На волнах морских зажги огонь И, сорвав с небес, зарей отмытых, Звезды – положи их на ладонь!.. Вдох и выдох… Вдох и выдох… Вдох и выдох…

ДОЖДЬ В ДИЛИЖАНЕ

В холмах – на солнцепеке и в тени – Коттеджи композиторов таятся. Деревья в окна заглянуть стремятся – Уж очень любопытные они!

Труба и флейта. Скрипка и рояль. Весь воздух здесь мелодией пронизан. Родится радость вон под тем карнизом, За тем окном рождается печаль.

Струятся между трав путем своим Повсюду звуки, сказочные звуки… Как телеграммы – средство от разлуки – От сердца к сердцу, от одних к другим.

Вот – радость в честь рожденья сыновей. А вот – тревога за подросших дочек… Мелодии не нужен переводчик, Она понятна сущностью своей.

Ожгли траву палящие лучи… Красавице подобна чернобровой Армения… Над красотой суровой, О дивная симфония, звучи!

Порою взаперти – ночь ото дня Не отличить готовы ненароком… Здесь каждый в своем творчестве высоком – Отдельная держава для меня.

Но, услыхав неповторимый звон Мелодии иной – свою работу Забыв, вдруг высыпали все без счету На все балконы с четырех сторон.

И, двери и окошки растворив, Той музыке внимали и молчали: Над Дилижаном моросил вначале, А после – ливнем хлынул тот мотив.

Дождь вниз бросался с крыш по желобам, Деревья он омыл живою влагой… С каким весельем, радостью, отвагой Мелодия врывалась в души к нам.

Вот каждую дождинку, как дитя, Севан к груди широкой прижимает, Ручьи пути привычные ломают, В долину сломя голову летя…

В коттеджах Дилижана – тишина: Творцы умолкли все в благоговенье, Природы силу ощутив в мгновенье И власть, что ей над музыкой дана.

В ГОСТЯХ У МАРТИРОСА САРЬЯНА

Там – Арарат, у края, у черты, А здесь – Севан, в столетиях воспетый. И между ними славный мастер – ты, Ты – повелитель синевы и света.

За Араратом – скорбь далеких дней, А гордость – здесь, на берегу Севана. И ты – как всадник между двух коней, Рукам твоим покорных без обмана.

Одной рукою ты прижал к груди Армению родную. А другая Протянута вперед… Там, впереди, Земля иная, тоже дорогая…

Передо мною – сена тяжкий воз Навьючен на худую спину мула. Хотя поля уж прихватил мороз – Весна тот воз нам заново вернула.

Задерживаю восхищенный взор На персиянке под неплотной шалью… О сколько миновало лет с тех пор – Она все молода за этой далью!..

И аравийской пальмы красота Лишь славной кисти мастера подвластна: Сохранена на белизне холста, Свежа та пальма так же и прекрасна.

Вот замираю я средь тишины: Три возраста. Три женские портрета. Все три – твоей единственной жены. (Сперва-то я не так воспринял это…)

Так пребывал я у тебя в дому С Востоком в соприкосновенье странном… Беседуя с носящими чалму, Бредя в песках с верблюжьим караваном.

Хоть старое и новое видал В различном сочетанье и сплетенье. Признаюсь: я Армении не знал Такой – какой ее твой создал гений.

Как розовы деревья и кусты! Как пламенеют кони на равнине! И лепестки, что тронул кистью ты, Уж не увянут никогда отныне.

Армения! Благословенна будь!.. Я был в гостях у самого Сарьяна И разгадать твою пытался суть Сквозь магию стихов Исаакяна…

ИНДИЙСКИЕ СТИХИ

Тебя я посетил не раз, не два, Но не сложил тебе и песни краткой. Нет в стихотворцах у тебя нехватки – Их сосчитать сумеешь ты едва.

Случалось мне бывать во всех концах Твоей земли… Но в слове не являлись Мои раздумья: немы оставались… Нет у тебя нехватки в мудрецах.

Сейчас январь. По пояс высоки В горах снега. Стволы оледенели… А вот в Калькутте солнца или в Дели Хватило бы на все материки!

Лучам, дождям и звездам, что звеня Роятся, – нет числа! Ты языками Богата… А зажженные веками Забуду ли я праздники огня?!..

Обилие религий, каст, идей, Обитель будд, пристанище ислама… Коровы, выходящие из храма, – Почтенней и почетнее людей…

Чего же пожелать тебе?.. Твоих Детей я вижу… Памятные встречи… Глаза их жгут, мерцают будто свечи, «Хлеб…» – тянутся бессильно руки их.

Что мне сказать? Без двери, без стены Жилища с обезьянами в соседстве На ветках люди выбирают с детства, – Бездомные к ним зависти полны…

Что мне сказать? Вот светятся легки Вдоль Ганга огоньки, жизнь воплощая. Людей угасших в пепел превращая, Развеиваешь над свинцом реки.

Меня пленило песен волшебство, Тот строй особый музыкальной фразы… Но песнь голодных не слыхал ни разу На машаварах я ни от кого…

Другие песни я забыл уже, Хоть повторял не раз их втихомолку… Как песня-стон подбитой перепелки – Напев той песни жив в моей душе.

