Поскорее.

 Забыть.

 Но в ту субботу у Стеина был заслуженный выходной, и почти до полудня молодой человек бродил по дому и не знал, чем себя занять – только вслушивался время от времени в торопливые шаги фру Ибсен, хлопочущей по хозяйству.

 Наконец, не выдержав давящей на него серой скуки, он порывисто встал из-за письменного стола, за которым до того сидел, без цели пялясь в стену напротив, накинул на плечи первую попавшуюся под руку куртку и стремительно спустился по лестнице вниз.

 - Ты куда, Стеин? – окликнула его фру Ибсен с кухни.

 - Пойду, прогуляюсь, - поспешно бросил Норсенг.

 - А как же обед? Ведь скоро…

 - Пообедайте без меня, фру Ибсен. Я… - Недоговорив, он махнул рукой и вышел на улицу.

 Фьорд был тих и спокоен. Его едва волнующаяся поверхность ослепительно сверкала, играя солнечными лучами и бликами, и казалось, что этот яркий свет, развеяв туман, прогнал прочь прежнюю пугающую, манящую мистическую атмосферу. Кто мог бы подумать в этот погожий день, что происходило здесь со Стеином, с Кэйей, с Роальдом?.. Здесь, на этом самом берегу, откуда они смотрели в зовущую глубину, будто туда, назад, в прошлое…

 Стеин задумался. Прошлое? Отражение в воде?

 Странное сравнение. И правильное ли?

 Тем не менее, оно само напросилось ему в голову.

 Ну, да ладно, черт с ним.

 Да, кто бы мог подумать?

 И никто бы не поверил, если бы Стеину вдруг вздумалось на каждом углу рассказывать свою сложную, запутанную и до конца не раскрывшуюся ему историю. Еще чего! Никогда этого не будет: он похоронит это в себе, как похоронил всю свою душу, всего себя…

 Только Зовущий Эхо поймет. Больше – никто.

 Разве что, может быть, Келда…

 Несколько часов подряд Стеин бродил по берегу фьорда, спустился вниз, к самой воде…

 Почему же ты ушла, мама? Почему Кэйа ушла следом за тобой? Почему? Почему?

 О, лучше бы она осталась с Андором!

 Андор – славный малый. Как жаль, что Торстеин Норсенг – да, так называла его сестра, когда он ворчал на ее мужа – Торстеин Норсенг слишком поздно это понял.

 Она была бы счастлива с ним.

 - Прости меня, Кэйа, - прошептал Стеин. – Это я во всем виноват. И не говори, что тебе не за что меня прощать, я все равно не поверю! Лучше просто прости.

 Он повторил ее слова и закрыл глаза, чувствуя, как комок слез раздирает горло.

 Неужели я ее больше не услышу? Она так давно не приходила, не говорила со мной…

 Но что если… сегодня, сейчас… все-таки…

 - Кэйа! – позвал он. – Кэйа, ответь! Где ты, сестренка?

 Никто ему не ответил. Уже в который раз подряд откликом на его отчаянный, наполненный безудержной тоской призыв была лишь пугающая черная пропасть звенящей тишины. И вот тогда к Торстеину по непонятной даже для него самого причине пришла странная холодная и безразличная уверенность в том, что так теперь будет всегда и что он больше никогда не услышит голоса своей младшей сестры.

 Равно как и голоса матери.

 Что ж, Стеин… Ты ведь просил об освобождении. Однажды. В бездумном исступлении ты рвал на себе волосы и отрекся от того, чем дышал, чем жил. Всего один раз изменил своей собственной душе…

 И вот пожалуйста. Судьба вняла твоей молитве.

 Ведь есть такие слова, такие желания, которым свойственно в скором времени исполняться.

 Теперь Стеин и сам не мог понять, был ли он наконец-то счастлив и свободен или же… Сможет ли выжить птица, вскормленная человеком, которая вдруг по воле рока вырвалась из клетки на волю, где дуют свирепые ветра и солнце все норовит подпалить крылья? Стеин не знал и не хотел об этом думать.

 Он знал только, что отныне его жизнь станет размеренной и спокойной. Быть может, не как гладь горного озера, но, по крайней мере, как поверхность воды во фьорде, огражденном от остальной части океана скалистыми воротами. Больше не будет бессонных ночей, не будет внезапных приступов сумасшествия, от которых в ужас приходили даже невозмутимые и самые стойкие Фолки и Келда. Больше не будет всего этого безумия и голосов, разрывающих голову и сердце…

 Не будет.

