Здесь было, на что посмотреть. «Вобла» сбавила высоту, а может, оказалась в каком-то теплом течении, оттого было не так холодно, как утром. Пропал и летящий по небу золотой пух – нынешние облака, сквозь которые «Вобла» шла безо всякого сопротивления, больше походили на развешанные по небу кисейные платки, белые, синеватые и серые, иногда с пушистой оторочкой. Кажется, такие называются слоисто-дождевыми, он когда-то читал в книге, но точно не помнил… Бескрайний небесный океан. При одной мысли о том, какое же огромное это пространство, в груди спирало дух – словно он опять смотрел на верхнюю палубу с высоты фок-марса. Где-то в этом океане сейчас парит Рейнланд, который не разглядеть и в самую лучшую подзорную трубу. Там, конечно, за последние дни ничего не изменилось, да и не меняется ничего на Рейнланде, разве что облака планктона мигрируют вокруг острова…
Забудь, приказал он себе. Нет для него больше никакого Рейнланда. Даже если он каким-нибудь образом вернется, не успеет опомниться, как губернатор распорядится обрядить его в новые кандалы – вместо тех, что раздавил Дядюшка Крунч. Ну а дальше маршрут уже хоженный – Шарнхорст, помост с тринадцатью ступенями, последний взгляд в распахнутое небо… Нет, о Рейнланде придется забыть, и навсегда. Как и о прочих островах Готланда. Между многими из них поддерживается магическая связь, а нынешний гроссадмирал не знает снисхождения к беглым преступникам. Как и все прочие до него. Значит, придется забыть про все ветра, которые идут в сторону Готланда.
Солнце, спрятавшееся было за особенно большим облаком, вдруг вынырнуло обратно, да так, что, казалось, все небо оказалось залито его светом, щедрым и ласковым. Облака перестали казаться плоскими, теперь были видны малейшие завитки в их пушистых громадах. Они беспечно плыли в одном с кораблем потоке ветра – седые странники, никогда не задумывающиеся о глупых человеческих проблемах, покорные воле Розы, мудрые…
От этого зрелище в дуще что-то сладко затрепетало.
Может, все не так плохо, вдруг подумал он, невольно подчиняясь этому чувству. Ладно, Готланд теперь закрыт на себя, но кроме него есть в Унии и другие государства, не зря же она зовется Триединой. Взять хотя бы Формандию, родину самовлюбленного болтуна-канонира. Наверняка и там можно найти остров на свой вкус. Конечно, в тамошних краях ужасный говор – если судить по Габерону – и все картавят так, словно не могут выплюнуть изо рта колючего ерша. Кроме того, лет сто назад, если верить книгам, в Формандии была революция, после чего она превратилась в Формандскую Республику, где нет ни короля, как в Каледонии, ни гроссадмирала, как в Готланде, а только какое-то Адмиралтейство. А еще, если не врали рыбаки, пропивающие в таверне Рейнланда вырученные за планктон таллеры, в Формандии жрут электрических угрей, там у них это вроде деликатеса считается… Ну и гадость!
Если не хочется есть электрических угрей, можно подумать и о Каледонии. Там, конечно, тоже не Восьмое Небо с медовыми ветрами, но живут же люди, ходят корабли. Говорят, в Каледонии стоит такая густая облачность, что облака хоть намазывай вместо джема на хлеб – за бушпритом корабля уже ни зги не видать. От этой облачности у них на островах вечная сырость, подагра и ревматизм.
А еще лучше, подумалось ему, и вовсе убраться подальше от Унии. Там тоже есть жизнь, и еще какая! Взять хотя бы Рутэнию. Страна, конечно, дикая, варварская, но и богачом там можно стать буквально за год. Осетров в Рутэнии водится столько, что драгоценную икру едят ложками, как кашу, а ром пьют из огромных медных чайников… А еще Рутэния – царство ледяных ветров, вспомнил он, и холода там стоят такие, что, говорят, даже рыба отращивает густой мех, а по улицам острова преспокойно пасутся китовые акулы. Возможно, Рутэния и не лучший вариант для шестнадцатилетнего небохода, который впервые понюхал ветер.
