— Пусть лучше старой девой! — сквозь слезы прокричала она, — но я хочу сама выбирать и жить своей жизнью!

Нанетт не удержалась и влепила звонкую пощечину дочери.

— Успокойся, наконец! Свадьба будет, хочешь ты того или нет, и не тебе это решать!

Стоит отдать должное мадам. Как настоящая дворянка, она ни на секунду не повысила голос и сохранила видимое спокойствие, хотя руки ее дрожали.

Анна отшатнулась.

— Не мне? Не мне решать?! Maman, кому же тогда, как не мне это решать?!

Она с яростью выдернула булавки, которые держали ее еще даже не наметанную юбку, и бросилась прочь, сшибая на своем пути напольную вазу и едва не врезавшись в какого-то неторопливого господина, только что вошедшего в двери.

— Анна, стой! — раздался откуда-то сзади крик ее матери.

Девушка выскочила на улицу в чем была: в нижней юбке, корсете и длинной ткани будущего платья, накинутого как античная туника. Ну, или развевающейся, словно плащ — для более романтического сравнения.

Ей не было дела до целого мира, пусть даже этот мир (в лице прохожих) присвистывал ей вслед: не часто по центральным улицам Реймса, самым богатым его районам, бегает девушка в неглиже.

Но никому не было дела, почему и куда бежит эта девушка, и никого не интересовало, что вызвало слезы на ее симпатичном личике. Красные глаза и нос вряд ли прибавят кому-нибудь привлекательности. Волосы разметались и выбились из прически, которую сооружала с утра Мария — темные локоны опустились на лицо, скрывая его от посторонних взглядом.

Пробежав едва ли не квартал, Анна остановилась. Она не видела перед собой будущего, хотя оно могло быть только одно: скоро, очень скоро ее найдут, вернут домой. Maman не простит ей этого скандала в ателье, но все ее время займет приготовление к свадьбе дочери, а на саму дочь ей будет плевать. И конечно, ровно через месяц Анна пойдет под венец в новом платье. Новое платье — точнее, та его часть, что висела на ней, словно оборванные крылья, успела испачкаться о пыльную мостовую и приобрести отнюдь не праздничный вид. Почему-то это порадовало Анну.

Она сбавила шаг. Если бы она не выглядела так по-дурацки, то ни у кого бы не вызвала интереса девушка, гуляющая по улицам старинного города.

— Будь все проклято, — как-то совсем спокойно, словно говоря о погоде, произнесла она едва слышно, — que diable?[4]

— Что же ужасного могло с вами произойти, что заставило проклинать целый свет? — раздался сзади красивый мужской голос с легким английским акцентом.

Вот так все и началось. Или уже закончилось?

В целом, отправной точкой этой истории можно считать эту случайную встречу, хотя случилась бы она, если бы не приехали сегодня в Реймс мадам и мадемуазель де Сен-Тьери? Или если бы свадьбы не должно было быть?

Лишь с высоты прожитых лет Анна могла судить, что сделанного не воротишь. А сколько раз она проклинала этот день самыми страшными словами! Сколько раз умоляла Бога повернуть время вспять, чтобы не совершить ужасной ошибки, ошибки, стоившей ей не только жизни, но и души. И обрекшей ее на вечные мучения.

Так было сначала. А потом Анна смирилась. А еще позже она поняла — все, что ни делает Бог — к лучшему, как бы ужасно это не звучало.

Итак, в тот день Анна познакомилась с Эдвардом. Как вы догадались, именно так звали этого мужчину-англичанина, оказавшегося по воле судьбы в Реймсе.

Не будет преувеличением сказать, что Эдвард — мужчина всей ее жизни… И смерти тоже. Ее будущий муж, друг и повелитель.

Но конечно, тогда маленькая девочка Анна де Сен-Тьери этого не знала, поэтому лишь подняла на него заплаканные глаза и пробормотала:

— Прошу прощения, мсье.

Как это бывает в любовных романах, их глаза встретились, и Анна почувствовала, что если уж и пойдет замуж, то только за этого человека. Наверное, со стороны она выглядела, по меньшей мере, странно: огромные распахнутые глаза, растрепанные волосы и недошитое свадебное платье.