 Его наконец оставят в покое.

 Его больше не будут сводить с ума, и ничьи холодные руки не потянут его за собой в бездну туманного прошлого.

 Ничего этого больше не будет.

 Но ведь это была твоя жизнь, Торстеин Норсенг. Несчастная, безумная, преисполненная горечи, боли и гнева, несправедливая, запутанная, жестокая… Но все-таки жизнь.

 Твоя жизнь.

 Подобная океану, который остался там, за воротами фьорда…

 Краткая вспышка глубокой тоски… А потом Стеин провалился в пустоту, и слезы полились по его щекам, а он вытирал их рукавом рубахи, но так и не смог остановиться…

 И тут, когда наступило мгновение понимания и признания, когда в сердце его умерли все крупицы разорванной на части надежды, кроме одной, самой последней, которая вот-вот должна была угаснуть навсегда, он упал на колени и во всю силу своих легких закричал:

 - КЭЙААА!!!

 И надежда на возращение сестры умерла совсем.

 Окончательно.

 Стеин знал, что сестра не вернется к нему, но все еще сомневался: а может, так оно и лучше?

 И тут он услышал знакомый человеческий голос:

 - Она не придет, Торстеин. Она больше никогда не придет.

 Обернувшись, он увидел Валькири, которая как и тогда, всего-то пару месяцев назад, сидела на скользком мокром валуне, глядя на него стеклянными глазами. Или…

 Нет.

 Уже – не стеклянными.

 Уже – живыми.

 - Это опять ты? – раздраженно спросил Торстеин. – Что ты здесь забыла?

 В ответ на это недружелюбное приветствие Валькири лишь мило улыбнулась, однако в следующее мгновение лицо ее помрачнело и стало каким-то суровым.

 - Не нужно тревожить ее покой, Стеин. Она там, откуда нельзя вернуться и куда тебе идти еще не пора. Не нужно ее звать.

 - Ты всегда говорила и сейчас говоришь какую-то чепуху, - отмахнулся Стеин, нахмурив брови. – А мне плевать.

 Он встал и решительно продолжил свой путь. Он шел к своей заветной пещере, которую уже думал оставить, но не оставил – хотел показать Валькири, что все еще не потерял веру.

 Он обманывал и ее, и себя.

 - Стой, Норсенг! Ты не пойдешь туда!

 Голос Валькири прозвучал звучно и грозно, и мурашки пробежали по спине Торстеина, когда этот голос коснулся его слуха, подобно тому, как разряд молнии пронзает небо. Он передернул плечами и закрыл на пару мгновений глаза. Образ Валькири предстал перед ним как настоящий образ языческой скандинавской богини, что пролетает над полем брани и собирает погибших, сотрясая своим сияющим мечом…

 Но когда Стеин открыл глаза и обернулся, перед ним снова сидела та самая хрупкая и болезненная девушка, которая болтает босыми ногами и мечтательно пялится в небо. Только на этот раз она была рассержена и надула губки.

 - Ты… ты… - она старалась подобрать слово пообиднее, что у нее не особо получилось. – Ты противный, вот что! Разве ты не замечал, что Валькири – твой истинный голос? Не просто голос, то есть не просто звук, исходящий от твоих голосовых связок, а тот самый, настоящий. ТВОЙ ГОЛОС. Понимаешь?

 Стеин не понимал.

 - Что за бред ты опять несешь? – Он поморщился. – Какой такой голос? Что ты имеешь в виду?

 Девушка с проворством обезьяны кинулась к нему и взяла его лицо в свои ладони, заглядывая в самую глубину его глаз. Торстеин поежился от ее пристального и осуждающего взгляда.

 - Я имею в виду то, - негромко и серьезно сказала Валькири, впервые на памяти Стеина говоря о себе в первом лице, - что я всегда старалась вслух, при тебе говорить о том, о чем ты все время думаешь, но в чем никогда не решаешься признаться. Никому. Даже самому себе. Ты себя обманываешь, Торстеин. Твои слова не соответствуют твоим мыслям. А я говорю то, что ты хочешь сказать, но не можешь. Я почти ничего не придумываю. Я лишь придаю звучание тому истинному, что не может зазвучать, не может прорваться наружу через твою маску. Теперь ясно?