Может, Бурундезия из южного полушария? Про нее написано мало, но и того, что написано, достаточно. Дикий неисследованный край с сотнями неизученных островов, хоть каждый день открывай новые! Можно самовольно назваться адмиралом и весь остаток жизни исследовать тамошний мир, открывая новые породы рыб и моллюсков. Тоже жизнь – куда веселее той, что он вел прежде. С другой стороны… Кажется, он читал, что в Бурундезии водятся крохотные рыбки, вызывающие у небоходов малярию. А еще пираньи, тоже мерзкие твари. Вышел на палубу без защитного плаща - налетят облаком, и сам не заметишь, как останутся стоять одни сапоги…
Солнце заплыло за густую дождевую тучу, сизую от сдерживаемой внутри влаги, и небо тут же потухло, словно из воздушного океана мгновенно утекли все краски. Облака сделались бесформенными свинцовыми слитками, наползающими друг на друга, ветер противно затрещал в такелаже. И как ни старался Тренч вновь вообразить бескрайние заснеженные просторы или дикие, затянутые лианами, острова, мечты его померкли – точно кто-то выключил маленький гелиограф в голове.
Отчего он вообще вообразил, что сможет распоряжаться своей судьбой? Строить будущее в его положении то же самое, что строить шлюп из салфеток вместо древесины и соплей вместо смолы. Он не вольный небоход, не пассажир, не путешественник, он – собственность пиратов, чье мнение означает не больше, чем мнение канатной бухты. Спустя несколько дней «Вобла» пристанет к какому-нибудь острову, служащему пиратским пристанищем, и Алая Шельма самолично отправит его на невольничий рынок, не удосужившись помахать на прощанье платком. И будет он до скончания дней надрывать спину с прочими рабами-докерами на острове столь дальнем, что туда и ветер не долетает. А может, Роза отправит его работать на веслах какого-нибудь портового буксира. Там, говорят, люди за месяц сгорают…
Несмотря на то, что «Вобла» вновь вошла в теплое течение, Тренч ощутил, как у него под плащом вьется целый выводок ледяных ветров. Можно ведь не только докером или гребцом, есть судьба и похуже. Кое-что он читал, кое-что болтали рыбаки с Рейнланда, кое-что и вовсе было туманными слухами, невесть какими путями попадавшими на остров.
Можно загреметь в ловцы. Это совсем плохо, даже хуже, чем на веслах. Это означает, что тебя обвяжут веревкой и швырнут вниз с баржи, что держится над самым Маревом, поплескаться в ее верхних слоях. Кто крепкий, выдерживает несколько лет, кто послабее, может и после первого прыжка Розе душу отдать. Марево, запретный чертог, полный ядовитых тайн, не любит пускать к себе людей. Но очень уж много оно хранит богатств, драгоценных и смертоносных одновременно, частично созданных самим Маревом из беспорядочного смешения чар, частично – из полупереваренных в алых глубинах кораблей. Говорят, за некоторые такие сокровища ведьмы готовы с ног до головы золотом осыпать. Правда, говорят также и то, что иной раз ноги ловца – это единственное, что удается достать обратно на баржу… И даже если уцелеешь, Розу благодарить не станешь, Марево быстро уродует человека, превращая его в подобие жутких дауни.
А еще можно угодить на «Красную рыбалку», но это совсем должно повезти. Дадут какой-нибудь ржавый гарпун и запихнут в клетку к тигровой акуле, например. Или к дюжине голодных мурен. Не самое популярное развлечение, да и искореняют его в Унии, но зрителей хватает, а где много зрителей, там и корм в цене…
Тренч нерешительно покосился на шлюпку. Шлюп-балки казались старыми, но устройство их выглядело достаточно несложным, наверняка можно и в одиночку справиться. Он осторожно провел рукой по деревянному борту, проверяя, нет ли скрытой гнили или рассохшихся досок. Пусть он ничего не понимал в воздухоплавании, корабельном устройстве и навигации, но не родился еще на Рейнланде мальчишка, который не разбирался бы в обычных лодках! Главное – киль целый, доски подогнаны одна к одной, румпель не приржавел…
Сбежать. От этой мысли кожа по всему телу начала зудеть, точно натертая шершавым просмоленным канатом. И как он ни прятал эту мысль, как не пытался прикрыть ее прочими, их все равно сдувало, точно невесомые облака. Сейчас у него есть все возможности для бегства. Экипаж – сущие ротозеи, в этом он уже убедился, да и мал он числом, всего пять человек на целую баркентину… Конечно, будь среди них гомункул, он поднял бы тревогу, почувствовав, как отделяется от корабля шлюпка, но «Малефакса» можно пока не опасаться, тот все еще в своем магическом бреду, наслаждается логическим парадоксом.