И до сих пор не смогла понять Анна, что же так приглянулось графу Эдварду Плантагенету в молоденькой девушке. Только подумайте: не наткнись та девочка на Эдварда посреди большого по меркам семнадцатого века города, и не было бы этой истории. Не было бы ни Анны, ни…

… Пусть все идет так, как идет.

Глупенькая девочка Анна влюбилась и захотела навсегда остаться со своим прекрасным англичанином. Конечно, тогда глупенькая девочка не понимала слова «навсегда», и это позволяло ей строить прекрасные планы на их чудесную совместную жизнь.

Стоит отдать должное Эдварду, он не поступил с Анной так, как поступал с подобными влюбленными девочками вот уже несколько сот лет — попросту говоря, не убил ее, выпив кровь. За что графиня должна быть ему благодарной или наоборот проклинать — она не определилась до сих пор.

23 сентября 1888 года

Когда смолкли ночные разговоры, а солнце уже подумывало подниматься и начинать новый день, пани Анна легла спать.

О крепком дневном сне осталось лишь мечтать, однако и несколько часов сна могли оказаться спасительными…

— Пани Анна! — звонкий голосок горничной разлетелся по всем уголкам поместья и достиг, наконец, комнаты хозяйки.

Анна приоткрыла глаза и недовольно посмотрела на часы: может быть, и считается, что в десять часов леди не пристало уже находиться в собственной постели, но какое, черт побери, ей было до этого дело!

Дверь тихонечко скрипнула, явив Мартину. Горничная осталась стоять на пороге, не решаясь войти в комнату без разрешения.

— Что случилось? — сонным голосом произнесла Анна, приглашая девушку зайти.

Мартина отошла от окна и в очередной раз удивилась про себя, как хозяйка видит хоть что-то в этой кромешной тьме.

— Пани, к вам пришли — сказала она нерешительно.

Анна удивленно приподняла бровь. Хотя, что там скрывать, о том, что, и главное, кто к ней пришел, она узнала уже давно — лишь слегка коснувшись сознания Мартины. И сейчас еле сдерживала себя, чтобы стрелой не помчалась отсюда, куда глаза глядят.

— К вам инспектор Рихард Тесарж. Кажется… это насчет вашего жениха, — потупив взгляд, продолжила горничная.

— Что ж, это заслуживает внимания, — немного высокомерно произнесла Анна и тут же одернула себя: «Переигрываю».

— Помоги мне одеться, — будничным голосом произнесла она.

Служанка поспешила зажечь лампу, чтобы рассеять мрак в комнате. Через минуту она вернулась из гардеробной графини с ее повседневным платьем в руках. Гардероб Анны заслуживал отдельного описания, Мартина всегда удивлялась такому разнообразию костюмов — он больше походил на гардероб актрисы — такое количество платьев различных стран и эпох, что можно было смело устраивать маскарад. Например, что делало в ее шкафу платье едва ли не столетней давности — очень смешное на взгляд Мартины, выглядевшее, словно ночная сорочка с завышенной талией. Неужели раньше такое носили?!

Пока Мартина шнуровала корсет, Анна обдумывала, что ей следует говорить и как себя вести с инспектором. Он не должен составить для нее проблемы — вампирша прекрасно подчиняла сознание людей, особенно мужчин. Гипноз удавался ей даже лучше, чем Эдварду, она по праву этим гордилась.

Через пятнадцать минут Анна спустилась по главной лестнице вниз, в зал, где ее ждал инспектор. За спинкой его кресла стояла вчерашняя нищенка — та самая девочка, что так странно смотрела на нее.

— Графиня, добрый день, — поприветствовал ее инспектор, вставая с кресла.

Вик отступила назад, но при этом вцепилась в рукав инспектора, словно боялась его отпускать, и не могла решить — оставаться ли ей здесь под опекой инспектора, или бежать прочь.

Эмоции ее лежали на поверхности: страх, ощущение опасности, злость — все это было обращено на Анну. Вампирша впервые встретила такую реакцию. Вик словно чувствовала, кем на самом деле является Анна, что за существо скрывается за доброжелательной улыбкой, учтивыми манерами светской дамы и приятной внешностью.