— Да, почему ты прилетела, если не веришь, что Петр Арианович в горах Бырранга? Ты, верно, слушала наши радиосообщения?

— Заинтересовало другое в них.

— Что же?

— Лес!

— Вот как! Почему именно лес?

— Потом, потом!.. Вы оба старые, надоедливые ворчуны. Даже не приглашаете меня выпить горячего чаю после дороги. Бр-р! Я вся замерзла. И Жора тоже промерз. Правда, Жора?

Она, наконец, поцеловала меня, поднявшись на цыпочки, потом подхватила под руку и потащила к ближайшему чуму.

По дороге Лиза с любопытством вертела во все стороны головой, отвечая улыбкой на улыбки сопровождавших нас нганасанов.

— Это кто? Бульчу? Стало быть, ваш проводник, неустрашимый и правдивый охотник Бульчу? А это Камсэ? Здравствуйте, товарищ Камсэ! А как зовут того веселого коротенького человечка? Мантугана? Слишком длинное имя для него… Привет, товарищ Мантугана.

Приноравливаясь к ее быстрому шагу, я вспомнил, как Лиза тормошила нас с Андреем, когда мы закапывались в свои географические книги.

«Головастики! — сердилась она.— Не будьте головастиками. Терпеть не могу головастиков!»

Она врывалась в нашу тихую комнату, как бодрящий, освежающий сквознячок.

«На каток, на каток, ребята!— командовала Лиза.— Солнышко какое на дворе!.. А завтра— на «Медвежью свадьбу». Перед началом сам Луначарский выступит».

И мы, несколько осовевшие от чтения, покорно тащились за Лизой на каток, потом аплодировали Луначарскому и замирали от ужаса, слушая завывания графа-оборотня.

«На будущей недел — танцы в нашем институте,— объявляла Лиза.— Я приглашаю вас: Андрея — на все медленные танцы, Лешу — на быстрые».

«Уступаю свою очередь Андрею»,— бормотал я. (В те годы я ошибочно считал, что Лиза и Андрей созданы друг для друга.)

«Вздор, вздор! Опомнитесь, ребята! Молодость не дается дважды. Станете сорокалетними старичками (в ту пору сорокалетние казались нам старичками), спохватитесь, ан уж поздно! Где молодость? Нету молодости!.. Не придешь в Мосторг, не скажешь: «Отпустите-ка мне метра три молодости цвета электрик, и, пожалуйста, чтобы узорчик был повеселее…»

Нельзя было без улыбки слушать ее. Все оживало вокруг, едва лишь Лиза появлялась на горизонте.

Вот и сейчас суровая, однообразная тундра будто повеселела от ее улыбки, от звуков ее голоса.

Савчук деликатно отстал и брел сзади на приличной дистанции в два-три шага. Я прижал к себе локоть Лизы,— как-никак мы были нежными супругами и не видались почти полгода!..

— Разминулись в Москве, Лешенька? — шепнула Лиза.— Обидно, милый, да?

— Но зато встретились на Таймыре…

— Я так рада, что встретились! А ты?..

Я не успел ответить.

— Леша! — сказала она озабоченно.— А радио? Ты выключил радио?

— Где? — спросил я, чтобы оттянуть время, хотя прекрасно понял, о чем она говорит.

— Дома, конечно. В Москве.

Я промолчал.

— Ясно: не выключил,— заявила уверенно моя жена.— Я так и знала.

— И ничего ты не знала и не могла знать,— пробормотал я.

— Понимаете, Володя,— сказала Лиза.— У нас комната в коммунальной квартире. За стеной живет писатель. Он не выносит шума. А Леша приехал на один день из Арктики…

— На два,— поправил я.

— Пусть на два! Включил радио и снова уехал в Арктику на все лето.

— Ну-ну,— сказал я, пытаясь обратить все в шутку.— Как вам это понравится, Владимир Осипович? Начинается семейное счастье…

Савчук проявил великодушие и даже попытался прийти ко мне на помощь.

— Наверное, я в тот вечер уже заразил Алексея Петровича своим волнением,— сказал он, вежливо пропуская Лизу и летчика в чум Камсэ.— Мы расскажем обо всем за чаем. Ведь вы знаете эту историю только в самых общих чертах.

И пока наши гости отогревались горячим крепким чаем, Савчук занимал их разговором на неиссякаемую тему о тайнах гор Бырранга.

Держа блюдечко на пальцах, Лиза сказала вдруг самым будничным тоном:

— Знаете ли вы, что я еду с вами?

— Куда?