СТИХИ, ПРИШЕДШИЕ КО МНЕ В ДОМЕ ТАГОРА В КАЛЬКУТТЕ

Великий пророк!.. Как я поздно приехал – Когда ты ушел уже… Я опоздал… Но кто запрещал мне, что было помехой – Порог преступить твой?… Как я опоздал!

Хоть раз бы взглянуть на тебя… На минуту Увидеть… Чего б я за это не дал! Пожать твою руку, приехав в Калькутту… Но как поспешил ты!.. Как я опоздал!..

Я видел людей здесь, что песни и речи Слыхали твои, чьи ты руки пожал. Они вспоминали те давние встречи… Я – гость из далеких краев – опоздал.

С другими калькутцами вел я беседы – Тебя одного не слыхал, не видал. Каков ты?.. Сказали, что ты на соседа Простого похож был… Как я опоздал!

О как же длинна для аварца дорога К порогу пророка… Как я опоздал! Какая обида! Дошел до порога – А ты уже вышел… Как я опоздал!

А мог ведь аллах сократить между нами Разрыв хоть лет на десять!.. Только – не стал… В Москву приезжал ты… Но я-то годами Не вышел тогда… Ах, как я опоздал!

ПЕРСИДСКИЕ СТИХИ

ПЕРСИЯ

В Иран приехав вешнею порою, Трех женщин я повсюду встретить мог. Одна тысячелетнею чадрою Окутана была до самых ног.

Красивых женщин пели не случайно Поэты здесь в былые времена. – Кто вы, ханум, чей лик сокрыт, как тайна? – Я – Персия, – ответила она.

Чадра другой была под стать вуали, Приметить позволяя неспроста Жемчужины, которые сверкали В полуоткрытой киновари рта.

Казалось, проплывавшая в зените, Слегка прикрылась облаком луна. – Кто вы, ханум? Как вас зовут, скажите? – Я – Персия, – ответила она.

Точеные, как будто из самшита, У третьей были ножки. И, смугла, Мне улыбалась женщина открыто, И я подумал: «Боже, как мила!»

Прекрасный лик. Точеная осанка, И дерзко грудь почти обнажена. – А вы, мадам, наверно, парижанка? – Я – Персия, – ответила она.

В ШИРАЗЕ

Я спросил в Ширазе речку малую: – Как случилось, что не первый век, Осенясь звездою семипалою, Стала ты известней многих рек?

Отвечала речка светло-сизая: – Потому завиден мой удел, Что поила некогда Хафиза я, И меня он некогда воспел.

Я спросил в Ширазе розу красную: – Почему не первый век подряд, Называя самою прекрасною, О тебе повсюду говорят?

Почему ты, как звезда вечерняя, Выше роз других вознесена? – Пел Хафиз, – сказала роза чермная, – Обо мне в былые времена.

И на женщин бросив взгляд не издали, Я спросил в Ширазе как-то раз: – Почему считают в мире исстари Первыми красавицами вас?

– Жизнь сравнивший с чашею пригубленной, Так считал Хафиз. И, не скупой, Самарканд за родинку возлюбленной Отдавал он вместе с Бухарой.

ХАФИЗ НЕ ОСТАВИЛ ШИРАЗА

Манивший из разных сторон мусульман, Сверкавший подобьем алмаза, Хоть был недалек голубой Исфаган, Хафиз не оставил Шираза. Мерцал полумесяц над свитком дорог, Но их опасался, как сглаза, Хафиз потому, что оставить не мог Печальными розы Шираза. Владыки Востока из белых дворцов, За честь они это считали, С дарами к нему посылали гонцов И в гости его приглашали. Гонцы увозили, нахмурясь, как ночь, Любезные строки отказа. Писал он владыкам: «И на день невмочь Оставить мне женщин Шираза». Саади бывал и в далеких краях, Где пел он над струнами саза, Но в жизни ни разу – любви падишах – Хафиз не оставил Шираза. И к женщинам лик обращал, как привет, Он даже во время намаза. Покинуть боялся, наверное, свет Хафиз в отдаленье Шираза.

МОГУЩЕСТВО ХАФИЗА

Памяти Сергея Есенина

В голубом мерцающем тумане Прошептали женские уста: – Принято гадать у нас в Иране На стихах Хафиза неспроста. И тебе дана въездная виза, Чтоб воочью убедился ты, Каково могущество Хафиза В слове незакатной высоты. Замерев, гадавшие внимали Черной вязи белого листа, Потому, что правду мне сказали В этот вечер женские уста. Где стоит между ветвей зеленых На мечеть похожий кипарис, Тайной властью тысячи влюбленных Сделал приближенными Хафиз. Как велит обычай, в знак привета Прикоснувшись к сердцу и ко лбу, Я, склонясь над книгою поэта, Стал свою загадывать судьбу. – Отвечай, – спросил я у газели Голосом беззвучным, как во сне: – В этот час тоскует обо мне ли Дорогая в отчей стороне? – О себе гадал, и о любимой, И о том, что связывает нас. И давал Хафиз ответ правдивый На любой вопрос мой всякий раз. И тогда спросил я в изумленье: – Как, Хафиз, все знаешь ты про нас, Если от Шираза в отдаленье Славится не розами Кавказ? – Лунный свет лила ночная чаша, И сказал задумчиво Хафиз: – Знай, любовь существовала ваша С той поры, как звезды смотрят вниз.