Потребительские сыновьи речи иногда выводили её из себя, иногда – погружали в тоску. А бывало, являлась успокоительная мысль: а какой, спрашивается, сама-то была в пятнадцать лет? Другое дело, что о пентиумах и мобильниках никто тогда слыхом не слыхал, а пределом девчачьих мечтаний был кусок батиста на блузку… моток мохера на шапку! Называлось это таинственно и многозначительно – «достать!» Как выразилась бы нынче хоровичка Эльвира словами романса – «обнять и плакать»…

Сейчас на одном только квартале «толчка» вещей громоздилось раз в двести больше, чем в достопамятном магазине «Промтовары». А если б взглянуть на нынешний ассортимент ТЕМИ глазами?! Даже вообразить страшно! Предынфарктное состояние! И мыслимо ли было ТОГДА, чтобы покупательницы ворчали скрипучими голосами: «Сорок ден вроде тонковато для зимы… А пятьдесят – переплетение какое-то грубое, да и цвет…» У соседнего прилавка ковырялись в сапогах: «Мне такие, знаете, коротенькие, типа ботиночек, и лучше бы с двумя молниями!» А продавцы подхватывали с готовностью: «Ваш размер? Дайте помогу застегнуть!»

«Неблагодарные! – хотелось ей воззвать к переборчивым дамочкам. – Да раньше бы…»

Однако на воззвания уже не оставалось времени. Цепким взглядом она вычисляла СВОИ сапоги – те самые, недорогие и практичные, прошитые вдоль подошвы, что, пожалуй, послужат верой и правдой весь год, а повезёт – и все полтора! И, завершив обзорный круг, вернулась к той машине с приставным прилавком, у которой собралось более всего искателей недорогой практичности. Стойко отвела взгляд от игривых полусапожек с бантиком и решительно указала продавщице на скромные ботиночки на платформе.

Моментально выяснилось, что лучшего выбора она сделать никак не могла, поскольку как раз эта самая платформа гарантировала максимальную защиту от холода, а качество материала – от дождя и снега, не говоря уже о том, что сидел ботиночек как влитой – «сами чувствуете, да?» Зоя и впрямь чувствовала: нога в ботинке, что называется, спала. Она представила, как нажимает ею на правую педаль пианино, и звук аккорда плывёт в воздухе… «Второй давай!» – велела довольная продавщица сыну-подростку, и тот полез в кузов за коробкой. Но не успела ещё Зоя толком умилиться и позавидовать матери, у которой ребёнок не то что последнее не вырывает, а ещё и сам зарабатывает, как мальчишка, уже достав второй ботинок, ни с того ни с сего взмахнул им над Зоиной головой и нахально предложил: «А вы сперва заплатите!»

От неожиданности она даже не возмутилась – только в недоумении оглянулась на продавщицу. Та прикрикнула раздражённо: «Второй, говорю!» – и сама протянула руку. Наглец сынок нехотя, с брезгливо-высокомерным выражением протянул коробку… Зоя ощутила вдруг, что не очень-то ей и симпатична эта пара. Но всё же зажала сумку под мышкой и натянула второй ботинок, попутно отмечая: «А пряжка-то острая – точно будет брюки рвать, пока не отвалится…» И в тот самый момент, когда, застегнув молнию, уже выпрямлялась, – тут-то и почувствовала НЕЛАДНОЕ… А в следующую секунду с ужасом услышала свой собственный визгливый вскрик: «Кошелёк украли!»

Чьи-то спины в куртках удалялись – плечом к плечу, деловито, без суеты. Можно было ещё отчётливо разглядеть их, вплоть до швов на рукавах, можно было даже погнаться за ними – правда, ноги её внезапно ослабли – хотя, разумеется, ОНИ уже передали, кому следовало, по отработанной цепочке, клеёнчатый, в рыжих листьях кошелёк, который в один миг, безо всякого предупреждения, перестал быть скромным спутником её незадачливой жизни. Оставалось только бессловесно глядеть спинам вслед под оглушительный звон осколков разбитой мечты…