— В горы Бырранга. Сначала на оленях, потом на лодке.

Чтобы сразу пресечь возможные возражения, Лиза отставила блюдечко и продолжала серьезно:

— Вопрос согласован с Москвой! Экспедиция в горы Бырранга будет комплексной: геолого-этнографической.

— Почему?

— Так называемый оазис в горах заинтересовал геологов.

— Ах, ты, значит, и есть этот самый геологоразведчик? Но ведь ты не геолог, Лиза!

— Ну и что из того? — Она снисходительно поглядела на нас.— Я занимаюсь изучением вопросов, смежных с геологией.

— Хватит темнить,— заявил я решительно.— Объясни: почему ты здесь?

Лиза засмеялась.

— Встречаете меня в штыки, товарищи! Право, это нелюбезно, даже грубо с вашей стороны. Особенно с твоей, Леша…

— Не спорьте с Лизой, Алексей Петрович,— заметил Савчук, вздыхая.— Вы же знаете ее. Разве можно с ней спорить?

— Лиза весьма любит удивлять,— объяснил я.— Она хочет удивить нас какой-нибудь неожиданностью, но попозже…

— Ошибаетесь, честное слово,— сказала Лиза серьезно.— Просто это еще робкое предположение, очень-очень робкое. Фактов слишком мало. Подождем, пока доберемся до гор.

3

На другой день, проводив пилота Жору в обратный путь, Лиза учинила Бульчу строжайший допрос,— можно сказать, допрос с пристрастием.

Она выспрашивала нашего проводника об оазисе в горах Бырранга, жадно интересуясь самыми разнообразными подробностями, порой (на наш с Савчуком взгляд) даже не идущими к делу пустяками.

На некоторые вопросы старый охотник не мог ответить. Тогда Лиза пыталась подсказать ему ответ.

Иногда она впадала в задумчивость, бормотала про себя:

— Река!.. Да-да, должна быть река! Не было бы реки, было бы озеро… Лес, конечно, располагается по линии пластов, обрывается на гребне горы? Правильно, так оно и должно быть. Сосны, лиственницы, березы…

— Впечатление такое, что ты узнаешь пейзаж оазиса,— пошутил я.— Быть может, уже была в ущелье Бульчу?

— Да, в самом деле, Лизочка: не летали ли вы туда вместе с каким-нибудь шаманом во время камлания? — улыбаясь, подхватил Савчук.

Лиза рассеянно оглянулась. Видимо, всеми мыслями своими была сейчас не с нами, но в далеких горах Бырранга, в одном из ущелий, по дну которого пробегала, позванивая камешками, река, а на склонах росли березы и цвела жимолость.

— А? Ущелье Бульчу? — медленно сказала она, будто просыпаясь.— Нет, я никогда не бывала в ущелье Бульчу.

В этом была «заковыка», как сердито сказал Савчук. Но мы оба знали Лизу. Это кремень-кремешок!.. Если она считает преждевременным посвящать нас в свои догадки, то бесполезно сердиться на нее или умолять ее,— не скажет ничего, пока не сочтет нужным.

С первых же своих шагов, едва выбравшись из самолета, она уверенно, без всяких усилий заняла подобающее ей положение в нашей экспедиции.

Неразговорчивый и озабоченный Камсэ широко улыбался, завидев ее. Бульчу при ее приближении чуть ли не вытягивался «во фрунт». Наконец, наш уважаемый этнограф попросту робел в ее присутствии. Лиза подавляла его своей уверенностью, деловитостью, решительностью.

Он поделился со мной своими переживаниями.

— Признаюсь, не люблю женщин в экспедиции,— конфиденциальным шепотом сообщил Савчук, когда Лиза зачем-то вышла из чума.— Всегда возня с ними: то это не так, то то не то… Попомните мое слово: не оберемся хлопот с этой Лизой!

Он спохватился и замолчал, смущенно мигая,— вероятно, вспомнил, что «эта Лиза» — моя жена. Я засмеялся:

— Ничего, ничего, дорогой Владимир Осипович! И это будет так, и то будет то… Я бывал с Лизой в Арктике. Надежная, опытная путешественница, уверяю вас. Все будет хорошо.

Глупо было бы скрывать, что я страшно рад ее прилету.

Не забывайте, что мы не виделись почти полгода, да и вообще редко виделись,— были «супругами-кочевниками». Не мудрено и соскучиться друг по другу…

Но я словно бы оправдываюсь перед читателем. И в этом виновата дурная литературная традиция. Мне не пришло бы в голову оправдываться, если бы мы еще не были женаты с Лизой.