одного борта превратит его вместе с кораблем в россыпь тлеющих щепок!

Алая Шельма говорила вдохновенно, яростно, полосуя воздух коротким кортиком, который выхватила из ножен на боку. Несмотря на то, что клинком управлялась она с явным изяществом, Тренчу захотелось на всякий случай попятиться, чтоб не заработать пару дыр пониже килевой линии. Подвела нога. Непослушная, как костыль старого пирата, она зацепилась за лежащий на столе бархатный покров и сорвала тяжелую ткань на пол.

- Мы же не просто воздухоплаватели, мы – пираты! Мы сшибаем облака со своего пути, когда идем под полными парусами, мы сжигаем…

Капитанесса осеклась на полуслове, обнаружив, что бархатная драпировка лежит на полу, более не скрывая того, что лежало на столе. Как оказалось, не так уж и много там было предметов. Начатая пачка мятных пастилок. Пряжа с торчащими из нее спицами. Конфетные фантики. Схема какой-то выкройки. Изящные латунные папильотки[34]. Дамские панталоны. Журнал «Зефир» с какой-то девицей на обложке.

При виде журнала лицо Тренча окатило теплой волной, точно по капитанской каюте прошел порыв жаркого южного сирокко. Очень уж фривольная там была девица, вроде и одетая в подобие кителя, но столь странного покроя и с таким вырезом, каких, наверно, нет и на мундирах в варварской Бурундезии. Интересно, в каком это флоту служат такие?..

Лицо капитанессы вдруг стало стремительно алеть под цвет ее кителя, до тех пор, пока не сравнялось с ним. Глаза заморгали, быстро обретая свой естественный цвет. Только бронза уже не казалась темной и потертой, как ствол старой кулеврины[35], скорее, это был цвет осеннего верескового меда.