Друг в больнице, и — вокруг Тишина палатная… Расскажи скорее, друг, Что-нибудь приятное.

На афганской стороне Все — бои суровые. Расскажите, люди, мне Приятное, новое…

Что-то строки не звучат Иль звучат неладно. Тегеран, Бейрут, Багдад… Все-то безотрадно…

Кто-то начал в трубку дуть: Не пойму ни слова я… Услыхать бы что-нибудь Приятное, новое!..

***

Смеяться мне — иль слезы лить рекой? В душе моей — презренье или жалость? Кулак ли показать, махнуть рукой? О разном пели мы, как оказалось.

Среди чужих, в чужих местах я был И вглядывался в то, что незнакомо. Но обо всем, вернувшись, позабыл, Когда увидел, что творится дома.

Присматривался к нравам я чужим, Переживал из-за чужой гордыни… Но оказалось дерево гнилым В родном дому — скорблю о том поныне.

АПЛОДИСМЕНТЫ

Мы хлопали. Ладоням было больно. Они, бывало, в прошлые года, От собственных ударов добровольных Краснели, словно щеки от стыда.

Как исступленно мы в ладони били В ответ словам проклятий и похвал. И если руки — это наши крылья, Я неразумно крыльями махал.

«Да здравствует!» — с трибуны кто-то славил, «Да сгинет!» — кто-то в гневе возглашал. И зал рукоплескал и выражал Любовь ко всем, кому желали здравья, И гнев к тому, кого докладчик клял.

Вскочив, мы аплодировали стоя. Гремели своды залов, и порой Трус тоже чувствовал себя героем: Ему казалось, что грохочет бой.

А мне казалось, обретал я славу, Казалось, будто высекал огонь, Когда о левую ладонь бил правой, А левой бил о правую ладонь.

Я хлопал, я стучал ногами об пол, И по нужде, и по охоте, всласть. Мне кажется: я молодость прохлопал Или ее значительную часть.

А в жизни попадал я в переделки И на пути встречал добро и зло, Но так я хлопал, что слетали стрелки С ручных часов; и все же время шло.

Теперь я стал взрослее и не скрою, Что хлопаю давно уже не так, А разве что лишь изредка герою Или на свадьбе — пляшущему в такт.

Оваций тех, что я на свете слышал, Ей-богу, мне достаточно вполне. Я слышу: дождик хлопает по крышам И ветер аплодирует весне.

Я слушаю, как где-то реки плещут, Как на деревьях листья рукоплещут, Довольны тем, что родились на свет; Как аплодируют в долинах травы, На склонах гор — зеленые дубравы, Не ослепленно, не для чьей-то славы, Не потому, что хлопает сосед.

***

Звучали речи, добрые и злобные, И время шло, следа их не стерев. Все сущее родит себе подобное, Добро и милость, ненависть и гнев.

От львов родятся львы, от змей же — змейки, Зло порождает зло, любовь — любовь. И скажет прошлое: «Салам алейкум!», Из дальней дали появляясь вновь.

Где дуб упал — побег растет зеленый. Жив камень от былого бытия. От трусости былой живет детеныш, И у былой отваги есть дитя.

Не исчезает дело незаметно, Не замолкает слово навсегда. Кто ни солжет, ложь не пройдет бесследно, Но не пройдет и правда без следа.

МУЗЫКА

Однажды, по лесу бродя, Увидел ненароком Я рядом осень и весну На дереве высоком.

Зеленый лист — и желтый лист На той же самой ветке!.. Такие случаи в лесу Совсем не так уж редки…

А мне — где лесника найти, Такого, чтобы разом Соединил и примирил Мою любовь и разум?

Ведь наблюдали мы не раз, Не два такие вещи, Что солнце блещет в небесах И дождь при этом хлещет.

А где бы мне найти врача, Чтоб он в мой дух и тело Такую бодрость вновь вселил, Что в тридцать лет кипела?

И музыка в душе моей Нежданно зазвучала: — Прислушайся к моим словам,— Негромко мне сказала.

Текучей жизни берега Смогла соединить я Волшебной прочности мостом Невидимою нитью…

Она летела и плыла, Неслыханно прекрасна, И стал я пленником любви По-юношески страстной…

В лесу пылающим огнем Деревья пламенеют… Соединить, воспламенить — Все музыка сумеет!

ПЕСНЯ ОСТАЕТСЯ

Напев ее плыл в поднебесье, Когда малышом еще был… Я ту колыбельную песню Давно бы, наверно, забыл.

Но мне повторил ее ветер, Парящий над ширью земной… Уж матери нету на свете, А песня осталась со мной.

