На протяжении целого вечера этнограф старался доискаться до этого факта, терпеливо снимал одну сказочную деталь за другой, отдирал кожуру слой за слоем, пытаясь добраться до ядра. И что же? Орешек, который Бульчу с простодушной улыбкой преподнес нам, не имел сердцевины, был увы, пустышкой.

Деревья в три человеческих роста разрушали иллюзию.

Однако мне было жаль и Бульчу. Ведь он не навязывался нам со своей историей. Мы сами пришли к нему, даже гнались за ним.

Был ли обижен старый охотник высказанным ему недоверием? Не знаю. Морщинистое, безволосое лицо его не выражало ничего. Повернувшись к нам боком, он молча устраивал себе постель в углу. Быть может, уже привык к тому, что история его не имеет успеха у русских?

Нганасаны не пользуются подушками — подкладыва-ют вместо них сложенную одежду и обувь. Я удивился, увидев, что старый охотник подкладывает под голову чурбашок, небольшую, странной формы деревянную плашку.

— Зачем плашка? — спросил я Камсэ.

— А у него привычка такая. Очень любит это дерево. Это доброе дерево.

— Вот как!

— Да. Всюду возит с собой. Во время откочевок дерево едет с ним.

— Интересно! Вы слышите, Владимир Осипович?

— Слышу,— отозвался Савчук. Он приподнялся на локте, с любопытством глядя на нехитрое ложе Бульчу.

Оказалось, что старик выстрогал плашку из того плавника, на котором добирался из Страны Мертвых. У него-то был целый плот, несколько стволов, но остальное дерево ушло на топливо.

Савчук присел на корточки подле импровизированной «подушки». Бульчу недоумевающе смотрел на него снизу вверх своими простодушными выцветшими глазами.

— Да, странное дерево! — пробормотал Савчук.— Судя по древесным волокнам, очень толстое… По-моему, это береза… А какой вышины была она?

Охотник ответил, что дерево лежало наполовину в воде. Тогда, будучи в Стране Мертвых, он не догадался измерить ствол шагами. Некогда было. Надо было поскорее обрубить ветви, связать стволы ремнями, готовить плот для бегства из Страны Мертвых. Но он думает, что это дерево было не ниже других.

— В рост человека?

— Выше. Гораздо выше!

Мы с Савчуком ошеломленно переглянулись.

— Тебе нравится эта красивая плашка? — спросил Бульчу Савчука, снимая локоть с дерева.

— Очень!

Я насторожился. Неужели же он предложит свое «доброе дерево» в подарок?

— Мне тоже нравится,— задумчиво сказал Бульчу. Он медленно высек кресалом огонь, закурил трубку и выпустил огромный клуб дыма.

Мы с нетерпением ждали продолжения.

— Я не могу подарить тебе его,— сказал Бульчу тоном сожаления.— Понимаешь, это было бы нехорошо. Дерево выручило меня в беде… Но хочешь, покажу отмель, где много таких деревьев?

— Отмель? А где эта отмель, Бульчу?

Бульчу поморщился. Вопрос показался ему глупым.

— Конечно, на берегу той реки, по которой я спустился на плоту. Много деревьев лежит на берегах озера, но больше всего плавника на берегу реки.

— А как она называется? Логата? Верхняя Таймыра?

— Я назвал ее Потаден,— сказал Бульчу, посасывая свою трубочку.— Из людей, кроме меня, на ней не бывал никто. Поэтому я назвал эту реку так, как хотел. Потаден, по-моему, не хуже, чем Логата или Верхняя Таймыра…

— Куда же она впадает? То есть в каком именно месте озера?

— В его нижнем углу.

Нганасаны, я уже знал это, называют «низом» северо-восток, «верхом» — юго-запад. Стало быть, Бульчу имел в виду северо-восточный угол озера, вплотную примыкающий к горам Бырранга!

Савчук дрожащими руками торопливо вытащил из полевой сумки карту Таймырского полуострова и развернул ее.

— Но здесь нет никакой реки,— пробормотал он, показывая Бульчу карту.

Бульчу снисходительно отстранил ее, потом присел на корточки и, взяв карандаш, принялся рисовать на листке блокнота, который подал ему Савчук. Движения охотника были быстры и уверенны. В несколько взмахов он изобразил Таймырское озеро, на юг от которого располагалась тундра, а на севере были горы.

