На пороге его встретил лохматый человек лет сорока, вооруженный палкой.

— Приветствую тебя. Могу ли я войти?

— Это запрещено.

— Я личный помощник царского писца.

— Иди своей дорогой, малыш.

— Этот царский писец — Рамзес, сын Сети.

— Мастерская закрыта.

— Тем более мне нужно ее проинспектировать.

— У меня приказ никого не пускать.

— Прояви сговорчивость, и тебе удастся избежать официальной жалобы.

— Пошел вон.

Амени пожалел в эту минуту о хилости своего телосложения. Рамзесу, например, ничего бы не стоило поднять этого грубияна и бросить в канал. Ну что ж, если у него нет силы, он прибегнет к хитрости.

Распрощавшись с охранником, он притворился, что уходит, сам же, воспользовавшись переносной лестницей, вскарабкался на крышу дома, соседнего с мастерской. Когда настала ночь, он пролез внутрь через маленькое и круглое чердачное окошко. Подсвечивая себе лампой, которую нашел на одной из полок, он обследовал запасы брусков. Первый ряд принес разочарование: все они были великолепного качества. Но во втором, на котором стояла пометка контроля «высший сорт», обнаружились аномалии: уменьшенный размер, нечеткий цвет, недобор в весе. Проверив бруски на письме, Амени убедился, что обнаружил центр изготовления негодной продукции.

Не помня себя от радости, писец не заметил, как сзади к нему подкрался охранник. Он, оглушив его ударом палки, перебросил безжизненное тело через плечо и отнес на окрестную свалку, где скапливались отходы. Рано утром их сжигали.

Любопытный больше никогда не заговорит!

Держа за руку свою еще толком не проснувшуюся маленькую дочку, мусорщик медленным шагом двигался по спящим улицам северного квартала Мемфиса. Еще до наступления рассвета он должен был поджечь свалки, расположенные между группами домов; ежедневное сожжение мусора и отбросов было хорошим способом очистки города и позволяло соблюдать правила гигиены, предписанные канцелярией. Работа была однообразной, но платили за нее довольно хорошо; к тому же, она давала свободным гражданам ощущение собственной полезности.

Мусорщик знал две самые нечистоплотные семьи квартала. После сделанного предупреждения он не обнаружил никакого улучшения и был поставлен перед необходимостью оштрафовать их. Ворча на лень, присущую всему роду человеческому, он подобрал тряпичную куклу, которую уронила дочь. Когда он закончит свою работу, он накормит своего ребенка сытным завтраком, и они поспят в тени тамариска, в саду вблизи храма богини Нут.

К счастью, свалка была не слишком большой. Мусорщик поджег ее факелом в нескольких местах, так чтобы все сгорело побыстрее.

— Папа… Я хочу ту большую куклу.

— Что ты говоришь?

— Большую куклу, вон там.

Девочка показала на нечто, напоминавшее человеческую фигуру. Из отбросов торчала чья-то рука. Дым почти скрывал ее.

— Я хочу куклу, папа.

Любопытство победило. Мусорщик, рискуя обжечь ноги, взобрался на свалку.

Рука… Рука юноши! Он осторожно высвободил неподвижное тело. На затылке засохла кровь.

Во время обратного путешествия Рамзес не видел отца. В бортовом журнале он не пропустил ни малейшей детали, и его текст должен был войти в царские хроники, повествующие о достижениях шестого года правления Сети.

Сын Фараона сошел с экипажем и участвовал в маневрах. Он научился завязывать узлы, натягивать паруса и даже управлять судном. И, главное, он освоился с ветром. Разве не говорили, как таинственен бог Амон, которого никто никогда не видел? Он обнаруживал свое присутствие, лишь надувая паруса кораблей, чтобы привести их в тихую гавань. Невидимое проявлялось, оставаясь невидимым.

Капитан корабля принял игру. Раз уж Сын Фараона забывал о своем положении и отказывался от привилегий, он возложило на него все тяжелые обязанности, составляющие жизнь моряков. Рамзес безропотно мыл палубу и садился на скамью гребцов с твердым намерением работать на совесть. Чтобы плыть на север, нужно было хорошо знать подводные течения и иметь храбрый экипаж. Чувствовать, как корабль скользит по воде, быть в гармонии с ним и увеличивать скорость — это было огромным удовольствием.