Я юношей был… Миновали Те годы: зови — не зови… Запомнил бы, верно, едва ли Я песню о первой любви.

Но вторили бурные воды Напеву в прохладе ночной… Давно миновали те годы, А песня осталась со мной.

Давно отпылали закаты Кровавой, жестокой войны. Я песню, что пели солдаты, Забыл бы среди тишины.

Но смелость ее повторила, Рожденная новой весной, И нежности хрупкая сила — И песня осталась со мной…

Да, песня осталась, осталась — Бессмертно звучит в вышине… Ни детство, ни юность, ни старость Без песни не мыслятся мне.

***

— О чем ты мне поведаешь, заря, Распахивая сонное окно? — О том, что птицы вешние не зря На черных пашнях трудятся давно.

— Чем, полдень, ты похвастаешься мне? Я сочинил уже двенадцать строк… — Тем, что летит на огненном коне Неутомимый солнечный ездок.

— Что скажешь ты, задумчивый закат, Сестру и брата вовремя сменив? — Что звезды одинаково горят Для всех, как путеводные огни. И если ты работал дотемна — Сон будет сладок, а строка точна.

К ПРИРОДЕ

Божественен, природа, твой язык, И кто бы ни считал себя поэтом, Пожизненно он твой лишь ученик, Пусть ни на миг не усомнится в этом.

Всех древних книг намного ты древней, Нет твоего пронзительного слога. Прильнула к звездам горная дорога, Торопят грозы вороных коней.

И омочило дерево рукав, Склонясь к реке в порыве обожанья. Как просто все, как образ нелукав, Как вечен он, лишенный подражанья.

Прости, природа, ты мой бедный стих, Ах, если бы, присев на бычьей шкуре, Вложить в него я мог бы рокот бури, Как в уши ты всех раковин морских.

ДОЖДЬ МОРОСИТ

Дождь моросит, Торопится пролиться, Чтобы умыть смеющиеся лица Цветов, что только-только распустились. И каплями, упавшими на листья, Птиц напоить, Что к гнездам возвратились.

Дождь моросит, Он выдался на славу, Вот он целует луговые травы, Вот радует он аиста-танцора, Что замер на одной ноге — На правой Или на левой — Посреди простора.

Дождь моросит, Спешит сказать природе Он о весенних днях, Об их приходе! Лишь горы неизменны В снежном прахе, Все те же На закате, на восходе,— Ни перед кем не сняты Их папахи…

***

Спокойны деревья вокруг, Ни ветра, ни облачка в небе… Но Каспий взволнован: он вдруг Взметнулся в отчаянье, в гневе.

Валы то туда, то сюда Взлетают, не зная покоя. Волнуется Каспий. Беда! Несчастье ль случилось какое?..

Смотрю на детей то и знай,— О, только б они не проснулись!.. Но слышу встревоженный лай Собак с прилегающих улиц.

Шум волн — мотоциклов лютей: Их грохот, их треск, громыханье… Смотрю я на спящих детей, Спокойное слышу дыханье.

Смешались вода и земля… Пытаюсь вглядеться в просторы: Ни лодочки, ни корабля, И скалы лишь явлены взору.

Я в сердце тревогу ношу, Я сердце молю не сдаваться… Я Каспий покорно прошу, Чтоб он перестал волноваться.

***

Когда деревья высыхают, Они скрипеть перестают. Никак ты не угомонишься, Хотя морозы настают.

Хотя морозы все сильнее, Хотя река покрылась льдом, Я все бушую и внимаю Благоразумию с трудом…

Так что ж, отрезать, что ли, пальцы, Чтоб карандаш не смели брать, Иль сердце из груди вдруг вырвать Последний отпуск песне дать?

Сказал мне карандаш: хочу я Тебя оспорить — не спеши… Найдешь ли, коль меня отложишь, Другую радость для души?

Сказала песня мне: я в силах Предостеречь, взвиваясь ввысь: Кто был лишен меня — в могилах Давно лежат — не торопись.

***

Леса на склонах… Держит путь Река, летящая меж ними: «Стать озером бы, отдохнуть, Переменив при этом имя…

Стать озером бы… Но должна Я этот горный край оставить И вдаль без отдыха и сна К большому морю путь направить.

Должна без остановки я Спешить, не ведая покоя…» …О, как тоскует песнь моя, Следя за мчащейся рекою…

***

Ну-ка, друг мой, как бывало, На пандуре заиграй Песню старую сначала, Долалай, долалай .

Видел горя я немало, Жизнь моя была не рай. Все, что было, миновало, Долалай, долалай.