— Вот река,— сказал старый охотник.— Она течет с гор. Не широкая, быстрая. Очень бурная. В озеро впадает здесь. В ее верховьях — Страна Мертвых, или Страна Семи Трав, и там живут духи, от которых я убежал на плоту.

Это был лаконичный, но очень точный и ясный язык, почти справки из путеводителя. Мало того: свидетельство Бульчу подкреплялось уцелевшим обломком дерева, березы!

Неужели в Стране Семи Трав росли высокие деревья и среди них были даже березы?..

Я и Савчук с изумлением посмотрели друг на друга.

— Значит, действительно оазис,— пробормотал этнограф.

— Получается, что так. Район микроклимата в горах!..

— Но почему там тепло?

— Быть может, рельеф местности? — неуверенно предположил я.— Горы защищают от холодных северных ветров… Вы не бывали на станции Апатиты?

— Нет, а что?

— Там значительно теплее, чем вообще в Хибинских горах…

— Ну, на Кавказе есть более разительные контрасты. В одном ущелье несколько климатических микрорайонов. В низине — один, на гребне горы — другой, на солнечном склоне — третий, на теневом склоне — четвертый.

— Вряд ли можно назвать это микроклиматом. Но в ущелье Бульчу… Обратили внимание на то, что он сказал о теплой земле?

— Горячей или теплой на ощупь земле.

— Вот именно! Для существования района микроклимата одного лишь рельефа маловато. Ведь там лес, трава… Стало быть, существует подогрев снизу. Подогрев, подогрев… Что бы это могло быть?..

Я задумался.

— Рано строить гипотезы, Алексей Петрович, даже рабочие,— сказал Савчук,— в руках у нас слишком мало фактов.

— Но главное пока не это. Рельеф местности, подогрев, тысячи причин… Главное то, что ущелье Бульчу не выдумано, а реально существует!

— Да, видимо, так. Мы не только услышали показания очевидца, но и наткнулись на вещественное доказательство.

— А вы сомневались, колебались! — не удержался я от упрека.— Подробности казались вам чересчур живописными, яркими, видите ли!

— Теперь все ясно, ясно! — объявил Савчук, садясь на приготовленную для него постель и в волнении снова вставая с нее.— Незачем рыскать в верховьях Логаты, Верхней Таймыры, Ленивой. Эти реки сбрасываются со счетов! Есть река, не показанная на карте. Надо лишь дойти до ее устья, а затем подняться к верховьям, и…

— Сядьте, Владимир Осипович,— попросил я.— Вот что мне пришло в голову. Договоримся с Бульчу, попросим довести до верховьев реки. Ведь он бывал там. А? Что, если проводником его? Как ом? Дойдет?

Савчук окинул Бульчу критическим взглядом:

— Где ему!.. Стар, слаб…

— Стар, стар,— поддержали Камсэ и его жена.

Но они недооценили старого охотника.

Есть такие игрушечные чертики, которые выскакивают из коробки, чуть надавишь скрьпую внутри пружинку. Что-то в этом роде произошло с Бульчу. Он сразу же распрямился, вскинул голову, развернул плечи.

— Я проводник! Я! — сказал он, ударяя себя в грудь. Камсэ продолжал с сомнением покачивать головой.

— Дорога трудная,— сказал он.— Горы, реки… Подумай: дойдешь ли, доведешь ли?..

— Был там,— сказал Бульчу коротко.

— Тогда был молод, силен. Потом, очень боялся оспы…

Бульчу рассердился. Маленькое лицо его сморщилось еще больше, глаза злобно сверкнули. Он молча ткнул зятя сухощавым кулачком в бок. Тот не ожидал нападения и повалился от толчка.

Это развеселило Бульчу. Визгливо смеясь, он вскочил на ноги, схватил ружье и щелкнул курком, показывая, что стреляет. Потом прошелся мимо нас какой-то странной скользящей походкой, как бы крадучись. Остановился, пробормотал: «Там» — и приложил руку щитком ко лбу, будто всматриваясь в даль.

Эта мимическая сцена показалась мне очень убедительной.

Ведь мы были первыми людьми, которые отнеслись с доверием к Бульчу. Поэтому ему хотелось услужить нам. Мало того: старый охотник был самолюбив, а сейчас представлялась возможность вернуть себе утраченное уважение соплеменников, избавиться, наконец, от унизительного прозвища — «Человек, который потерял свой след».