Сквозь этот душераздирающий звон пробивались и другие звуки: гомон, шарканье подошв, стук каблучков, голоса «Правда украли, что ли?!», «Из кармана, да?», «Ну кто ж в карман кошелёк кладёт?!» Продавщица смотрела с досадой, её сын – с презрительной жалостью… Зоя отвернулась и встретилась ещё с одним взглядом: глаза ласковые, карие. Эти глаза улыбались ей, а губы неспешно, нараспев говорили: «Зачем же в карман положила?» Женщина была цыганка. Зое вдруг стало душно, тяжело, невыносимо. Она отшатнулась от недоступного теперь прилавка и, кое-как пробравшись между машинами, выскочила на дорогу к трамвайным путям. По другую сторону шпал навязчиво лезли в глаза ярко-красные буквы на фиолетовом фоне: «Оптово-розничный рынок». Почему же, почему не отправилась она в ту сторону? Почему не купила сапожки у того парня, что сам застёгивал ей молнию? У девушки, что соглашалась уступить полтинник?! «А потому что спесь обуяла, – беспощадно ответила она сама себе. – Гордыня – вот как это называется… Купчиха – с тремя-то тыщами в кармане! Море по колено! Продлила удовольствие… А люди, может, здесь работают. У них это, может, способ жить – ловить зевак…»

Нужно было сесть в трамвай и объяснить кондуктору: так, мол, и так, с кем не бывает… Но вынести ещё одно «Да кто ж кошелёк в карман кладёт!» было Зое не под силу. Она постояла ещё немного у рекламного щита, ожидая неизвестно чего – уж не покаянного ли возвращения спин? – и в конце концов побрела в сторону дома наугад, ориентируясь по туманному светлому пятну, чуть угадывающемуся за облаками.

Глава 2

Отношения Зои с сыном напоминали русскую народную сказку «Журавль и цапля». А иногда сказку – «Лиса и журавль».

В те дни, когда она чувствовала глубокую душевную потребность излить душу, поделиться с ребёнком опытом жизненных проб и ошибок, Павлик обычно вспоминал о недоделанном чертеже и завтрашней контрольной по физике.

Зато в совершенно иные моменты – когда Зоя с Ирусей, например, принимались обсуждать по телефону преимущества бюстгальтера фасона «пуш-ап» перед моделью «балкончик» – он являлся в кухню точно на второй минуте разговора, деловито включал чайник и так тщательно расставлял на столе чашки, что язык не поворачивался выставить заботливого ребёнка за дверь.

На сей раз события развивались по первому сценарию.

– Павлик… Павлуша! – простонала Зоя в прихожей, с ненавистью стаскивая бесстыдно чавкающие старые унты.

Ответа не последовало. Однако расшвырянные по углам кроссовки засвидетельствовали наличие чада в родных стенах.

В первой комнате обнаружилась ещё одна примета его присутствия – школьная папка на полу, очевидно, брошенная в сторону стола. Не слишком озабоченный её судьбой хозяин расположился в спальне, заблокировав уши наушниками и погрузившись в иное звуковое измерение.

Когда в поле его зрения оказалось материнское лицо, он нехотя приподнял один из наушных аппаратов и молвил:

– Ну?

Тон и мелодический рисунок этого междометия явственно говорили: «Я терпелив. Но злоупотреблять этим качеством не следует».

– Пава… обворовали меня… – выдохнула Зоя и прислонилась к дверному косяку.

Слёзы наконец-то навернулись ей на глаза. Но она ещё сдерживалась, кусая губы.

Сын стянул аппараты с ушей, заботливо осмотрел их, осторожно возложил на грудь и, не выпуская из рук, перевёл глаза на мать. Лицо его не выражало ровным счётом ничего.

– Я говорю, обворовали меня, Павлик! Три тысячи с мелочью… весь кошелёк!

– Я понял.

Голос его был совершенно невозмутимым. Голубые глаза смотрели ясно и холодно.

Зоя привычно оторопела. Её сын временами представлялся ей сложнейшей системой вроде самообновляющейся компьютерной программы. Да что там – он был необъятной галактикой, где происходили рождения и взрывы звёзд, где неведомые планеты крутились вокруг своих солнц… И эта галактика, как показывали последние наблюдения, всё неудержимее удалялась от Зои.

– Вся моя премия, сынок!

– Я понял, понял. Премия в размере оклада… была. Но тебе ж не в первый раз, да? Пора привыкать.

Он издевался над ней?! Ну да, обворовали её не в первый раз. Было года два назад: пошли с ним вместе за спортивным костюмом, и ей разрезали сумку. Но при чём тут… И разве можно…

Яростным усилием она проглотила слёзы.