Возвращение экспедиции дало повод новому большому празднику. На набережных главного порта Мемфиса, носящего имя «Счастливый путь», собралась огромная толпа. Как только путешественники ступили на землю египетскую, им на шею надели венки из цветов, в руки дали кубки с прохладным свежим пивом, в их честь пели и плясали, прославляя и храбрость моряков, и милость реки, которая их несла.

Кто-то надел на шею Рамзесу венок из васильков.

— Сыну фараона достаточно такого вознаграждения? — спросила Красавица Изэт с вызывающим видом.

Рамзес не стал увиливать.

— Ты, наверное, была в ярости.

Он обнял ее, она притворилась, что сопротивляется.

— Ты думаешь, достаточно мне снова увидеть тебя, как твоя грубость будет забыта?

— Почему бы и нет, ведь я ни в чем не виноват.

— В любом случае ты мог меня предупредить.

— Выполнение приказа фараона не терпит ни малейшей задержки.

— Ты хочешь сказать, что…

Мой отец взял меня с собой в Гебель-Зильзиле, и это не было наказанием.

Красавица Изэт обняла его.

— Долгие дни путешествия в его обществе… Наверное, он многое тебе доверил.

— Вовсе нет, я служил писцом, каменотесом и матросом.

— Для чего он заставил тебя совершить это путешествие?

— Это известно ему одному.

— Я встретилась с твоим братом, и он объявил мне, что ты лишился милости отца. Он говорил, что ты обосновываешься на юге, чтобы занять там какую-нибудь незначительную должность.

— В его глазах все незначительно, кроме его самого.

— Но ты вернулся в Мемфис, и я твоя.

— Ты умна и красива — два качества, необходимые царской супруге.

— Шенар не передумал на мне жениться.

— Почему же ты колеблешься? Неблагоразумно отказываться от такой великой судьбы.

— Я вовсе не благоразумна, ведь я влюблена в тебя.

— Будущее…

— Меня интересует только настоящее. Мои родители в деревне, наше поместье пустует… Может быть, там нам будет удобнее, чем в тростниковой хижине?

Было ли любовью то безумное удовольствие, которое он делил с Красавицей Изэт? Рамзес напрасно спрашивал себя об этом. Ему достаточно было лишь этой плотской страсти, этих опьяняющих моментов, когда их тела так гармонично сливались, что составляли одно существо, захваченное вихрем любви. Своими ласками Изэт умела разбудить его желание и разгорячить, но еще никогда ей не удавалось изнурить его. Как ему было трудно уходить от нее, томной, обнаженной, протягивающей руки, чтобы задержать любимого!

В первый раз Красавица Изэт заговорила о свадьбе. Сын Фараона, возмутившись, совершенно не согласился с ней. Насколько ему было приятно ее общество, настолько же ему претила мысль о создании семьи. Конечно, несмотря на их юный возраст, они уже были мужчиной и женщиной, и никто бы не стал сопротивляться их союзу. Но Рамзес считал себя не готовым к этому серьезному шагу. Изэт не стала упрекать его, но мысленно пообещала себе со временем убедить его. Чем больше она его знала, тем больше верила в него. Чтобы ей не посоветовал ее рассудок, она будет прислушиваться только к своему внутреннему голосу. Его тело, дающее столько любви, было незаменимым сокровищем, более драгоценным, чем любое богатство.

Рамзес отправился в центр города, в дворцовый квартал. Амени, должно быть, с нетерпением ждал его возвращения. Интересно, продолжил ли он свое расследование и добился ли результатов?

У входа в палаты Сына Фараона стоял вооруженный охранник.

— Что происходит?

— Вы Сын Фараона Рамзес?

— Да, это я.

— Ваш писец стал жертвой нападения, поэтому мне поручили следить за ним.

Рамзес добежал до комнаты друга.

Амени лежал на кровати с перевязанной головой; у его изголовья расположилась сиделка.